Неандертальский мальчик, или Большой поход, стр. 21
Несколько секунд, которые кажутся нескончаемыми, носорог продолжает смотреть на нас.
Потом, темный, массивный, медленно двигается с места, проходит мимо нас и скрывается в ночи. Поравнявшись со мной, поворачивает голову, его длинный острый рог устремлен прямо на меня…
«Сейчас проткнет меня насквозь», — думаю я.
Непроизвольно протягиваю руку и дотрагиваюсь до рога — он бархатистый на ощупь, как шкурка бурундука.
Так проходят секунды, и единственное, что я вижу, — это маленький влажный глаз, в котором отражается луна.
Наконец по небу проплывают облака, и большой носорог скрывается в темноте, словно бы его и не было, словно он всего лишь приснился нам.
МЫ ГОРДИМСЯ СОБОЙ
Мы уже вступили на тропу, которая ведет к стойбищу. Идем гуськом, веселые и беззаботные, распевая победную песнь:
Мы остановились в березовой рощице, забрали Медвежонка и Попрыгунью; олененок подрос и бежит за мамой-оленихой, которая послушно идет следом за Медвежонком.
Дедушка Пузан смотрит на все это, не веря своим глазам, и время от времени бормочет:
— Совсем с ума посходили…
Мы подобрали все страницы географических записок Уголька. Они, конечно, тяжелые, но это приятная тяжесть: рисунки смогут подкрепить рассказ о наших невероятных приключениях.
Кто бы рискнул поставить на нас хотя бы один кремень?
Тридцать молокососов среди необозримых болот, замерзших рек, девственных лесов, коварных ледников. Тридцать маленьких школьников лицом к лицу со свирепыми хищниками: медведями, пещерными львами, саблезубыми тиграми, волками — кто только ни встречался нам во время далекого пути.
А мы вернулись, все как один, целые и невредимые.
— Все за одного! — кричит то и дело Молния.
— Один за всех! — отвечаем мы хором.
— Да здравствует дедушка Пузан!
— УРА!
Старикан, по правде говоря, растроган чуть не до слез.
Он, конечно, привязался к нашему классу, хотя и не подает вида; знает, однако, что скоро мы расстанемся до осени — начнутся летние каникулы, и каждый отправится со своим отрядом охотников помогать промышлять дичь.
А сейчас мы готовимся к встрече с соплеменниками.
Перед самым стойбищем останавливаемся у ручейка, чтобы привести себя в подобающий вид. Мы покрыты пылью и грязью, бороды отросли, жир начинает вонять, поскольку солнце припекает. В самом деле, я замечаю, что лишь у северного берега в ручейке осталось несколько язычков льда.
— Ну и жарища сегодня, — пыхтит Буйволенок.
— Почему бы нам не искупаться? — предлагает Березка.
От ужаса дедушка Пузан чуть не лишается чувств — чем лезть в холодную воду, он лучше прямо сейчас, не сходя с этого места, отправится в другой такой же поход.
Но мало-помалу старик дает себя уломать.
— Помнишь, дедушка Пузан, что ты говорил нам в начале года?
— Важно соблюдать чистоту…
— И мыться два раза в год…
— Ну, согласно последним данным, одного раза достаточно… — защищается учитель.
— Не заговаривай зубы, — отмахивается Березка. — Хороший учитель должен подавать пример.
Дедушка Пузан начинает снимать с себя шкуры. Одну… вторую… третью… четвертую…
— Да сколько же их на тебе? — не выдерживаю я.
— Столько, сколько надо, — сердится старик. — Доживи, Неандертальчик, до моих лет, и ты поймешь, что такое ревматизм и прочие подобные хвори. Нужно беречься, милый мой.
Он склоняется к воде, сует туда указательный палец и честит на все корки того, кто придумал дурацкий обычай мыться.
— Ребятки, не вернуться ли нам на берега большого озера? Помните ту белую водичку, такую теплую-теплую? — ноет он.
Березка между тем уже считает, загибая пальцы, а мы подкрадываемся к учителю сзади.
— Раз… два…
— ТРИ!!!
Толстяк плюхается в ручей, а когда выныривает, мокрые волосы и борода совершенно залепляют ему лицо.
Ни дать ни взять медведь!
Мы раздеваемся и тоже прыгаем в воду.
Потом приступаем к стрижке и бритью.
Березка всегда носит с собой крохотные осколки кремня, очень острые. На стойбище она часто помогает своему папе, Полной Луне, в его работе цирюльника.
— Ай!
— Не дергай!
Но Березка невозмутимо продолжает свое дело, не обращая внимания на наши вопли.
Покончив с бритьем, раскладываем шкуры просушиться на жарком солнышке, а потом ставим хижину.
Вечером у костра дедушка Пузан вносит последние знаки в свою дубинку-журнал.
— Громы небесные! — восклицает он. — Да где же я найду такие длинные Годовые Копья?
— Что ты говоришь, дедушка?
— Неужели мы так хорошо успевали?
— Ваш класс — лучший из всех, какие у меня были, — торжественно заявляет старик. — Я вами горжусь, вы — будущее племени Грустных Медведей, прямо скажем, блестящее будущее… Мне даже трудно оценить по достоинству ваши успехи и определить длину ваших Копий.
— Молния самый лучший из нас, — говорю я, не колеблясь ни минуты.
— А ты, герой, убивший тигра? — протестует староста. — Нет, нет, Неандертальчик: самое длинное Копье должно достаться тебе.
— Правильно! — кричит Неандерталочка, сидящая рядом со мной, и сердце мое тает.
Но я быстро прихожу в себя и начинаю спорить:
— По-моему, Умник больше всех заслужил самое длинное Копье. Сколько раз он спасал нам жизнь своими изобретениями и советами!
— Да нет же, нет! — кричит Умник. — Самое длинное Копье надо присудить Блошке, которая всегда всего боится, а все же рискнула жизнью, вытаскивая Кротика из расщелины.
— Нет, нет, — протестует Блошка. — Вот Березка — другое дело: она нас всех спасла от львицы!
— Я все понял… все понял… — вздыхает дедушка Пузан. — Придется решать самому. Проклятье, кажется, я всю ночь не сомкну глаз…
Умник тоже переживает.
Он раздумывает о том, что ждет впереди прирученную нами олениху и ее малыша. Как встретит их племя?
И даже если их решат оставить, какая судьба им будет уготована, когда съестные припасы подойдут к концу?
НАКОНЕЦ-ТО ДОМА
Вот внизу наше стойбище.
Мы останавливаемся на пригорке, смотрим. Вокруг хижин снуют люди. Полная Луна, скорчившись, спит на своем Тотеме-Луне, а женщины суетятся возле очагов…
Не все, однако.
Мама Тигра, например, гоняется за папой Большая Рука, размахивая дубинкой, а вождь племени с позором улепетывает.
— МАМА! ПАПА!
Оба застывают на месте, узнав мой голос. Обращают взгляд на пригорок.
Мама Тигра опускает дубинку.
— С тобой я разберусь после! — рычит она на папу.
Потом криком сзывает людей, и они всей толпой бегут к нам, радостно гомоня.
Поцелуи, объятия, смех и слезы…
Папа Большая Рука стискивает меня так, что кости трещат. Потом мама Тигра обцеловывает меня всего, будто я малое дитя; потом наступает очередь тетушки Жерди, бабушки Хворостины, тетушки Бурундучихи, дяденьки Бобра, других тетушек и дядюшек, двоюродных братцев и сестриц…
Я — самый зацелованный мальчик всего Ледникового периода!