Дуэль в Кабуле, стр. 63
Виткевич прижал обе руки к сердцу и низко поклонился:
— Я счастлив слышать великодушные слова вашего высочества и льщу себя надеждой, что ваше высочество вскоре направят ответ в столицу империи.
— Письмо к графу Симоничу уже приготовлено. Виткевич снова поклонился и сказал;
— Если вам угодно, то я доставлю письмо российскому послу в Тегеране. Но я хотел бы еще некоторое время остаться при дворе вашего высочества, чтобы изложить вам во всех подробностях то, что правительство моего императора хочет и может сделать для вашей страны и вашего народа!
Эмир подошел к окну, затянутому промасленной бумагой, и указал на вершины гор, покрытые снегом:
— Зима закрыла дороги, капитан Викович, и вы останетесь здесь, пока солнце не вернет жизнь нашим садам…
2
Бернс явился во дворец утром следующего дня. Его встретил мирза Абдул Самед-хан.
— Я собирался послать за вами, глубокоуважаемый Сикиндер! Эмир желает вас видеть. Он дважды беседовал с русским.
И министр пересказал содержание этих бесед и упомянул о письме императора.
— Оно поддельное? — прервал Бернс.
— Мы хотим услышать совет мудрости из ваших уст.
Тут вошел Дост Мухаммед со свитком в руках.
— Мой высокочтимый друг и мудрый советник, — торжественно начал он, — развейте туман, застилающий наши глаза, выведите нас на прямую дорогу истины из кривых переулков, где блуждает наш слабый ум…
Бернс протянул руку, и эмир передал ему письмо. Бернс стал внимательно рассматривать огромную печать с двуглавым орлом; эмир не спускал взора с англичанина.
— Письмо подлинное, ваше высочество!
— Так что же мне делать с русским офицером?
— Если я осмелюсь представить вашему высочеству ничтожные плоды усилий моего слабого разума, то я сказал бы: поблагодарите русского за привезенные им письма и отпустите его с миром.
Эмир подошел к окну и указал на горы, покрытые снегом:
— Зима, мой дорогой Сикиндер, дороги закрыты, и капитан Викович будет ждать, пока они не откроются… Ответ в Тегеран русскому послу я отошлю с курьером.
Мирза вручил Дост Мухаммеду бумагу, и тот прочитал вслух:
— «Еще до прибытия вашего представителя капитана Виковича английское правительство прислало мне саиба Александра Бернса, который ныне находится у меня в Кабуле. Этот офицер сеет семена дружбы между мною и Ранджит Сингом; ничто еще не разрешено, и мы выжидаем результата». — Вот что я пишу графу Симоничу, — пояснил эмир…
Бернс с удовлетворением кивнул головой: — Я не сомневаюсь, ваше высочество, что результаты будут такими, каких мы ждем, и семена дружбы прорастут и дадут обильные и сочные плоды! Дома Бернс застал Массона.
— Письмо императора подлинное, дорогой Массон! Но Дост Мухаммед по-прежнему наш. Этот русский останется здесь, пока не откроются дороги, но эмир не будет иметь с ним никакого дела… А тем временем прибудет ответ от Окленда — и все будет кончено!
Массон с сожалением посмотрел на Бернса.
— Так вы считаете письмо подлинным?
— Разумеется! Я видел императорскую печать!
— Печать? Такую?
Массон вынул из кармана синий пакет и показал на нем печать.
— Русский сахар продается на базаре в такой обертке с такой печатью! А то, что вам Абдул Самед рассказал о переговорах эмира с русским, он сочинил, чтобы сбить вас с толку.
Бернс только пожал плечами.
— Эмир и мирза не сомневаются, что письмо сфабриковал сам Виткевич в лагере шаха, — с раздражением произнес Массон, — и нужно утвердить их в этой мысли… Ибо, мой дорогой Бернс, ответ, которого вы ждете, будет совсем не таким, какого вы ждете! Да, да! Ваш план соединения всех земель под властью Дост Мухаммеда не выгоден Англии и неосуществим! Значит, следует окончательно уверить эмира, что русский — самозванец и авантюрист. Надо обо всем подробно известить генерал-губернатора, а я пойду к мирзе Абдул Самеду…
Министру Массон решительно заявил, что письмо от императора подложено, и мирза Абдул Самед согласно кивал головой.
— Этот русский живет у меня, — сказал он, — и я с него глаз не спускаю.
Тем временем Бернс писал письмо Окленду.
«Поскольку события, происходящие в Кабуле, касаются нашей безопасности, невозможно далее взирать на них молчаливо. Если даже Россия не питает враждебных замыслов непосредственно против Англии в Индии, она открыто заявляет, что желает дружеских услуг от владетелей у наших границ и обещает им взамен свои услуги. Поэтому бесполезно скрывать от себя, что из таких отношений может проистечь зло, ибо это создает угрозу нам. Общеизвестно, что предупреждение болезни лучше, чем лечение, и ныне и то и другое в нашей власти. Мы можем, конечно, желать еще медлить, прежде чем начать действовать; но теперь в нашей власти, используя немедленно уже завоеванное нами влияние, противодействовать великому, враждебному нам замыслу. Я верю, что свободное выражение моих взглядов не будет неприятно вашей светлости: в силу доверия я нахожусь здесь, и это ободряет меня говорить соответственно моему убеждению».
Бернс прямо не высказал, что же он считает необходимым предпринять… Он пугал генерал-губернатора опасностью, чтобы побудить быстро и решительно удовлетворить желания Дост Мухаммеда.
Паническое письмо Бернса сыграло роль, противоположную той, на которую он рассчитывал. Оно помогло Макнотену убедить генерал-губернатора в том, что нужно круто изменить политический курс, отбросив надежды на соглашение с эмиром Кабула.
Массон также сообщил в Калькутту Макнотену свою точку зрения на события в Кабуле. Появлению русского офицера не следует придавать значения. Весь Кабул, от эмира и до последнего нищего на базаре, знает, что этот Викович — обманщик, а его «письма» — сфабрикованы в Персии. Поэтому Бернс напрасно предается унынию, считая русского казака подлинным посланцем императора. И в то же время Бернс поддерживает у эмира несбыточные надежды на возвращение Пешавара…
Пересылая Макнотену письма Бернса и Массона, Уэйд снова утверждал, что не должно быть никаких переговоров с Дост Мухаммедом. Следует изгнать его и посадить в Кабуле Шуджу. И достаточно присутствия одного-единственного английского офицера при Шудже уль-Мулке, чтобы успешно выполнить такую акцию.
4
Виткевич понимал, что обстановка в Кабуле чрезвычайно сложна.
Дост Мухаммед был в затруднительном положении: письма от Окленда не было, а от него зависело все дальнейшее поведение кабульского владетеля. Если Англия примет его сторону, то Россия ему не нужна. А если нет?
«Очевидно, у эмира не было полной уверенности в благоприятном ответе, потому он и задержал меня, — размышлял Виткевич. — Но он не желает в такой критический момент портить отношения с Бернсом, и потому он больше не зовет и не позовет меня, пока положение не прояснится».
Абдул Самед-хан навещал Виткевича два-три раза в день и расспрашивал о России, о ее военной силе, об отношениях с Англией и другими государствами. Из вопросов министра и из его отношения к получаемым ответам Ян вывел заключение, что мирзе не по душе Англия и в ее дружбу он не очень-то верит. Осторожными расспросами Виткевич проверил свои предположения и убедился в их основательности. Значит, у него был влиятельный союзник, и следовало проявлять терпение и выдержку до тех пор, пока события не примут новый оборот. А что так случится, Виткевич был уверен. Однако же он хотел точнее представить себе состояние переговоров эмира с Бернсом.
— Завтра первый день рождества — удобный предлог, чтобы нанести визит англичанину, — так Ян резюмировал свои размышления…
Бернс встретил Виткевича с изысканной вежливостью британского джентльмена:
— Чрезвычайно польщен вашим визитом и особенно тем, что это происходит сегодня, в первый день рождества. Надеюсь, вы не откажете мне в чести отобедать со мною?
Бернс был действительно обрадован, так как ему очень хотелось лично разузнать, что из себя представляет этот непрошеный русский гость, а идти к нему полагал неудобным.