Неандертальский мальчик, или Большой поход, стр. 17
Мы идем гуськом по узким языкам льда. По обе стороны разверзаются пропасти, такие глубокие, что не видно дна.
— Не смотрите туда! — предупреждает дедушка Пузан. — Представьте себе, что вы гуляете по лугам вокруг стойбища. Спойте-ка лучше Песню Жизни — она вас развеселит, отгонит тяжелые мысли.
Мы поем. Но наши голоса срываются и дрожат, а взгляды так и притягиваются к темным ущельям.
И все же шаг за шагом мы продвигаемся по этому голубому аду. Тридцать крохотных черных точек, тридцать муравьев, движущихся к своей цели — к заснеженному хребту, разделяющему две долины.
Но вдруг…
Вдруг мы слышим радостный крик Кротика:
— Эй, глядите, пещера!
Потом — леденящий вопль, от которого волосы встают дыбом.
Когда мы оборачиваемся, Кротика больше нет — в единый миг расщелина поглотила его.
Мы бежим к тому месту, где он упал, но дедушка Пузан вопит во всю глотку:
— Стойте! Назад! Хотите тоже сверзиться туда?
Осколком кремня он делает выбоины вокруг жерла кратера, потом опускается на колени и осторожно подползает к краю.
— Он внизу, — сообщает учитель. — До дна не долетел… но долго ему не продержаться.
— Можно, я погляжу, дедушка Пузан? — спрашивает Молния.
Учитель отползает, уступая место старосте, и тот, удрученный, сообщает нам:
— Он соскользнул слишком далеко. У нас нет таких длинных ремней…
— Ремни можно связать, — предлагает Умник. — Как в тот раз, когда строили Спустиподними.
— У нас здесь нет таких крепких шкур, — замечает Молния. — Ремни порвутся…
— Кротик не тяжелый, — уверяю я.
— Мы не сможем бросить ему ремни, — говорит дедушка Пузан. — Видите выступ прямо над ним? Если этот выступ обрушится, Кротику конец.
— Блошка самая легкая, — шепчет Умник.
— Чт-что ты хочешь сказать? — чуть не плачет девочка.
— Я хочу сказать, что только ты можешь спуститься за Кротиком, — уточняет Умник.
— Ой-й! Я?! Полезу в эту дыру? Ты с ума сошел!
— Может быть, и сошел, но не вижу другого выхода…
— Довольно! — рычит дедушка Пузан. — Солнце клонится к закату, а на ночь оставаться на леднике нельзя. Это слишком опасно. Слышите скрип? Когда становится холоднее, лед двигается… и трескается.
— А… как же Кротик?
— Мы вернемся за ним… завтра? — спрашивает Молния.
— Бесполезно, — качает головой учитель. — К утру он соскользнет неизвестно куда…
Берет дубинку-журнал и обломком кремня что-то на нем скоблит.
— Что… что ты делаешь? — спрашивает Блошка.
— Стираю в журнале знак Кротика. Все равно этот слепыш к жизни не приспособлен. Хотя и жалко его. Тем более что я обещал привести всех вас обратно домой.
— Беда! Беда, беда, беда! — кричит Блошка. — И все на мою голову. Только потому, что я самая маленькая! Завтра же начну жрать в три горла и разжирею, как дедушка Пузан! Ну давайте привязывайте меня, пока я не передумала. А ты, Березка, моли за меня духов льда.
Мы связываем шкуры крепкими узлами и спускаем Блошку в расщелину.
Когда ремни кончаются, слышим звонкий голосок Кротика:
— Правда, здесь здорово? Зови скорей остальных: местечко тихое, спокойное. Вроде бы и медведей нет!
— Только медведей нам и не хватало! — ворчит Блошка, привязывая товарища.
Потом закрывает глаза, а мы медленно начинаем тянуть, заклиная всех духов.
Ремни натянулись: стоит какому-нибудь узлу развязаться, и наш друг полетит прямо на дно темного провала.
Мы все затаили дыхание, но вот наконец лицо Кротика показывается у голубых краев кратера.
— Эй! Куда вы все подевались? — заливается он. — Я вас тут жду целую вечность; нельзя отходить далеко, это очень опасно!
Потом настает очередь Блошки; она открывает глаза только тогда, когда мы окружаем ее и опасность остается позади. Тут же бросается мне на шею, целует меня, трется носом о нос.
Ребята хихикают, хлопают в ладоши, в знак одобрения свистят.
Кажется, я замечаю, как Неандерталочка, обиженная, отходит в сторону.
Мне немного неловко, но радость оттого, что опасность миновала, берет верх, и я прижимаю к себе маленькую Блошку.
— Уф, — вздыхает девочка. — На этот раз получилось… но не заставляйте меня повторять.
Дедушка Пузан снова вырезает на дубинке-журнале знак Кротика, потом приказывает собрать поклажу и рычит:
— Вперед, лентяи! Уже темнеет, пора выбираться из этого ада.
В КОЛЬЦЕ ВОЛКОВ
Есть у нас, ледниковых людей, одна пословица: «Не бойся одного волка, даже двух волков не бойся, а увидишь трех — беги со всех ног».
Мы уже разбили лагерь и легли спать, как вдруг Рысь, у которой очень тонкий слух, слышит вдалеке волчий вой.
— Волк, — шепчет она и трясет меня за плечо.
— Он поет песню любви, — бормочу я. — Отвяжись, дай поспать…
Но Рысь очень скоро снова трясет меня.
— Теперь волков двое, — говорит она.
— Какая-нибудь загулявшая парочка…
— А если я тебе скажу, что их уже трое? Помнишь пословицу?
Я вскакиваю на ноги и с ужасом вижу, что огонь еле теплится.
— Пойду соберу хвороста, — успокаиваю подружку.
— Ты с ума сошел? Какой хворост? Всюду один снег.
— Спущусь в ущелье.
— Вот тут-то волки тебя и сожрут! Действительно, вся долина, от хребта до хребта, полнится волчьим воем, а эхо его еще усиливает.
Уже многие проснулись. Однако дедушка Пузан спит как сурок.
— Ничего себе учитель… — морщится Щеголек.
— Посмотрел бы я на тебя в таком возрасте, — защищает старика Молния.
— Нужно зажечь огонь, — верещит Блошка, — иначе эти твари от нас и косточки не оставят!
— Сколько их там? — спрашивает Мячик.
— По меньшей мере две или три стаи.
— Что же мы можем сжечь? — задается вопросом Умник.
— Шесты, на которых держится хижина, — предлагаю я.
— С ума сошел? — кричит Молния. — Мы потом замерзнем.
— Жечь или не жечь, вот в чем вопрос, — гнет свое Умник. — Что лучше: умереть у волка в пасти или замерзнуть, обратясь в сосульку? Да, жечь или не жечь шесты, вот в чем вопрос!
Смотрит на свою дубинку для записей и сообщает:
— Опыт предков показывает, что, если возникают две опасности, нужно сначала устранить ту, которая угрожает в данную минуту, а второй пока пренебречь. Потом будет видно…
— И что ты предлагаешь?
— Если волки подойдут слишком близко, мы сожжем шесты, — твердо заявляет Умник.
— А потом?
— Если волки не уйдут, сожжем также и шкуры!
— А… потом? — лепечет Неандерталочка.
— Потом будем молить духов леса!
— Давайте разбудим дедушку Пузана, — предлагаю я.
— Ну уж нет! — возмущается Молния. — Пусть себе спит… Разве он не твердит все время, что наш поход — взаправдашний? Что мы должны уметь сами постоять за себя?
Волки уже совсем близко, они окружают нас. Молния берет трутовик, подносит кусочек бересты, дует. Береста тут же загорается, мы подкладываем сухой травы, чтобы пламя не погасло. Мы разводим огонь у самого входа, и наш староста кладет в костер два шеста, вынутые из хижины, которая тут же заваливается набок.
Волки с рычанием и воем отступают на несколько шагов.
Но вскоре пламя затухает, приходится вытащить еще два шеста.
Крыша хижины уже почти коснулась земли.
А дедушке Пузану хоть бы что — он только отодвигает шкуры, упавшие ему на лицо.
Наконец и эти палки сгорают, теперь Молнии приходится выдернуть опорный шест.
Хижина заваливается окончательно, мы дрожим под холодным ветром, а дедушка Пузан, погребенный под кучей шкур, по-прежнему храпит. Видно только его толстое брюхо, которое вздымается и опадает, словно волны, набегающие на озерный берег.