Любовник смерти, стр. 33

Сенька, настроившийся дальше слушать про душегуба, от такой неожиданной концовки вздрогнул, поёжился под пристальным взглядом голубых глаз, крикнул:

– Ну завалили ювелира этого, а я при чем?!

Маса снова двинул его локтем, уже сильней.

– Про сопривого марьтиську забыр? Который на тебе рубрь заработар? Он видер, как ты в равку серебряные парки носир.

Понял Скорик: не отпереться, потому перешёл с базарного крику на хныканье:

– Чего надо-то, спрашивайте толком… А то пужают, ребры локтем бьют…

– Б-бросьте прибедняться, – сказал Эраст Петрович. – Маса характеризует вас самым лестным образом. Говорит, что вы нежестокосердны, что у вас пытливый ум, и – самая ценная человеческая черта, что вы стремитесь к самоусовершенствованию. Раньше, до этого последнего преступления, Маса просто спрашивал вас, не надумали ли вы поделиться с нами вашей тайной. Он был уверен, что рано или поздно заслужит ваше доверие и вы захотите облегчить перед ним д-душу. Теперь же ждать некогда. Я требую от вас – уже безо всякой деликатности – ответа на два вопроса. Первый: чего ищет убийца? И второй: что вам известно об этом человеке?

Маса закивал головой давай, мол, не трусь, говори.

Ну, Сенька всё и рассказал – как на духу. И про колоду, и про Очка, волчину мокрушного, и про Смерть, и про то, что Князь его, Сеньку, из-за ревности извести хочет.

Ну, то есть, не совсем, конечно, все. Про клад уклончиво помянул – мол, вроде есть такой, а правда ли, нет ли, то ему, Скорику, неведомо. Ну так ведь и на духу тоже не совсем уж всю правду говорят, верно?

– Значит, по-вашему, Скориков, выходит, что Синюхина этот самый Князь с валетом истребили, желая выпытать тайну клада? – спросил Эраст Петрович, дослушав не очень складный Сенькин рассказ. – А к антиквару Князь наведался, чтобы узнать ваш адрес?

– Само собой. Проха ему донёс, крысёнок. Видел он меня подле лавки, я же говорил! Потому и не пограблено ничего, что Князю мелкие цацки – тьфу. Ему до меня добраться нужно.

– А вы уверены, что Князь вас ищет из одной лишь ревности? – Эраст Петрович наморщил гладкий лоб, будто не совсем что-то понимая. – Может, вы ему из-за к-клада нужны?

У Сеньки внутри все так и заныло: догадался, обо всем догадался хитроумный барин! Вот сейчас пристанет: говори, где серебряный хворост спрятан.

Чтоб потянуть время, Скорик затараторил:

– Ужас как ревнует! Лучше бы к Очку своему ревновал! Тот тоже к Смерти шастает. Он ей – марафет, а она ему – известно чего. Но не от шалавства это. Что с неё взять, марафетчицы над собой невластные. Хворь это у них такая…

– В Прияузье в старину, кажется, был монетный двор, где серебряную монету чеканили, – задумчиво произнёс Эраст Петрович, когда Скорик запнулся – воздуху набрать. – Ладно, про клад мне сейчас неинтересно. Скажите-ка лучше, Скориков, не можете ли вы меня познакомить с этой интригующей особой, которая свела с ума весь фартовый б-бомонд? Говорите, её зовут Смерть? Какое декадентское имя.

У Сеньки от сердца отлегло.

– Познакомить можно. А что со мной-то будет, а? Не выдадите меня Князю?

Как Сенька видел собачью свадьбу

Не выдал Эраст Петрович, справедливый человек, сироту на произвол судьбы. Мало того – велел собирать вещички и увёз к себе на квартиру, в тот самый Ащеулов переулок, где Сеньке на свою беду (а может, и не на беду, а совсем наоборот – как знать?) взбрело в голову стырить узелок у «китаезы».

Квартира была диковинная, не как у обыкновенных людей.

В одной комнате вовсе никакой мебели не было, на полу полосатые матрасы и боле ничего. Там хозяин с Масой рэнсю делают, японскую гимнастику. Посмотреть – ужас что такое. Молотят друг дружку руками-ногами, как только до смерти не убьют. Маса стал и Сеньку звать – вместе метелиться, но тот напугался, на кухню убежал.

Кухня тоже интересная, в ней начальник Маса. Плиты нет вовсе, бочки с капустой-огурцами тоже. Зато в углу большой железный шкаф под названием рефрижератор. В нем завсегда холодно, как в леднике, и на полках лежит сырая рыба. Они, квартирные жильцы, её кусками режут, коричневым уксусом кропят и прямо так зрескают с рисом. Сеньке на завтрак тоже давали, но он не опоганился, одного рису пожевал немножко. И чаю пить не стал, потому что он был невзаправдошный – жёлтый какой-то и совсем несладкий.

Спать Сеньке определили в комнате у сенсея, а там и кроватей-то нет, одни подстилки на полу, будто в Кулаковской ночлежке. Ладно, рассудил Скорик, лучше поспать На полу, чем в сырой земле с пером в боку. Потерпим.

Чудней всего был хозяйский кабинет. Одно название, а так больше на механическую мастерскую смахивало. Там на полке книжки, по большей части технические, на чужестранных языках; стол завален листами бумаги с непонятными рисунками (называется «чертежи» – видно оттого, что в них черт ногу сломит); у стен – всякие железки, пружины, резиновые обода и много чего другого. Это потому что Эраст Петрович инженер, выучился в самой Америке. У него и фамилия нерусская: господин Неймлес. Сеньке очень хотелось расспросить, для какой надобности потребны все эти штуковины, но тогда, в первый день Ащеуловской жизни, не до того было.

Спали допоздна, после этакой-то ночи. Как пробудились – господин Неймлес с Масой давай по матрасам прыгать, да кричать, да колошматить один другого, потом, значит, сырятины своей покушали, и повёз Сенька Эраста Петровича знакомиться со Смертью.

По дороге меж ними вышел спор про то, какая она, – Смерть, – хорошая или плохая.

Эраст Петрович говорил, плохая.

– Судя по тому, что вы мне рассказали, Скориков, эта женщина упивается своей способностью м-манипулировать людьми, да не просто людьми, а самыми жестокими, безжалостными преступниками. Она осведомлена об их злодействах, безбедно существует на награбленные деньги, однако сама вроде как ни в чем не повинна. Мне знакома эта порода, она встречается во всех странах и во всех слоях общества. Так называемые инфернальные женщины абсолютно безнравственны, они играют человеческими жизнями и судьбами, только эта игра и приносит им удовлетворение. Неужто вы не видите, что она и с вами поиграла, как к-кошка с мышкой?

И так он сердито это говорил, на себя совсем непохоже, будто от тех инфернальных женщин ужасно настрадался, прямо всю жизнь они ему перепахали.

Только Смерть никакая не инфернальная и не безнравственная, а несчастная. Ничего она не упивается, а просто потеряла себя, найти не может. Так Сенька ему и сказал. Даже не сказал – в голос выкрикнул.

Эраст Петрович вздохнул, улыбнулся, но печально, без насмешки.

– Ладно, – говорит, – Скориков. Я не хотел задеть ваши чувства, только, боюсь, вас ждёт болезненное разочарование. Что, она, действительно, так уж хороша, эта хитровская К-Кармен?

Кто такая Кармен, Сенька знал, ходили с Жоржем в Большой театр на неё смотреть. Испанка эта была толстая, крикастая, всё ножищами топала и рукой в жирный бок упиралась, будто крючит её. Вроде умный человек Эраст Петрович, всё при нём, а ничего в женщинах не понимает. У слуги бы своего поучился, что ли.

– Да Кармен ваша против Смерти жаба болотная, – сказал Скорик и ещё сплюнул для убедительности.

На повороте с Покровского бульвара на Яузский Сенька привстал в пролётке и тут же обратно нырнул, вжался в сиденье.

– Вон ейный дом, – шепнул. – Только нельзя к ней сейчас. Трутся там двое, видите? Звать Дубина и Клюв, оба из Упыревой колоды. Увидят меня – беда.

Эраст Петрович наклонился, тронул извозчика за плечо:

– Проезжайте за угол, остановите на Солянке. – И Сеньке. – Кажется, происходит что-то интересное? Вот бы п-посмотреть.

Когда упыревских проехали, Скорик снова распрямился.

– Посмотреть – это навряд ли, а подслушать можно. И повёл Эраста Петровича к потребному дому дворами. Бочка, какую Сенька к окну ещё вон когда подкатил, так и стояла, никуда не делась.

– Всунетесь? – показал Скорик на приоткрытую фортку ватер-клозета.