Душехранитель, стр. 182
Своим «эпизодическим» зрением Фирэ увидел, как после поражения падает наземь его брат. Падает безвольной, лишенной остова, куклой… Это сделал Ал… Ал… Ал! По человеку, который был уже на их стороне. По человеку, который хотел сдаться. Проклятье!
Юный кулптр рухнул на колени, выпустив из рук свой уже бесполезный опустевший атмоэрто. Ни одного близкого человека не осталось у него на этом свете…
Фирэ убили бы, пока он находился в невменяемом состоянии. Но юноша держал оборону у моста, ведущего к городу, а потому был не один в этой важной точке. Паском набросил на него «щит».
Где-то в стороне закричали:
— Паском! Тессетен! Оружие у нас!
Фирэ поднял голову и окинул взглядом место стычки. Это нельзя было назвать гордым словом «поле брани». Все, что происходило сейчас, больше претендовало на звание пошлого, глупого, бессмысленного спектакля. Если на той, прошлой, войне противники хотя бы принадлежали разным государствам, то здесь все свелось к абсурду.
На земле, на острых камнях, в траве лежали трупы. Смерть выкрутила оболочки бывших людей своим приветственным объятием. Было уже непонятно, да и неважно, кем они были: сторонниками мятежного Дрэяна или защитниками Виэлоро. И те, и другие, и ори, и аборигены Рэйсатру соединились сегодня с мрачным, содрогающимся небом.
Юный кулаптр ощутил, как что-то подтолкнуло его, повернуло голову в сторону Ала и Тессетена. Там сейчас было страшнее всего. Они оба должны сегодня погибнуть. Саткрон вот-вот добьется своего.
— Учитель! — прошептал Фирэ и сам не заметил, как оболочка его перенеслась к тем двоим.
«Щит», подаренный Паскомом, еще стоек. Юноша резким движением отирает кровь, бегущую из носа, хватает стилет и легкой кошкой прыгает на Саткрона, который уже так близко…
И катятся они, слившись воедино, так же, как три цикла Селенио назад катался Саткрон с Дрэяном. И рвет черный зверь плоть Саткрона, и хлещет кровь во все стороны, обагряя камни и песок.
Не помня себя, Фирэ махнул рукой с зажатым в ней стилетом. Лезвие, гулко свистнув в воздухе, скользнуло по горлу врага, чиркнуло по медной застежке воротника его камзола…
Уцелевшим дикарям и остаткам гвардейцев-отступников было уже не до вожака: они спасались бегством.
Саткрон же не сразу понял, что произошло. Он вскочил на ноги, но стопы его подворачивались. Всхлипнув, гвардеец попытался сжать руками рану, разошедшуюся у него на горле. Фирэ откатился в сторону, однако ни на мгновенье не отвел взгляда от умирающего противника. Он поймал себя на том, что внутри отсчитывает толчки крови, которая выплескивалась из сонной артерии Саткрона. Все слабее и слабее. «Три, четыре…» Здесь должно помутиться сознание… Глаза упавшего на спину молодого стражника подернулись поволокой смерти. «Шесть»… Тело слегка выгнулось и замерло в луже медленно впитывающейся в землю крови. «Семь»… Упали вдоль тела окровавленные руки…
— Восемь, — прошептал Фирэ.
И тут небо озарилось вспышкой колоссальной силы. Деревья пригнулись от ветра. Визг миллионов чудовищ, выпущенных из тайников обители проклятых сил, огласил мироздание.
Оцепенев, люди в ужасе смотрели, как померкло солнце на загоревшемся небе.
Смотрела Танрэй, которая с младенцем на руках искала сородичей.
Смотрел новорожденный Коорэ, хотя не мог еще понять, что не должно быть таких небес, никогда не должно быть.
Смотрел Тессетен, и ничего не выражало его лицо под спутанными, мокрыми от пота и крови волосами.
Смотрел Ал, не веря глазам своим.
Смотрел кулаптр Паском.
Смотрели выжившие, раскиданные по всему земному шару ори и аринорцы.
Смотрели покойники, уставившись вверх пустыми зрачками.
Лишь Фирэ, закрыв голову руками, сидел рядом с мертвым братом, как недавно Тессетен — у трупа своей жены. А в остекленевших глазах Дрэяна мерцали, отражаясь, кровавые небеса.
С невообразимой скоростью налетели черные тучи.
— Укрыться всем! — голос Паскома прозвучал тихо, но слышал его каждый. — Оставшийся под дождем погибнет затем в муках…
И хватали уцелевшие воины своих раненых собратьев, и бежали, со всех ног бежали к тем пещерам Виэлоро, что выдержали землетрясение…
Фирэ ощутил, как двое подняли его с земли. Одну его руку перекинул через свою шею Ал, вторую — Сетен.
— Я сам! — прохрипел молодой кулаптр, отдернувшись от Ала.
Мало, очень мало пещер устояло и не обвалилось после смерти Третьего Саэто…
Жители поселка тоже мчались к горам. Защитники Виэлоро нагнали их, отыскивая своих близких.
— Танрэй! — крикнул Ал, увидев жену, которая в бессилии сидела на обломках разрушенной стены их дома, сжимая у груди небрежно запеленатый пищащий комочек.
— Что это? — прошептала она, глядя ему за спину.
Ал обернулся. Обернулись и другие.
Позади них с шумом катилась вода. Только теперь бывшие кула-орийцы увидели, как приблизилось, переломав деревья джунглей, море, некогда оставшееся за тысячи тысяч ликов отсюда. Вода была лишь малой толикой, остатками исполинской волны, похоронившей Кула-Ори и множество других южных поселений туземцев и эмигрантов.
— Поторопись, мальчик! Поторопись!
Спокойствие Паскома было обманчиво. Единственное, что отличало кулаптра от многих других чующих беду, это абсолютное отсутствие паники.
Ал поднял на руки помертвевшую жену вместе с сыном и ринулся за остальными.
Грянул гром. С запада сплошной стеной приближался ядовитый ливень. Стало вдруг очень-очень холодно.
Их пристанищем стала огромная пещера. А снаружи зашумели воды, обрушенные с небес…
— Это сон? Это кошмарный сон? — отдавая сына Паскому, спросила Танрэй.
Кулаптр обследовал новорожденного, посмотрел, как обычно, малышу в глаза, бросил короткий взгляд в сторону равнодушного ко всему Фирэ, который сидел, опершись спиною на громадный сталагмит. Ничего не ответил измученной женщине Паском.
— Мне с малолетства снилась и эта волна, и эти небеса… — продолжала бормотать в полубреду Танрэй.
— Хороший у вас мальчишка получился, — Паском перевязал пуповину младенца, затем правильно запеленал его и отдал матери. — Думай лучше о нем, Возрожденная. О своем Коорэ.
Ал протянул руку и нерешительно коснулся кончиками пальцев щеки сына.
Черные глаза проследили за ним из-под грязно-русых волос израненного Тессетена. А губы экономиста едва слышно прошептали:
— Лишь рассудком ты сможешь прикоснуться к сыну своему… Всегда, кэанасаасирро. всегда…
ПЕРВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. СПУСТЯ ПОЛГОДА. РЭЙСАТРУ
Поначалу было много дождей. Затем похолодало. В горах стал падать снег, а по ночам мокрая земля покрывалась коркой льда.
Люди пользовались водой из специальных резервуаров, которые именно для такого случая и распорядился поставить в пещерах созидатель Кронрэй. Но и эта вода застывала в холодном помещении.
По прошествии пяти циклов Селенио Паском сказал, что нужно следовать за солнцем, которое наконец проступило сквозь плотную завесу туч.
После родов и последовавших за ними переживаний Танрэй заболела. Родители ее так и не отыскались. Возможно, отец погиб во время обороны Виэлоро, а Юони попала под обвал, как многие…
Паском и Фирэ выходили молодую мать, но Танрэй, которая поднялась с сырой и холодной постели, была уже совсем другой женщиной. Когда-то живое, светящееся личико ее затянули тучи. Она почти все время молчала, и даже быстро подрастающий Коорэ не мог надолго сделать ее прежней. Слабы и вымучены были ее редкие улыбки. Они стали теперь похожи с Фирэ и так же оба сторонились Ала.
Танрэй было очень жаль мужа. Вот еще причина, по которой она часто плакала, таясь от всех. Но жалость не помогала. Женщина ничего не могла с собой поделать. Если прежде у нее была к нему любовь и привязанность, то теперь их не стало. И Ал все реже упоминал слова «чувства», «душа», «сердце». Так, словно это было неприлично. Он перестал подпускать к себе людей. И Танрэй чувствовала, что внутренняя сила его растет. Но эта сила не даровала ему нерушимость. Она сделала его другим — несгибаемым и горделивым. А несгибаемость вовсе не является синонимом нерушимости. Ал не простил жене того, что она так часто отворачивалась от него. Не простил многих речей и поступков Сетену. Не понимал и уже больше не хотел понять Фирэ. Все чаще в тоне Ала появлялись приказные нотки. И люди стали слушаться его. Танрэй удивлялась, как легко это произошло.