Африка грёз и действительности (Том 1, все фотографии), стр. 66

Глава XVI

ВАКУУМ БЫЛ ЗАПОЛНЕН

В Вади-Хальфе мы встретились с теми же затруднениями, что и в Асуане.

Окружной комиссар, глава политической власти в северной части Судана, когда мы пришли к нему в канцелярию с просьбой разрешить нам ехать дальше на юг, пытливо посмотрел на нас и произнес категорическое «нет».

— Оформляя визы, Суданское агентство в Каире дало вам информационную брошюрку, из которой вы могли узнать, что автомобилям проезд через пустыню вообще не разрешается…

— Да, но в то же время нам там обещали выхлопотать для нас специальное разрешение и телеграфировать об этом сюда, в Вади-Хальфу.

— Ничего подобного я не получал, — коротко ответил окружной комиссар.

Последовало продолжительное разъяснение. Повторилось все то, что уже имело место в Асуане.

— Мы хотим проехать по суше всю Африку, от Каира до самого Кейптауна. В Асуане нам дали проводника, а он чуть было не заблудился в пустыне. Нам пришлось ему помогать по компасу и карте. Самое большое наше преимущество состоит в том, что машина не нуждается в воде. У нее нет радиатора…

— Как это нет радиатора? Что вы этим хотите сказать? — повысил голос комиссар и нахмурил брови.

— У нас мотор воздушного охлаждения…

— Где ваша машина? — перебил нетерпеливо комиссар.

— Перед зданием. Не хотите ли посмотреть?..

Официальная строгость покинула окружного комиссара, и он сразу превратился в страстного автомобилиста.

— Так, так, этого я еще не видел, турбовентиляторы! И что же, вам их хватает для охлаждения этого проклятого пекла над пустыней? — спросил он и лег на живот, чтобы осмотреть «татру» снизу.

— Максимальная температура масла была по градусов, что равняется… одну минуточку… что равняется каким-нибудь 230 градусам по Фаренгейту. Мы несколько раз вынуждены были ждать, пока у «форда» не остынет вода в радиаторе. Обороты наших турбин не зависят от скорости движения машины. Мотору хватает воздуха и тогда, когда машина еле-еле ползет по песку.

Комиссар отряхнул колени, повернулся к нам и кивнул головой.

— Позвоню в Хартум, посмотрим, что можно сделать. На вашу беду еще продолжается Большой байрам. Может быть, разыщу начальника дома.

Хартум отозвался через пять минут. Последовали объяснения, спортивные восторги.

— Рекомендую решить вопрос положительно. Жду завтра депеши.

— Well, boys [59]. Теперь я могу только пожелать вам успеха, — распрощался с нами комиссар. — Как только получу ответ, позвоню вам в гостиницу.

28 октября мы вошли в канцелярию комиссара, сгорая от нетерпения и волнения. Он встретил нас улыбкой, и не успели мы присесть, как уже поняли, что поедем.

— У вас есть какой-нибудь информационный материал о южном отрезке пустыни?

— Полковник Ле-Блан дал нам в Каире свое описание маршрута. Комиссар порылся в бумагах на столе.

— У меня есть последнее официальное описание маршрута, составленное по поручению суданского правительства, может быть, оно вам пригодится. Географической карты, к сожалению, я вам дать не могу.

Мы снова даем подписку, что отправляемся в путь на собственный страх и риск.

— До самого Абу-Хамида держитесь железнодорожной линии и сверяйтесь по маршруту, с какой стороны пустыня более проходима. За Абу-Хамидом будет самый тяжелый участок пути. Я тем временем пошлю депешу, чтобы там подготовили проводника, который доедет с вами до Абу-Диса. У вас найдется место в машине?

— Это совершенно исключено. Машина перегружена вдвое. С запасами питьевой воды и бензина у нас свыше тонны. Никто больше в машине не поместится.

— Что же, тогда поезжайте одни, но учтите, что вы ставите свою жизнь на карту. От Нила вы уйдете далеко в пустыню, а ориентиров вы там нигде не найдете.

Телеграфные сообщения на два контрольных пункта, составление графика пути, крепкие рукопожатия, и вот путь на юг открыт. Лучшего подарка к национальному празднику мы и пожелать бы не могли.

— Good luck to you [60], буду рад услышать в скором времени ваш голос по телефону из Хартума.

Десять безымянных станций

Брезентовые мешки, в которые мы вечером для проверки налили воду, не пропустили за ночь ни одной капли. Остается решить вопрос, куда их поместить. По пути из Асуана они лежали, привязанные веревками, на подножках «форда».

— В Копршивницах об этом не подумали, когда в 1936 году стали выпускать «татру» без подножек. Внутрь машины они ни в коем случае не войдут, на крышу их тоже поместить нельзя.

Остается единственная возможность — передний буфер. Но здесь есть опасность, что мешки при непрерывной тряске протрутся или о края буфера, или о значки автоклубов, прикрепленные к буферу. Выбор несложен. Без воды ехать нельзя, следовательно, значки надо снять. Брезентовые мешки с 40 литрами воды в каждом прикрепляем к флагштокам и прочно привязываем к ручке запора переднего капота над решеткой масляного радиатора. В последний раз осматриваем мотор и с опаской поглядываем на заднюю часть перегруженной машины, которая низко оседает к земле…

Открывается новая страница путевого дневника. «Спидометр — 090, время — 6 часов 40 минут, высотомер — 270 метров над уровнем моря, термометр — 28 градусов, бак и четыре запасных канистра полны, в запаянных банках на всякий случай еще восемь галлонов. Солнце над горизонтом, настроение в зените».

С удовольствием проезжаем 14 километров асфальтированной дороги по направлению к аэродрому Вади-Хальфы. Старые следы ведут и дальше, но над ними висит колючая проволока. Видно, запрет проезда соблюдается добросовестно. Осторожно поднимаем необычное препятствие, и «татра» снова проскальзывает в пустыню, на этот раз одна.

Первый участок пути за Вади-Хальфой проходит поблизости от железнодорожной линии, ведущей на юг через Хартум в Сеннар, где она разделяется на две ветки — западную, ведущую к Эль-Обейду, и северо-восточную, доходящую до Порт-Судана на Красном море. Большую излучину Нила, прерываемую тремя могучими водопадами, стягивают 460 километров стальных рельсов железной дороги. На этой дороге есть 10 нумерованных станций, предназначенных скорее всего для того, чтобы дать отдых обслуживающему персоналу поезда, пассажирам и паровозу. На станциях, затерянных в сотнях километров в глубине пустыни, никто не садится, и ни у кого нет охоты покидать надежный поезд…

Еще утром мы поняли, что участок пути на всем его протяжении не представит для нас особого интереса. Мягковатый песок, на нем старые колеи, плоская поверхность, слегка повышающаяся к горизонту, да две узкие полоски железа. И так километр за километром, десяток километров за десятком. Через 33 километра показалась первая станция: небольшое строение, начальник станции с лицом цвета черного дерева, несколько кудрявых ребятишек. С любопытством смотрят они на необычную машину и машут нам рукой на прощанье. С обеих сторон появляются голые пригорки, но равнина перед нами остается неизменной, лишь постепенно поднимаясь. Далеко впереди в песке что-то зашевелилось, а потом недвижно замерло. Приблизившись, мы вскоре различаем редкого обитателя пустыни — небольшую газель. Это животное невероятно пугливо, не боится оно лишь автомобиля. Вероятно, любопытство заставляет газель остановиться в ожидании. Мы приблизились к ней на расстояние всего нескольких метров, и только тогда она бросилась бежать многометровыми скачками и через минуту скрылась из глаз.

В девять часов мы уже у станции № 3, почти в 100 километрах от Вади-Хальфы. После многих километров хорошего пути начинают появляться первые препятствия. К самой станции подходят скалы, вокруг которых навеян мягкий песок. Поскорее переводим машину на вторую, а затем и на первую скорость, чтобы избежать буксовки колес и не прибегать к испытанному средству — противопесочным лентам, применение которых стоит обычно пота и дорогого времени. В мягком песке нет камней, и нам не нужно опасаться ни за рессоры, ни за картер. Но песка все больше, он становится мягче, увеличивается количество мелких вади в нем. Вади имеют лишь два-три дециметра в глубину и едва два метра в ширину, однако их острые края прорезают местность, не отличаясь по окраске от окружающей среды. Глаза, утомленные резким солнцем, замечают их лишь в самый последний момент. При этом нам все время приходится повышать темп езды, чтобы не увязнуть. Плохую проходимость местности подтверждает и английское описание маршрута, полученное нами от комиссара. Слова heavy sand (тяжелый песок) на каждом шагу превращаются в действительность. У станции № 4 мы еле-еле выбираемся на мягкую насыпь около полотна дороги.