Душехранитель, стр. 21

— Нравится. Очень нравится! Но кто такие «ори» и где ты научился говорить на их языке?

— Увлекался когда-то этой темой, собирал сведения. Разве это не интересно — искать осколки и составлять из них целое?

— Интересно. Но это если знать, где и что искать… Что такое Оритан? Где он? То есть — где он был, как они считают?

— Если верить легендам, где говорится, что его сковала стужа и вечные льды, то это один из полюсов…

— Антарктида?

Саша тихо засмеялся, пожал плечами и не ответил.

— Саша, я не могу представить: когда ты все это успел! Ты актер, ты телохранитель, ты знаешь языки, интересуешься такими вещами, о которых многие и не знают… Разве можно совместить все это?

— Я знал одного журналиста, он музыкант, владел четырьмя иностранными языками, а образование у него медицинское. Думаешь, одно мешает другому?

— И этот человек тоже умеет перевоплощаться в других? Сегодня в гостинице ты дважды принял облик неизвестных мне людей. Как ты делаешь это?

— Гм… — телохранитель задумался. — Непроизвольно, пожалуй.

— Кто они? Это реальные люди? — допытывалась она.

— Да. Оба.

— И?

— И — что?

— Кто они? Кто был тот, когда ты делал мне массаж?

— Тот самый журналист с медицинским образованием…

— А второй, в коридоре?

— Отец Саймон, священник из Англии. Он приезжал в Новосибирск еще во времена перестройки.

— И ты его охранял?

— Ну, скажем так, я был в группе секьюрити, сопровождавших Саймона.

Рената подозрительно посмотрела на него. Ответы Саши не удовлетворяли. То есть, не были исчерпывающими. Где-то он не договаривал, но девушка не знала, как выведать у него все.

ЗА ТРИДЦАТЬ ТРИ ДНЯ...

Девятое октября у Николая выдалось суетливым. Он уехал еще затемно, а вернулся лишь к полуночи. Из-за той московской командировки накопилась масса неотложных дел, а Гроссман привык, чтобы в бизнесе у него был полный порядок.

Он добрался до кровати и сразу нырнул в глубокий омут сна. Только под утро, перед самым пробуждением, ему пригрезилось нечто странное. Он видел себя в громадном храме с высокими колоннами. Что-то древнеегипетское… Люди, находившиеся в святилище, были участниками непонятной мистерии — с молниями, громом, опрокидыванием земли, гигантской огненной птицей.

Присниться может всякое, тем более — «с устатку». Неважно, что прежде Гроссман вовсе не испытывал большого интереса к исчезнувшим цивилизациям, умолкнувшим языкам и религиозным культам. Необычно другое: во сне он знал тот язык, на котором говорили жрецы, он был среди своих, одним из главных участников ритуала. Ощущение собственных сил — не физических, но совсем иного характера — переполняло его в этом наваждении. Он знал, что и как нужно делать, чтобы достичь цели, он даже не задумывался об очередности своих манипуляций, об источнике энергии. Удивительно, прекрасно, завораживающе! Николай из сна был кем-то другим, и этот другой мнил себя вселенским центром, которому подчиняется бег солнц и планет, который волен разрушать и создавать галактики. И вдруг все пропало: силы, власть, мастерство. Это случилось, когда замер в неподвижности каменный бык на барельефе. Это случилось, когда был смертельно ранен человек в черном одеянии. Меч, что выпал из руки умирающего, звеня, сверкая, кувыркаясь на гранитных плитах пола, полетел под ноги Николаю. Но поднять оружие тот был не в состоянии.

По теням познаем мироздание,
Что не сможем понять — в то поверится,
Спорим: вертится или не вертится?
И смеется на небе мерцанием
Опрокинутый ковш Медведицы…

Эти строчки прозвучали на языке ори и угасли с пробуждением разума.

Николай попробовал вспомнить их смысл, проснувшись окончательно, однако это ему не удалось.

— Вот это бред… — пробормотал он, подходя к зеркалу и обращаясь к самому себе: — Где вы достаете такую чудную «траву», Коля?..

Гроссман залез под холодный душ и проорался. Кто-то из соседей отчаянно загрохотал по трубе.

— Ша, дятел! — жизнерадостно откликнулся Ник, прыгая по ванной на одной ноге и ожесточенно растираясь полотенцем. — Наши в городе!

Проходя мимо телефонного аппарата, он вспомнил, что не проверил вчера записи на автоответчике. Наверняка ведь завалили сообщениями, за целый-то день!..

В основном звонили опоздавшие поздравить с днем рождения. Николай, напевая себе под нос какую-то ерунду в стиле «Ксюша — юбочка из плюша», собирался на работу. И вдруг вздрогнул, услышав нежный женский голос, бросился к автоответчику, перемотал катушку, чтобы прослушать с самого начала:

— Уважаемый электронный секретарь! — говорила Рената. — Передайте, пожалуйста, вашему хозяину, который явно заотмечался, что ему звонила бывшая супруга по очень важному и срочному делу. Если ему не будет слишком трудно, то не мог бы он хоть раз переночевать дома? Понимаю, что девочки — на первом месте, но ведь иногда можно сделать исключение! Мы направляемся в Москву. Мы будем там, где однажды, в его день рождения, заблудились и познакомились с парнем, который сыграл нам на гитаре «Вальс-бостон». Перезвоню при первой же возможности. Целую ваши микрочипы и заранее благодарна. Адью! Да, и еще! Пусть сжует пленку с этим сообщением!

Несколько коротких гудков.

Голос у жены довольно бодрый. Вряд ли она говорит с приставленным к виску стволом. Хоть это отрадно… Отрадно? Отрадное? Да нет, вряд ли. Вот же любительница квестов!

Где они заблудились тогда? Где слушали песню Розенбаума?

С огромным трудом Николай воскресил в памяти события трехлетней давности.

Точно! Они пересели не на ту ветку метро, увлеклись поцелуями в пустом вагоне — и их занесло бог весть куда, вышли на одной из последних станций. Это вам не Новосибирск с генеральной Ленинской линией и уже много лет строящейся (но пока все без толку) Дзержинской. А электричка была последней. Да и название нужной улицы оба забыли…

…Выскочили из вагона впопыхах, наугад. Оказалось — «Бибирево». Ренатка вспомнила Сусанина. Пошутили, решили идти ловить такси. Но на грязных ступеньках увидели перебирающего гитарные струны парнишку лет семнадцати и остановились. Рената очень любила песню «Вальс-бостон». Она была странной девчонкой: когда все ее сверстницы «умирали» по Шатунову и плакали по «Modern Talking», она слушала «Любэ» и Розенбаума. А парнишка играл и пел — ни для кого:

На ковре из желтых листьев в платьице простом
Из подаренного ветром крепдешина
Танцевала в подворотне осень вальс-бостон,
Отлетал теплый день и хрипло пел саксофон.
И со всей округи люди приходили к нам,
И со всех окрестных крыш слетали птицы.
Танцовщице золотой похлопать крыльями…
Как давно, как давно звучала музыка та…
Как часто вижу я сон, тот удивительный сон,
В котором осень нам танцует вальс-бостон…
Там листья падают вниз, пластинки крутится диск,
Не уходи, побудь со мной, ты — мой каприз!
Опьянев от наслажденья, о годах забыв,
Старый дом, давно влюбленный в свою юность,
Всеми стенами качаясь, окна растворил
И всем тем, кто в нем был, он это чудо дарил…
А когда затихли звуки в сумраке ночном —
Все имеет свой конец, свое начало —
Загрустив, всплакнула осень маленьким дождем…
Ах, как жаль этот вальс, как хорошо было в нем!..