Африка грёз и действительности (Том 1, все фотографии), стр. 42

Чтобы осмотреть Аль-Азхар, теперь требуется особое разрешение. Беспокойство и суета каирских улиц останутся позади вас, едва вы минуете ворота и войдете в просторный двор. Мрамор и алебастр. Лучшие образцы арабского орнамента. На соломенных циновках в тени аркад в одиночку и группами сидят молодые студенты со всех концов исламского мира. Они не оглянутся и даже бровью не поведут, когда вы остановитесь недалеко от них. Они занимаются. На коврике перед скрещенными ногами лежит потрепанный коран. Наклон вперед — назад, вперед — назад. Голова и тело раскачиваются без устали, как перпетуум-мобиле. Это — испытанное средство, чтобы сосредоточиться при заучивании наизусть. Они повторяют суру за сурой раз, десять раз, сто раз. Губы неслышно шевелятся, глаза устремлены куда-то вдаль. Быстрый отсутствующий взгляд на бесчисленное множество арабских знаков и снова сосредоточенность, производящая впечатление экстаза. Бесконечный маятник, направляемый железной волей…

В противоположном углу двора вы увидите группу студентов, среди которых на земле сидит профессор со скрещенными ногами, со сложенными руками, точно так же, как его слушатели. На ковриках разложены учебные тексты. Излагается смысл и сущность учения Мухаммеда. Колоннада ведет к студенческим общежитиям. Они разделены по странам, откуда прибыли слушатели. Высокие, статные марокканцы. Суданцы в белоснежных тюрбанах. Студенты, которые еще совсем недавно гуляли под «золотыми минаретами» в багдадском предместье Каземаин. Молодой житель Эфиопии, невысокий, худой юноша с лицом цвета эбенового дерева и черными кудрями над высоким лбом. Студенты из Пакистана. Смуглые сенуситы, похожие на тех, которых несколько недель тому назад мы встречали на побережье Киренаики. Египтяне в красных фесках, группа студентов с сильно выдающимися скулами и монгольскими чертами лица, сирийцы, армяне, иранцы. Калейдоскоп народов…

Поражает скромное, аскетически простое убранство общежитий. Четыре стены да соломенный или войлочный коврик, который служит и столом, и диваном, и постелью, местом работы и молитвы. Входишь в мечеть. Толстый красный ковер заглушает шаги. В полутьме алебастровых и мраморных колонн снова виднеется группа студентов за работой. Другие отдыхают или спят.

В Аль-Азхаре сейчас почти 17 тысяч студентов, около 600 профессоров и 200 преподавателей. Обширная библиотека насчитывает десятки тысяч томов, среди них много редких арабских рукописей. Когда проходишь мимо студентов, производящих впечатление абсолютно пассивных и вялых людей, с трудом верится, что именно здесь растут сейчас революционные силы. Редкая демонстрация в Каире обходится без студентов из Аль-Азхара. У его стен в любое время дня и ночи дежурят полицейские патрули и военные автомашины, приготовленные для расправы с азхарскими «возмутителями спокойствия».

Скопившаяся энергия, дремлющая под поверхностью Аль-Азхара, время от времени выливается в мелочные ссоры, в удары, направленные не туда, куда следует. Религиозный фанатизм, который издавна был характерным признаком ислама, теперь превращается даже в опасный шовинизм, ищущий повода к выступлению при любых обстоятельствах.

Однако в Аль-Азхаре растет сейчас и другое движение, опирающееся на широкую основу и направленное против тех, кто в странах арабского языка узурпирует до сих пор права, им не принадлежащие. Стремления к свободе и независимости расположенного на западе Марокко и расположенного на востоке Пакистана не случайно скрещиваются как раз посредине, на границе Африки и Азии под стройными минаретами Аль-Азхара…

Возвращение с другого берега

Если вы хотите познакомиться с настоящим Каиром, издавна служившим воротами Востока, этим истинно арабским городом, не ищите его ни на улице Каср эн-Нил, ни на улице Шариа Солиман-паша, ни на современных бульварах между высокими небоскребами. Муски, Аль-Азхар, Шубра и ряд других кварталов, занимающих огромную площадь в Каире, — вот те части города, которые до сих пор живут своей старой, нетронутой восточной жизнью. Однако в эти места рекламные брошюры вас не приглашают…

В Каире нет постепенного перехода от арабских кварталов к европейским. Стоит только свернуть с главной улицы, как через несколько секунд сразу попадешь в совершенно иной мир. Узкие кривые улички, потемневшие дома из камня и глины. Большинство их имеет на плоских крышах надстройку из дерева и прутьев. Резные деревянные эркеры, прилепившиеся к стенам домов, подвешены высоко друг над другом. Окна закрыты ставнями. Улички становятся все уже, как будто полуразвалившиеся глиняные дома ищут опоры друг в друге. Вы проходите под «триумфальными арками» из только что выстиранных галабей и рубашек, развешенных над улицами в несколько ярусов. Сумрак и тень царят здесь в течение всего дня, с утра до вечера. Лишь в полдень солнце на несколько минут пробирается до булыжной мостовой, а затем ее снова накрывает хмурый полумрак. Становится понятным, что кривизна и узость уличек — не случайное явление. Местами кажется, что строители этих кварталов умышленно выбрали ломаную линию планировки, чтобы задержать солнечные лучи и уберечь обитателей полутемных углов от зноя. Ведь эти улички служат скорее местом работы, чем транспортными артериями.

Ремесленники разложили свой инструмент прямо под ногами прохожих. Не ищите здесь тротуаров. По переполненной улице катится повозка на двухметровых колесах, которую тянет худой, усталый ослик. Восточные базары с беспорядочным сочетанием красок, запахов и форм. Египетские галабей, страконицкие фески [38], итальянские очки от солнца, яблонецкие ювелирные изделия, бразильский кофе, аргентинские консервы, коллекции «настоящих» скарабеев и колье, американские безопасные бритвы, старое оружие из Судана, английские ножевые изделия.

Вот уличка золотых дел мастеров в Муски. Килограммы золота высокой пробы на небольших верстаках под руками арабских художников постепенно преображаются. Линия за линией, узор за узором вплетаются в мягкий благородный металл. Захватывает дух при виде этих изумительно красивых орнаментов, сочетающих в себе умение, талант, терпение, традиции и фантазию. Входите в старый дворец, превращенный в склады и мастерские антиквара. В первой комнате вы увидите великолепные ковры. Искусство древней Персии, Бухары, Самарканда, Туркестана; здесь лежат рядом изделия турецких, индийских и кашмирских мастеров. В соседнем помещении воскрешены произведения мастеров древнего Египта. Богатства фараонов, сенсационные находки из гробницы Тутанхамона, приводящие в изумление посетителей каирского музея, оживают здесь в пестроте красок и свежем блеске золота, перламутра и майолики. Это — точные копии произведений искусства, извлеченных недавно на свет после тысячелетнего сна.

Входите в мастерскую. Но это мастерская совсем не нашей эпохи! Как по мановению волшебной палочки, вы переноситесь на тысячелетия назад, во времена фараонов. Перед вами на низкой скамеечке сидит седовласый старец. В одной руке он держит маленький лук, веревочная тетива которого накручена на палочку из черного дерева. Заостренные концы палочки вставлены в брусочки из твердого дерева. Один брусок на земле, другой — в свободной руке. Лук движется то в одну, то в другую сторону, а эбеновая палочка вращается, как на токарном станке. Чувствительные пальцы левой ноги сжимают резец, направляют его острие, превращая кусок черного дерева в столбик, отделанный тонкой резьбой.

Рядом вы увидите другого араба, который терпеливо вытачивает из перламутра загадочные знаки иероглифов. Третий мастер из тысячи мелких кусочков перламутра сосредоточенно складывает изумительный орнамент интарсии. Четвертый — из куска тяжелой слоновой кости создает почти невесомое кружево отделки для королевского кресла. Вы покидаете полутемную мастерскую с чувством, что это единственное место в Египте, где еще до сих пор живут придворные ремесленники фараонов…

Через минуту вас уже снова захватывает восточная суета уличек. Вдруг вы останавливаетесь в изумлении: конка, настоящая конная железная дорога, такая, какую, вероятно, помнят лишь немногие из старых жителей Праги. Пытаетесь рассмотреть ее поближе, но единственное, что остается в памяти — это тощая лошадка, кучер и огромная, грохочущая и галдящая громада фесок и развевающихся галабей.