Лизочкино счастье, стр. 16

Радуюсь за тебя, что тебя окружают добрые, хорошие люди, которые так заботятся о тебе. Я молюсь за них ежедневно Богу. Порадовалась я и твоему успеху. Только, ради Бога, моя дорогая детка, не придавай ему значения и не гордись дарованием, данным тебе Богом. Лучше не иметь никаких талантов да быть доброй, чуткой, сердечной девочкой.

Я ужасно боюсь, чтобы постоянные похвалы окружающих не избаловали тебя. Оставайся такой, какою ты была до сих пор у меня. Молись почаще Богу, Лиза моя, помни, что в Нем вся твоя защита и надежда.

Ну, Христос с тобою. Целую тебя несчетное число раз, моя крошка. Зоя зовет меня. Пора кончать.

Твоя мама».

«Р. S. Зоя, узнав, что я пишу тебе, посылает тебе поклон и поцелуй. Она очень милая девочка».

Несколько раз подряд прочитала Лиза дорогое письмецо. Она не замечала, как слезы тихо текли по её щекам и капали на мелко исписанные странички письма. Не замечала она и того, что происходило вокруг неё. А между тем она была не одна.

Лизочкино счастье - _0_1b0f5_72543bd1_XL.jpg

Занятая чтением своего письма, Лиза и не слышала, как в спальню вошла Мэри и, убедившись, что Лиза погружена в свое занятие, стала бесшумно красться к постели Павлика, подле которой на ночном столике находилась тарелка с тортом. Преспокойно взяв торт с тарелки, Мэри так же бесшумно удалилась из спальни, как и вошла.

Съесть торт до последней крошки в самом дальнем углу коридора, тщательно обтереть рот и руки и как ни в чем не бывало присоединиться к играющим детям—было для Мэри делом нескольких минут. Никакое раскаяние не мучило ее, казалось. Напротив того, в этот вечер она была гораздо веселее и добрее обыкновенного. Ни разу не раздразнила Вали, не повздорила с Витей, с которым они постоянно ссорились из-за всякого пустяка, и даже выучила Павлика делать петушков из бумаги, чем сразу подкупила не помнящего зла мальчика.

— Что это с Мэри? — удивлялись дети, — точно кто подменил ее нам.

— Она стала премилая. И знаешь, даже не щиплется больше, — радостно проговорила малютка Валя на ушко своему другу Павлику.

И, глядя на Мэри, они даже раскаивались в том, что считали ее такой злой, а иной раз и обижали ее несправедливо, подозревая одно только дурное во всех её поступках.

ГЛАВА XXI

Обвинение

— Кто взял мой торт? У меня был торт на ночном столике! — завопил не своим голосом Павлик, входя вместе с девочками в спальню после ужина и вечерней молитвы.

— Что ты кричишь, Павлик? — благоразумно остановила его Роза, — ты верно съел торт и позабыл об этом.

— Съел торт! — вскричал еще громче возмущенный Павлик, — съел торт! Да если бы я съел его хоть кусочек, то мог бы рассказать тебе, какой он на вкус. Но я не ел торта, уверяю тебя!

— Ну, значит его съели крысы, — рассудила спокойная Мими и как ни в чем не бывало стала укладываться в свою постельку.

— Съели крысы! Ты говоришь, что съели крысы? — не унимался Павлик, заливаясь потоком слез. — О, бессовестные!

— Не вини понапрасну бедных крыс, Павлик, — самым сладеньким голоском произнесла, внезапно откуда-то вынырнувшая, Мэри, — настоящие крысы, то есть те, у которых четыре ноги и серый хвост, не при чем. Твой торт скушала совсем особенная крыса, очень хорошенькая, но которая живет не под полом, а здесь между нами.

— Между нами? — и Павлик раскрыл рот от недоумения и разом перестал плакать.

— Ну да, или ты находишь, что Лиза Окольцева не похожа на такую крысу?

— Лиза Окольцева? — переспросил изумленный Павлик.

— Кто зовет меня? Я здесь, — послышался нежный голосок Лизы, откликнувшейся на свою фамилию.

— А! ты здесь, тем лучше! — вскричала Мэри, вся красная от волнения. — Слушайте же, господа, — крикнула она громко, обращаясь к детям, обступившим ее в ожидании разъяснения этих странных слов, — слушайте: я видела своими собственными глазами, как Эльза ела торт Павлика.

Если бы стены расступились в эту минуту, Лиза была бы не более поражена, нежели услышав обвинение Мэри. Она даже не испугалась нисколько — до того неожиданно и нелепо было оно.

Но если сама Лиза сознавала свою правоту, то другие дети не знали истины и ждали объяснения со стороны Лизы.

— Ну, что ж ты молчишь? — вскричала Кэт, приятельница Мэри, также не любившая Лизу. — Говори: ты съела торт Павлика?

— Да, да, говори же! Говори скорее! — послышалось со всех сторон.

Но Лиза молчала, изумленная еще более этим странным и неожиданным вопросом со стороны её друзей.

Тогда Марианна выдвинулась вперед и, обводя сердитыми глазами своих подруг, проговорила:

— Как вам не стыдно слушать Мэри! Или вы не знаете эту злую девочку? И как вы могли поверить ей на секунду, что Лиза могла съесть чужой торт?

— А тогда зачем же она целый вечер провела в спальне, пока мы играли? Что она делала там? И ведь в спальню за целый день никто не входил, кроме Павлика, который принес торт, и Окольцевой, — продолжала Мэри злорадно. — Ну-ка, Эльза, — обратилась она к Лизе, — Скажи: что ты делала целый вечер в спальне?

— Я читала письмо, — тихо отвечала Лиза.

— Как! Целый вечер? — насмешливо произнесла Кэт, явно державшая сторону Мэри.

— Да, я его перечла несколько раз, — смущенно произнесла Лиза.

— И выучила наизусть, конечно, — продолжала тем же тоном Мэри. — Но прекрасно, если даже и так, то на это понадобилось бы самое большое час времени, а остальные часы что вы изволили там делать? Мы ждем ответа.

Лиза молчала. Ей не хотелось рассказывать злой девочке о том, что она замечталась о маме и их будущем, когда они сами будут жить вместе, не разлучаясь никогда в жизни. Да вряд ли кто бы и поверил в эту минуту такому объяснению.

— Ну, хорошо, пусть Окольцева уверяет, что она «продумала» целый вечер, — упорствовала Мэри, — но пусть она скажет также, что никто не входил в комнату, пока она была там, и что торт был на ночном столике, когда она туда вошла. Ведь был? — обратилась Мэри к Лизе, пытливо уставляясь на нее глазами.

— Да, был, — тихо отвечала Лиза, припомнив, что действительно видела торт на тарелке, когда вбежала в спальню прочесть письмо.

— И при тебе туда никто не входил? — продолжала допрашивать ее Мэри.

— Не входил, — еще тише прошептала Лиза.

— Ну, значит, торт съела она, — громко заявила девочка, обводя все юное собрание торжествующим взглядом.

— Да, она! Она! Кому же больше? — подтвердила за нею и Кэт.

Дети молчали. Лиза, смущенная и бледная, стояла между ними, делая усилия над собою, чтобы не разрыдаться от незаслуженной обиды.

Но когда Павлик подошел к ней со словами:

— Ах, Лиза, зачем ты его съела! Если он так нравился тебе, ты бы сказала мне, и я отдал бы тебе половину.

Лиза не выдержала и разрыдалась навзрыд.

— Что такое? Что случилось? — спросила прибежавшая на шум Анна Петровна.

— Ничего особенного, — спокойно отвечала Мэри, — если не считать особенным то, что в нашем кружке появилась воровка.

— Что? Что такое? Воровка? Что ты говоришь? — взволновалась директорша. — Я хочу все узнать толком, говори же, в чем дело.

Но Мэри и без просьбы начальницы рассказала бы ей все. Она подробно пояснила в чем дело, снабжая свой рассказ новыми прикрасами и подробностями.

Когда она кончила, Анна Петровна Сатина взглянула на Лизу пристальным, недобрым взглядом и проговорила сурово:

— Такъто ты отблагодарила твоего благодетеля Павла Ивановича за все его добро, сделанное тебе? Так вот ты какая! Притворялась тихоней, а на самом деле оказываешься хуже и вреднее самой последней шалуньи… Тебе не место быть в обществе детей. С сегодняшнего же вечера ты будешь спать, есть и учиться в отдельной комнате. А вам, — строго закончила начальница, обращаясь к детям, — я раз навсегда запрещаю разговаривать и играть с нею.

И с этими словами она схватила Лизу за руку и вывела ее из спальни.