Африка грёз и действительности (Том 1), стр. 68
Медленно переправляемся через реку Атбару. Суданские перевозчики с любопытством рассматривают «татру», советуются друг с другом, а затем, смеясь, подходят к нам выяснить, не умеет ли «тайяра» также плавать по воде. К чему, мол, их помощь, если у нас амфибия.
За Атбарой мы почувствовали физическое облегчение, когда машина снова пошла плавно, без напряжения и ничто нам не угрожало. Машина отдыхала вместе с нами. Лишнего груза уже нет. Воды везем с собой лишь несколько литров, содержимое канистров и запаянных жестянок почти все перешло в бензобак. Влажный воздух охлаждает мотор лучше, хотя он так же горяч, как и сухой воздух на пройденных отрезках пути. Проезжаем мимо многочисленных деревень, стад скота, полей кукурузы и сахарного тростника. Теперь нам доставляет хлопоты лишь множество дорог и следов от проехавших машин. Позавчера еще мы мечтали об одной-единственной колее, а сегодня не знаем, какую выбрать. Одна колея незадолго до темноты привела нас к Нилу, но там неожиданно кончилась. Под развесистыми деревьями у реки мы застали группу суданцев и картину вечерней идиллии. Несколько негров у костра готовили ужин, остальные заканчивали вечернее купание в реке. Под развесистыми деревьями неслышно текла река, дрожащая песня цикад сливалась с тихой мелодией, напеваемой старым негром. Нам почти неловко за то, что мы нарушили очарование мирного вечера.
Около 6 часов вечера мотор утих. Мы, наконец, нашли удобное место для ночлега. На флагштоки натягиваем противомоскитные сетки, так как вблизи реки множество комаров, которые противно пищат прямо в уши и жалят, как бешеные.
Нашу дремоту вдруг прервал слабый шорох. Мы схватились за пистолеты, которые вечером положили около спальных мешков.
— Слышишь?
— Слышу…
С того места, куда мы вечером выбросили пустые банки из-под мяса, доносится сухое похрустывание: утихнет на миг и раздается снова. В ясном свете месяца мы увидели две тени. Собаки? Нет, не похоже, у них не такие лохматые хвосты. Животные беспечно подходят к банкам, лежащим ближе к нам. Теперь мы отчетливо рассмотрели наших необычных ночных гостей.
Два голодных шакала доедают остатки нашего ужина.
Чехословацкая автомашина — первая и единственная
Остаток пути до Хартума проходит по оживленной местности.
Пальмовые рощи, сельскохозяйственные культуры, буйная растительность, которая зачастую забирается прямо на узкую дорогу, стирая с боков машины последние следы песка. Время от времени она сдирает и немного полировки, но воспрепятствовать захвату таких «трофеев» нет возможности. Также трудно сопротивляться нам и гостеприимству шейхов проезжаемых деревень. Они и слышать не хотят о какой-то спешке…
В Шенди наносим очередной визит окружному комиссару. Сидим в его канцелярии и пытаемся осмыслить картину, которую мы видели в небольшой прихожей. У стены сидел суданец в разорванных полотняных штанах. В руке он держал веревку, пропущенную через окно в соседнюю комнату. Суданец дергал веревку и отпускал ее, дергал и отпускал, раз за разом, как живой автомат. Вторую половину картины мы увидели лишь в канцелярии окружного комиссара. У потолка висела большая тростниковая рама, на которую было натянуто полотно. К ней и была прикреплена веревка из соседнего помещения. Комиссар сидел за столом. Листы служебных бумаг под каменным пресс-папье слегка шевелились при каждом движении рамы. Живой вентилятор! А между тем на столе стояла электрическая лампа. В этот момент мы поняли, что трудно найти более наглядное свидетельство высокомерного снобизма, проявляемого колониальными администраторами по отношению к презираемым ими неграм. Горсть кукурузы и черных бобов для такой живой машины стоят еще меньше, чем дешевый вентилятор, который берет всего несколько капель нефти из горючего, потребляемого старым дизель-мотором.
Дорога за Шенди была намного хуже, чем мы думали, судя по карте и по близости столицы. Местами опять стал попадаться песок, а потом появились десятки зажатых берегами высохших русел. Отвесные трехметровые берега были серьезным препятствием. Некоторые из них мы были вынуждены переезжать очень медленно, сантиметр за сантиметром. Не очень приятное испытываешь ощущение, когда ты стоишь на педалях тормоза и сцепления, а в следующий момент уже лежишь на спинке сиденья, а капот машины торчит кверху перед лобовым стеклом. У некоторых хоров спуск был настолько крут, что машина передним буфером упиралась в землю. Следы этих «спотыканий» видны и на номерном знаке машины: стальная табличка согнулась о край буфера. К вечеру мы, наконец, выехали на лучшую колею, волнистую, но безопасную. Еще засветло мы увидели отроги романтически дикого Гебель-Сулейка, а затем конусы фар уже выхватывали из темноты лишь полосу пыльной дороги впереди нас.
Через два часа после захода солнца вдали показались огни Хартума. А еще через полчаса колеса зашуршали по асфальту. Появились густые шапки деревьев. Перед нами Хартум — столица еще не знакомой нам страны. Проезжаем по аллеям, по широким современным улицам и останавливаемся наконец на берегу Нила перед «Гранд-отелем». Мы как во сне. Не верится, что все опасности, солнечное горнило, страх за машину, песок, коварная местность, жажда, неопределенность и сотни километров пустыни остались позади. Однако размышлять некогда…
В несколько минут нас окружила толпа людей. Приветливо улыбаясь, жмут нам руки журналисты, которых власти известили о нашем приезде. Люди с любопытством лезут в машину, под капоты, напрасно отыскивая там радиатор или конденсаторы. Машина без воды и Большая северная пустыня! Первая автомашина, которая после окончания войны проехала от Асуана до Хартума, и вообще первая легковая машина, которая одна добралась от Каира до места слияния Белого и Голубого Нила. И то была чехословацкая машина!
Африканский вакуум между севером и югом был заполнен. Не удивительно, что вопросы журналистов касались и наших шин. Ведь и они в значительной мере способствовали тому, что в газетах вместо интервью об успешном переезде через пустыню не появилось более краткое сообщение о том, как в песках остались два человека, которые, заблудившись, погибли от нехватки воды.
Только на следующий день, осматривая машину, мы обнаружили, что протекторы шин в нескольких местах, как ножом, прорезаны острым шифером. Однако нигде они не были пробиты до корда.
— Как вы ухаживали за шинами? — удивили нас журналисты неожиданным вопросом.
— Никак, — прозвучал короткий ответ, после чего последовали объяснения.
Единственный уход за шинами заключался в снятии защитных кожухов у задних колес, чтобы обеспечить лучший доступ воздуха и чтобы шины не перегревались чрезмерно при высокой температуре. Другая мера, которую мы принимали в местности с глубоким песком, заключалась в ослаблении давления в шинах. Мы частично спускали воздух, чтобы шины оседали на песок более широкой поверхностью и не зарывались в него. Однако на протяжении большей части пути мы не могли прибегать к этому методу из опасения прокола шин острыми камнями, по которым нам приходилось ехать, не заботясь ни о «татре», ни о шинах, если мы вообще хотели выбраться оттуда. При высокой, едва переносимой температуре во время ограниченного сроком переезда в Хартум не было возможности выпускать воздух перед песчаными отрезками пути и снова подкачивать шины ручным насосом на каменистой местности.
— Какова была температура воздуха?
Справляемся по дневнику, где имелись точные пометки во время всего пути, продолжавшегося вместе с двухдневным ожиданием в Вади-Хальфе десять дней.
— В первый день — 46 градусов в тени, во второй — 39, в третий — 41, в последующие семь дней — 42, 42, 40, 46, 43, 46 и 44 градуса…