В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба, стр. 53

НА ПОРОГЕ НОВОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

«Год 2000-й», «Навстречу 2000 году», «Мир в 2000 году», «Человечество: 2000 год», «Взгляд в 2000 год», «Завтра 2000 год»… Эта «круглая дата» отнюдь не случайно столь часто в самых различных сочетаниях фигурирует в названиях футурологических сочинений, а также в качестве темы для конференций и симпозиумов, посвященных «исследованию будущего». Ее популярность среди футурологов объясняется далеко не одними лишь практическими соображениями — удобством для статистических расчетов, для экстраполяции современных тенденций в будущее и для эффектных сопоставлений с прошлым. Как полагает Дэниел Белл, интерес к футурологии, к социальному прогнозированию и всякого рода пророчествам во многом подогревается именно приближением этого «великого года», «знаменательной даты», «конца нашего века», «рубежа двух тысячелетий» и т. п., до наступления которого большинство людей обоснованно рассчитывает дожить. «Большое внимание, уделяемое 2000 году, — замечает он, — определенно продиктовано магическим значением, которое придается тысячелетию». [163] На протяжении истории религиозные люди в самом деле связывали с тысячелетним периодом мистические ожидания, суеверные надежды и тревоги, получившие наименование хилиазма (от греческого слова «хилиас» — тысяча).

Многие футурологи явно склонны спекулировать на этих хилиастических настроениях, распространенных среди населения, связать с наступлением 2000 года воплощение в жизнь определенных социальных идеалов. Если и не всему человечеству, то, по крайней мере, населению экономически высокоразвитых стран они сулят к этому времени материальное благополучие, необременительную работу, огромный досуг и массу развлечений, причем без каких-либо глубоких социальных преобразований, ибо обо всем этом позаботятся наука и техника, своего рода «рог изобилия XX века». Нужно ли бороться за лучшее будущее, коль скоро оно и так наступит, демагогически вопрошали, например, Г. Кан и его коллеги, экстраполируя существующие тенденции развития «стандартного мира» на предстоящие три десятилетия. Такие «утешительные прогнозы» весьма льстили обывателю, который, подобно Тобину, персонажу одного из рассказов О'Генри, готов был примириться с тем, что предсказанные ему неприятности ограничиваются ожогом от сигары, потерянными шляпой и 1 долларом 65 центами наличностью, но никак не желал удовольствоваться тем, что все счастье, обещанное его ладонью, исчерпывается парой бутылок пива с холодной закуской.

Характеризуя подобные взгляды, превалировавшие среди американских футурологов, Р. Хейлброунер писал: «По случаю прошлого тысячелетия на вершины холмов в Европе стекались толпы людей в ожидании светопреставления; теперь же, накануне нового тысячелетия, люди собираются, чтобы опознать первые признаки приближения нового мира. Идея прогресса, неведомая в 1000 году, ярко освещает 2000 год, и воскресные приложения газет, посвященные этому сказочному событию, — легендарному новому году, несомненно, будут обращены скорее к тому, чему предстоит случиться, чем к тому, что осталось позади». [164]

Не успела, однако, высохнуть типографская краска, которой были оттиснуты эти оптимистические высказывания, как среди футурологов возобладали прямо противоположные, пессимистические настроения. Если для конца 60-х годов наиболее типичными и популярными были концепции, содержащиеся в работах Комиссии 2000 года, то за последние два года широкое распространение приобрели мрачные прогнозы на будущее Джея Форрестера, Денниса Мидоуза и его коллег из Массачусетского технологического института, разработанные под эгидой так называемого «Римского клуба».

Основанный в 1968 году влиятельным итальянским предпринимателем, управляющим концерном «Фиат» Аурелио Печчеи, этот клуб поставил перед собой цель — содействовать реалистическим исследованиям в области социального прогнозирования, которые бы отвечали интересам деловых кругов и соответствующим образом влияли на общественное мнение. В «Римский клуб» вошли крупнейшие предприниматели, управляющие, политические деятели, высокопоставленные служащие и доверенные эксперты. Провозгласив себя «невидимым колледжем», эти технократы возложили на себя попечение о нуждах и судьбах человечества. Благодаря миллионной субсидии, предоставленной автомобильной компанией «Фольксваген», клуб развил активную деятельность в исследовании экономических и социальных последствий научно-технической революции, загрязнения среды, проблемы бедности, инфляции и валютных кризисов, движения протеста среди молодежи, перспектив потребления и использования досуга и т. д. Первыми итогами футурологических исследований клуба как раз и стали книги Дж. Форрестера «Мировая динамика» и коллективная монография под редакцией Д. Медоуза «Пределы роста».

Экстраполируя существующие тенденции роста мирового населения, производства энергии, продовольствия и промышленных товаров, использование природных ресурсов и загрязнения среды на несколько десятилетий в будущее, Форрестер пришел к заключению, что современные темпы экономического развития не могут сохраняться сколько-нибудь продолжительное время. Несколькими десятилетиями раньше или позже, в зависимости от своевременности и эффективности принятых для ограничения роста мер, человечество, устремившееся в погоню за призраком материального изобилия, ожидает экологическая катастрофа, которая будет сопровождаться массовым голодом, эпидемиями и обнищанием, утверждает Форрестер. Объявляя «возрастающие надежды» человечества на достижимость благосостояния в обозримом будущем несостоятельными, он пишет, что отныне «вопрос заключается лишь в том, когда и как прекратится рост, а не в том, что он прекратится». По всей вероятности, продолжает он, население развитых стран живет сейчас в условиях «золотого века», который близится к своему концу; что же касается народов развивающихся стран, то им следует распроститься с надеждами достигнуть современного уровня жизни на Западе. Единственный выход из создавшейся «критической ситуации», который Форрестер оставляет открытым для человечества, — это заблаговременно принять самые суровые меры для прекращения роста населения, постепенного снижения темпов экономического развития до уровня простого воспроизводства, возрождение ремесла, ограничение потребностей и т. п. Лучше экономическая стагнация, чем экологическая катастрофа, — вот вывод Форрестера. [165]

Еще более пессимистических взглядов придерживаются авторы книги «Пределы роста», ибо в отличие от Форрестера они считают, что все перечисленные им меры предотвращения надвигающейся катастрофы заведомо будут обречены на провал, так что к исходу следующего столетия истощенные ресурсы земли будут не в состоянии обеспечить ее населению даже нищенский уровень жизни XIX столетия. [166] В подтверждение своих мрачных прогнозов они, как и Форрестер, апеллируют к электронно-вычислительной машине, на которой были произведены все математические расчеты и проверены многочисленные варианты по экстраполяции существующих тенденций роста населения, потребления природных ресурсов и других данных. Однако, воспользовавшись сравнением Поля Валери, можно сказать, что они смогли извлечь из современных компьютеров еще меньше достоверных предсказаний и мудрости, чем римские жрецы находили в потрохах своих цыплят, гадая о будущем по их внутренностям.

Заблуждения, как известно, отнюдь не приобретают истинности только потому, что их в средние века излагали по-латыни, а в наше время облекают в математические формулы. Электронно-вычислительные машины не несут ответственности за те исходные положения и данные, которые в них были вложены. Собственно говоря, они так же подтвердили бы сравнительно примитивные выкладки Мальтуса в конце XVIII века, как сейчас — изощренные расчеты Форрестера и Медоуза. Коль скоро заранее предполагается как исходное условие экстраполяции, что одни величины (природные ресурсы) не могут возрастать, а другие возрастают лишь в арифметической прогрессии (урожайность, экономия сырья и материалов и т. д.), тогда как третьи возрастают в геометрической прогрессии (население, потребности, загрязнение среды и т. д.), то нет никакой необходимости прибегать к компьютеру, чтобы убедиться в том, что первые два ряда величин могут выдержать сопоставления с третьим рядом не более чем на протяжении его нескольких удвоений. И Форрестер, и его коллеги из Массачусетского технологического института, в сущности, извлекли из компьютера только то, что предварительно в него вложили. Собственно говоря, и компьютер понадобился им только потому, что в отличие от Мальтуса, оперировавшего лишь с двумя переменными, они прибегли ко многим.