Неандертальский мальчик, или Большой поход, стр. 7
Вот и сейчас, на промерзшем болоте, он делает вид, будто долбит лед, а сам глядит на меня с усмешкой. Прекрасно знает — кто бы из нас ни поймал рыбу, он все равно ее выменяет на мед, который лежит у него в котомке.
Мед такой вкусный, пальчики оближешь; нам его нечасто удается попробовать, особенно зимой.
Вот почему, когда я разбиваю последний слой льда и вижу на дне здоровенную сплющенную щуку длиной с руку бабушки Хворостины, мне в голову сразу приходит одна мысль.
Щеголек, от природы не отличающийся умом, тупеет день ото дня, ни во что ни ставя уроки теории, которые проводит дедушка Пузан. Он вечно отвлекается, никогда ничего толком не запоминает, для него щука и сазан наверняка одно и то же.
Именно мне, я убежден, судьбою назначено заставить его почувствовать разницу.
— Ура! — кричу я. — Смотри, какой сазан: дедушка Пузан поставит мне за него хорошую отметку.
Щеголек придвигается ближе, шепчет:
— Хочешь меду?
Открывает котомку, опускает палец в этот нектар, сует в рот.
В морозном воздухе разливается восхитительный цветочный аромат.
— М-м-м-м… как вкусно… — облизывается хитрюга. — Хочешь, дам немножко?
— На что меняешь?
— На твоего сазана.
— Этот сазан пока единственный, больше мы не нашли ни единой рыбки. Он очень дорого стоит.
— Сколько?
— Отдавай весь твой мед.
— Ты спятил? Папа его выменял на целую кипу шкур!
— Сазан большой, жирный. Вечером все наедимся. Неандерталочке понравится.
Глаза у невежды разгораются.
— Четверть мешочка, — говорит он. — Хочешь — бери хочешь, — нет.
— Половину.
— Идет, — бурчит Щеголек. Длинной щепкой откалывает кусок сотов.
— Мало… — возмущаюсь я. Откалывает еще.
— Ладно уж, рыба твоя. Бери ее… и удачи тебе! Щука очнулась от сна весьма недовольная и свирепо взирает на нас.
Скажу вам больше: щука вообще не любит внезапных пробуждений — разбудишь ее невпопад, она ополчится на весь свет и начнет кусаться.
Особенно, если увидит руку, готовую ее схватить.
Сколько, интересно, зубов у щуки? Видно, немало, судя по воплю, который издал Щеголек.
Да, видите ли, голова у этой щуки не меньше моей и зубы соответственные.
Щеголек бегает, трясет рукой, но щука не ослабляет хватки: крепко вцепилась в ненавистную руку.
— Эй, глядите, Щеголек поймал рыбу!
— АЙ-Й-Й-Й-Й-Й-Й!!!
— Молодец, Щеголек, здорово!
— УЙ-Й-Й-Й-Й-Й-Й!!!
— Ура, наедимся!
— ОЙ-Й-Й-Й-Й-Й-Й!!!
Пока что, как видно, не Щеголек наелся, а щука.
«Сочный кусочек, — думает рыба, нехотя отрываясь от вкусной руки. — Жалко, времени нету доесть до конца». В самом деле, щука заметила полынью.
ПЛЮХ!
Наш ужин уплывает.
— Мой сазан! — в отчаянии ломает руки Щеголек.
Тут подходит и дедушка Пузан.
— Уй, как больно, — хнычет Щеголек, показывая окровавленную руку. — Дедушка Пузан… я поймал сазана…
При этих словах старик буквально выпрыгивает из шкуры.
— Сазана? Гр-р! Вот что значит не слушать на уроке! У сазанов крохотные зубки, Щеголек! Ты — кладезь невежества! Бездна глупости! Иди-ка сюда: вот ужо я вытяну тебе уши.
И отрывает охламона от земли.
Мой соперник орет как оглашенный, и я, лакомясь восхитительным медом, даже немного ему сочувствую.
ДАР СТАРОГО ЛОСЯ
К вечеру мы ставим хижину посреди болота; лица у всех вытянутые, особенно у дедушки Пузана.
— Плохо, ребята, очень плохо! — брюзжит учитель, когда мы рассаживаемся вокруг костра. — Росомаху мы упустили. Не поймали ни одной рыбы. Скверные времена настанут для ледниковых людей, когда вы будете добывать пищу.
— По правде говоря, дедушка Пузан, — заявляю я, набравшись храбрости, — в твоей методике слишком много теории и слишком мало практики.
— Помолчи, ветрогон. Не дорос ты еще до моей методики. Столько лет я ее применяю, и она всегда приносила добрые плоды.
— Если бы, вместо того чтобы поболтать языком да улечься на соломе, ты бы сам показал нам, как ловить рыбу, — продолжаю я, — у нас бы сейчас в животах не урчало.
— Неблагодарные! У меня ревматизм, артрит, головокружения… кстати, мясца ни у кого не осталось?
— НЕ-Е-Е-ЕТ! — кричим мы хором.
— Да ладно вам, ладно, — бормочет старикан. — Это значит, что… придется готовить тюрю из… ик… у меня все кишки переворачиваются при одной мысли!
Березка, наша травница, бежит в угол хижины и достает большой кожаный мешок. Потом со смехом подбегает к учителю, развязывает мешок и сует ему под самый нос.
Дедушка Пузан чуть не падает в обморок.
Но Березка не отстает:
— Помнишь, дедушка, чему нас учила тетушка Бурундучиха?
— Не напоминай…
— Ивовая тюря — очень важный продукт в рационе ледниковых людей. Чтобы приготовить мешок ивовой тюри, нужно по меньшей мере десять мешков свежих листьев карликовой ивы…
— Прекрати, Березка, прошу тебя, — хнычет дедушка Пузан, который на дух не переносит все, что хоть отдаленно напоминает о растительной пище. — Я слишком хорошо знаю, что такое ивовая тюря!
Но девчонка безжалостно продолжает сыпать соль на раны.
— Листья срывают в разгаре лета и замачивают в кожаных мешках, на солнце. Потом, когда они упреют…
— Бэ-э-э! Хватит! — Дедушка Пузан хватается за живот.
— Когда листья упревают, это сразу понятно: вонь стоит такая, что близко не подойти, — комментирую я.
— Вот тогда-то, — продолжает Березка, — мы их разминаем и готовим тюрю, добавляя березовый сок и немного ягеля. Смесь плотно закупоривается и бродит несколько лун. Когда наступают холода, мешок зарывают в снег — и к середине зимы тюря готова к употреблению. Как эта, например. Кто хочет?
Березка сует руку в мешок, достает пригоршню липкой массы.
По правде говоря, холод немного отбил отвратительный дух перепрелых листьев, и все же запах ивовой тюри отнюдь не возбуждает аппетит.
Дедушка Пузан и вовсе воротит нос.
— Эй, ребята, у меня идея, — кричу я. — Почему бы не смешать тюрю с медом? Может, так будет вкуснее.
— Ты хочешь разбазарить мой мед? — верещит Щеголек, от изумления вытаращив глаза.
— Разумеется, — киваю я. — Я ведь не такая жадина, как ты; и потом, мед был твоим. А теперь он мой.
На жарком огне мед подтаивает. Лью густую золотистую жидкость в ивовую тюрю, размешиваю палочкой: получается изумительная похлебка!
Даже дедушка Пузан соблазнился — робко пробует, а потом, как всегда, приходится сдерживать старого обжору.
Тюря исчезает в мгновение ока — вот уже все одновременно суют руки в мешок, выскребая остатки.
— М-м-м… вкуснятина! — облизывается Морж.
— Жалко, больше нету, — хнычет Вонючка.
— Неплохо для затравки, — кивает дедушка Пузан. — Теперь бы жаркого.
— Увидишь его во сне, — говорит Попрыгунья.
— Кстати, о сне… Дедушка, расскажи нам на ночь какую-нибудь историю, — клянчит Блошка.
— Гр-р… желания нету, на пустой-то желудок. Этой вашей травой я едва червячка заморил. Просите Умника, он историй много знает.
С этими словами толстяк забирается в свой меховой мешок и тут же принимается храпеть.
Раздосадованные, мы поворачиваемся к Умнику, и он охотно начинает рассказывать: сочинять разные истории — его конек.
— Я поведаю вам историю, которая только что пришла мне в голову, — начинает он. — Историю Одинокого Лося.
Что-что, а голова у Умника работает!
Когда Умник что-то пытается делать руками, разражается настоящая катастрофа, зато думать он умеет, как никто.