Полонянин, стр. 48
Быстрее молнии мелькнула ханская сабля. Со свистом морозный воздух рассекла. Мягко она в шею толмача вошла. Только легкий толчок в руке почуял хан, да и забыл о нем привычно. И покатилась голова по льду, и синий лед в единый миг красным стал.
«Бедный Балдайка, – подумал Свенельд. – Выходит, он зазря в дерьмо свое все это время нырял. Даже там его Марена нашла…»
– Даю вам времени, – процедил Кур-хан сквозь зубы, – пока сам к войску еду. Потом пощады не ждите.
Развернулся он спиной к смеющемуся Святославу, вскочил на коня и к своим поскакал. И телохранители вслед за ним поспешили.
– Чтоб вас всех на куски разорвало! Чтоб у вас все зубы повыпадали! Чтоб ваших детей Леший в пещеру свою унес! – Свенельд говорил очень тихо, но каждое сказанное им слово казалось тяжелее всех Репейских гор.
Он говорил это стражникам. Но под его взглядом даже кони прижимали уши и присаживались на задние ноги.
Святославу вдруг захотелось стать маленьким-маленьким. Совсем крошечным, совсем незаметным…
И тут у молодого стражника закатились глаза. Он вскрикнул, схватился за левый бок, странно выдохнул и кулем грохнулся на лед.
Святослав подбежал к нему. Упал перед ратником на колени. Прижался ухом к груди стражника. И поднял испуганные глаза на воеводу:
– А ведь помер засранец. Это сразу охладило воеводу.
– Чего ждем? – сказал он. – Куря уже половину дороги проехал.
Забытый всеми, ковер лежал на днепровском льду. Легкая дрожь пробежала по золотой кайме. Странный гул едва заметной волной прокатился по его шерстяному узору и замер где-то в глубине реки. Могло бы показаться, что под толщей льда заворочалось огромное чудовище. Вот-вот панцирь скованной льдом реки лопнет, словно скорлупа Мирового Яйца. И в Явь выберется Ящур.
Воплощение Чернобога.
Мировое зло.
Но Мир остался цел. И Чернобог был совершенно ни при чем. Днепровский лед гудел от ударов копыт печенежских коней.
Самый резвый из них подлетел к ковру, перепрыгнул через обезглавленный труп. Шибанул копытами по драгоценному узору. Скакнул дальше. Заскользил копытами по льду. Упал на бок и заелозил копытами, пытаясь подняться.
Слетевший всадник грязно изругался, вспомнил мать, отца, бабушку и всех предков коня до седьмого колена. А спустя мгновение уже снова сидел в седле. Громко выкрикнул:
– Хур! Хур!
Вытащил из ножен саблю, плашмя стеганул коня по крупу и бросился догонять своих.
Печенежская конница пошла в наскок на урусов.
Первый удар печенегов пришелся на новгородцев. Предвидел это Свенельд. Потому сразу за воями Новагорода дружину свою поставил. Выдержали ратники. Не побежали. Стали врага с боков обжимать. А на подмогу им воевода черниговцев со смоленцами послал.
Увязли печенеги. Рубились отчаянно они. Только прав был Свенельд: неподкованные кони на льду не держались. Оскальзывались, падали и своих и чужих давили. Крушили конские головы новгородские топоры. Били печенегов ратники. Но и те урусам спуску не давали. Рубились, что мочи было.
– Воевода! – кричал Святослав, стоя под искореженной ветрами сосенкой на береговой круче. – Вели, чтоб русь им в спину заходила!
– Погоди, каган, – отвечал Свенельд. – Не время еще. Это же только передовые. Русь для основных поберечь надо!
– Круши! – радостно вопил мальчишка и мечом своим маленьким размахивал.
– Ты смотри! – вторил ему Свенельд. – Они же назад поворачивают. Ну, теперь держись, каган! Сейчас сам Куря в битву пойдет. Нужно полки наши перестроить…
– Я их всех победю!
Только не дождались каган с воеводой Кури. Тот, пока малая часть печенегов урусов отвлекала, с большей частью стал обратно, на левый берег Днепра, отходить.
Замешкались Свенельдовы ратники. Каган тоже растерялся. Так что преследовать противника они не стали. Не ожидали они, что Кур-хан так себя поведет. Думали, что он после всего, что на днепровском льду случилось, сломя голову на прорыв попрет. Просчитались.
Еще больше они бы удивились, увидев, что Куря очень доволен своим отходом. Он ехал легкой рысью позади своего войска и громко смеялся. Хан время от времени нагибался над шеей своего коня и кричал тому одни и те же слова:
– Права оказалась Дева Ночи! Дал он мне повод! Слышишь? Дал!
Он был уверен, что все, что сегодня ночью пригрезилось ему в зеркале Луноликой, непременно сбудется. Ведь первое, что примерещилось в тусклом мерцании полированной бронзы, уже исполнилось. Каган Киевский Святослав Игоревич дал ему, Кур-хану повод для жестокой мести.
Печенеги спустились ниже по течению Днепра и перешли реку. Потом Святослав с воеводой своим долго гонялись за Курей по бескрайней степи. То настигали их, то вновь теряли из вида. Кур-хан петлял, словно заяц на потраве.
Так в той войне Святослав себе славы и не добыл.
– Ушел Куря, – рассказывал он мне потом. – Мы за ним до самой Тиверской земли гнались. Не догнали, – он сокрушенно покачал головой, – а по осени поганец обратно вернулся. И ничего мы с ним сделать не смогли. Он же туда за золотом шел, а обратно-то печенеги к стадам своим возвращались. Жен и детишек повидать спешили. Смела конница черниговцев наших. Больше сотни там полегло. А они, наверное, даже нас не заметили. Прошли, словно нож сквозь масло, на левый берег обратно перемахнули и в степи растворились.
– А зачем ты все это заварил? – спросил я его. – У Свенельда с Курей вроде как все по Прави шло. Поиграли бы друг с дружкой. Кто умней, а кто хитрей потягались бы. Миром бы дело уладили. И ты бы внакладе не остался, и Куря бы доволен был.
– Знаешь, – пожал он плечами, – я и сам не знаю. То ли и вправду геройской славы захотелось, то ли надоело без дела в степи мерзнуть.
Он помолчал немного, а потом добавил с усмешкой:
– Ну, не люблю я тавлеи… слишком нудная игра.
Глава шестая
ПОКУШЕНИЕ
20 декабря 950 г.
Мышонок не вытерпел. Стараясь не шуметь, он высунул нос из норки. Этот лаз он облюбовал уже давно. Щель между тесовыми досками пола и основанием каменной, расписанной яркими красками колонны, держащей свод просторной клети, была ходом из его вселенной в мир странных огромных существ.
Мышонок знал, что этот верхний мир был полон зла и тревоги. Потому он и старался появляться в нем, только когда стемнеет. Но на этот раз голод и дурманящий запах хлебной корки оказались сильнее врожденной осторожности.
Сначала он долго шевелил длинными усами и поводил черной пуговкой носа, стараясь учуять опасность. Но одуряющий запах еды перебивал все остальные запахи.
Потом очень осторожно мышонок выбрался из норки и засеменил по полу. Маленькие коготки предательски царапали по тесовым доскам. Этот звук заставлял мышонка спешить. Сердце бешено колотилось в груди, а хвост от страха вытянулся в струнку.
Заветная корка, оброненная и забытая кем-то из громадин людей, все ближе и ближе…
Еще пара торопливых шагов…
Еще пара мгновений, и зубы мышонка вцепятся в желанную снедь…
Он заверещал в ужасе, когда от страшного удара его подбросило вверх. Задержало на мгновение между небом и землей в чем-то липком и мокром. Он успел разглядеть желтоватые иголки, которые вдруг стиснули его. Придушили, так что у него потемнело на миг в глазах. Затем отпустили. Он полетел вниз, даже не пытаясь понять, что же с ним произошло.
Мышонок ударился об пол, перевернулся через спину, вскочил на лапки и рванул было назад, к спасительной щели. Совершенно забыв о такой близкой еде, он хотел лишь одного – вновь вернуться в свой тихий, полный сора и паутины подпольный мир. Но добежать до лаза он так и не успел. Новый удар, и мышонок завертелся на месте, стараясь сообразить, в какую сторону ему бежать теперь.
Тут его усы уловили едва заметное прохладное дуновение сквознячка, тянувшего из норки. Запах плесени, пыли, высохших трупиков мух и тараканов показался мышонку слаще любых лакомств. Запах родины манил и сулил безопасность и избавление от навалившегося ужаса. Не раздумывая, он устремился навстречу сквознячку и вдруг понял, что, сколько его коготки ни скребут пол, он все одно остается на месте. Что-то твердое и пушистое придавило к доскам его хвост. Он пытался вырваться, не обращая внимания на боль, пронзающую тело, на жуть, от которой глаза закрывала красная пелена. Он упирался лапками. Тянул изо всех сил свое лохматое серое тельце к спасительной норке.