Тогда умирает футбол, стр. 46
Последний толчок. Щелкнула открывшаяся дверь. Свежий ветер ударил в лицо, когда Дональд вышел на трап. На галерее для встречающих виднелись темные контуры людей. Обычно незаметный для постороннего глаза обслуживающий персонал аэропорта высыпал на поле. Кучками стояли даже те, чьи смены давно закончились. Вид неподвижных людей впечатлял куда больше, чем военный оркестр, наигрывающий траурные марши. Дождь отлакировал клеенчатые плащи музыкантов, и они походили на домики, из которых высунулись лица и дули в медные трубы.
Через грузовой люк начинают выгружать цинковые гробы. Их ставят по одному на открытые площадки тупорылых «лайлендов». И машины неслышно отходят в сторону, выстраиваясь колонной за яркой вереницей венков.
Дональд садится в легковую полицейскую машину, которая будет открывать процессию. За ней должны ехать Мейсл и директора. За «лайлендами» – родственники. Машины с журналистами стоят в стороне, чтобы замкнуть колонну.
Куда-то вперед, мимо машины Мейсла, проносят зеленый венок в виде миниатюрного футбольного поля с написанными на нем именами тех, кто уже никогда не увидит настоящего игрового поля.
Картина похорон и посещение кладбища всегда удручали и подавляли Дональда. Как бы ни далек был для него человек, могилу которого он посещал, Дональд испытывал такое чувство, словно приходил на собственную могилу. И настроение его было испорчено надолго. Он не мог отделаться от мысли о суетности мира, о тщетности человеческих усилий перед лицом всепобеждающей силы небытия.
Траурный кортеж медленно вытягивается за ворота аэропорта.
На повороте Дональд видит сгорбленную фигуру Мейсла, стоявшего во весь рост в первой машине. Вновь начинает моросить мелкий дождь. Но Мейсл стоит с непокрытой головой. За время долгой дороги к зданию клуба он ни разу не меняет позы, являя собой образец покорности судьбе.
Чем ближе к центру города, тем гуще толпы людей на тротуарах. Свет желтых ламп делает мертвенно-бледными лица стоящих вдоль обочин. Зеленые газоны кажутся буро-черными. Белые и голубые георгины – цвета клубного флага, – которые бросают мальчики под колеса машин, становятся желтыми и черными.
Дональд вглядывается в проплывающую мимо стену людей. Большинство – молодежь. Мокрые головы, мокрые лица. Никто не вытирает их платком. Никто не отстраняет чужих зонтов, с которых потоки воды текут им на одежду.
Через равные промежутки времени, как дорожные столбы, вырастают почти рядом с машиной черные мундиры полицейских.
Люди медленно расходятся где-то сзади, там, где кончается колонна автомобилей. Будто у всех собравшихся сюда людей и нет сегодня более важного дела, как минуту-другую посмотреть на проходящую процессию и, толком ничего не увидев, разойтись по домам.
Несчастье объединило, вывело на улицы. Проститься – это долг даже тех, кто никогда не видел на футбольном поле ни Дункана Тейлора, ни Дика Лоу.
Уже за полночь траурный кортеж подходит к зданию клуба. Над знакомым входом обвислая мокрая лента, громко хлопающая на ветру, подобно прощальному салюту: «Ребята дома… Мы никогда не увидим их на поле. Но они останутся в наших сердцах!»
Гробы устанавливаются в спортивном зале, через который с утра потечет поток прощающихся…
Дональд так и не спал в ту ночь. В три часа он проводил в фойе клуба необычную ночную пресс-конференцию. Наутро все газеты Англии вышли с портретами ребят, с новыми подробностями о мюнхенской трагедии, с репортажами о последней встрече в Манчестере.
В большом зале, где стояли гробы, забившись в угол, сидела Барбара.
Несколько раз Дональд с тревогой подходил к Барбаре и буквально расталкивал ее. Он боялся, как бы с ней что-нибудь не случилось. Она поднимала лицо и вопросительно смотрела на него: «Почему меня беспокоят?»
Тяжелый шотландский плед, который раздобыл для нее Дональд, закутывал ее до шеи. Издали, в полутьме, она казалась бесформенной кучей кем-то забытого мягкого тряпья.
Эта ночь для Дональда была бесконечной. Как, впрочем, и для многих других. Мейсла Дональд видел лишь мельком. Поздоровавшись, президент попросил его позаботиться о пресс-конференции и исчез в своем кабинете.
Мейсл купил мессу в Манчестерском соборе и пригласил лучших священников страны, заказав им большую поминальную службу по погибшим. Дональд тогда с удивлением и чувством невольного уважения смотрел на Уинстона Мейсла: его не брали ни бессонные ночи, ни хлопоты, которые не каждому были бы под силу.
Такое впечатление Мейсл производил не только на Дональда. В нескольких крупнейших лондонских газетах появились очерки о Мейсле – человеке, сохранившем спокойствие духа и не дрогнувшем перед лицом внезапных трудностей.
В «Обсервере» очерк о Мейсле получился куда ярче очерка о ребятах Криса Марфи. Дональд отнес это за счет того, что люди типа Мейсла ближе этой газете, чем футболисты…
Сейчас, когда Дональд обдумывал серию статей против процесса, перед его глазами вновь и вновь проходили картины тех трагических дней. Встречу манчестерцами погибших игроков, которые еще совсем недавно были кумирами толпы, он воспринял как клятву верности их светлой памяти. И Дональд знал: что бы он ни писал о футболе, это слово для него будет всегда связано с мюнхенской катастрофой…
30
Решив поработать, Дональд на следующий день не пошел в клуб. Он достал из нижних ящиков большого книжного стеллажа все старые блокноты, относившиеся к последним трем-четырем годам, и сел за работу. Он выписывал оттуда цифры, касавшиеся доходов клуба до катастрофы, поступлений в качестве пожертвований, покупок игроков в последние годы. Как старый бухгалтер, скрупулезно сводил воедино данные об экономическом состоянии клуба на сегодняшний день. Он хотел доказать, что доводы Мейсла о финансовых трудностях клуба, которые якобы толкают его на процесс, не что иное, как уловка.
Он на минуту лишь задумался, стоит ли пускать в ход данные о личных доходах членов совета директоров и Мейсла. Но потом отказался. Было бы нечестным с его стороны воспользоваться фактами, сообщенными ему в доверительных беседах.
«Надо составить список людей, которых так или иначе касается борьба против процесса».
Он пожалел, что не выполнил раньше давнишнее решение подсчитать бойцов, которые могли бы оказаться на его стороне.
После вчерашнего разговора он заколебался: на чьей стороне окажется Барбара? Но потом решил, что она все поймет, если уже не поняла., Пришлось не включать в список союзников одиннадцать первых футболистов клуба и Криса Марфи. Получалось, что клуб невольно поддерживал Мейсла.
Рассортировав данные, Дональд принялся писать большой материал. О характере финансовых отношений в спортивном мире, о том, как деньги заставляют молодого парня отдавать здоровье в изнуряющих матчах, как разлагают его, как превращают спорт в голый бизнес, как становится возможным процесс, подобный затеянному Мейслом. Чашку за чашкой глотая крепкий кофе, он к утру вчерне закончил работу. И лег вздремнуть, чтобы со свежей головой еще раз просмотреть ее, прежде чем отправить в редакцию.
Статья «Тогда умирает футбол» пошла в следующий номер. Когда вечером Дональд пришел в редакцию вычитать полосу, Тони Гарднер покачал головой.
– Мне кажется, Дон, после такой статьи у тебя будут в клубе большие неприятности. Подумай, пока еще есть, – он посмотрел на часы, – десять минут. Я еще могу сказать дежурному метранпажу, и он сбросит полосу. Хотя шеф, старая лиса, почувствовал жареное и удовлетворенно потирал ручки, пробежав твою рукопись.
Дональд взял полосу.
– Пусть идет…
Он поискал глазами место, где бы мог присесть.
Спортивная редакция помещалась на последнем этаже под крышей., Косой потолок делал большую комнату похожей на склеп. Тони всегда сидел под скатом в углу, словно прятал тело в расщелину, не желая подставлять спину опасным посетителям. В комнате было еще три стола, заваленных подшивками старых, исчерканных карандашами и истерзанных ножницами газет.