Тогда умирает футбол, стр. 41
– Знаю…
– Тогда вот тебе моя рука. Если нужна будет юридическая консультация, заходи.
Они дружески распрощались. Дональд вышел из регистратуры. Оставалось одно – переговорить с командой. Где-то в глубине души он был уверен в ребятах, с которыми прожил бок о бок несколько лет.
После тренировки и горячего душа он попросил первых одиннадцать собраться в одном из холлов. Они охотно согласились.
Но когда он кончил говорить, изложив вкратце ситуацию и свое отношение к процессу, воцарилась тишина, заставившая его сжаться. Он ждал всего – возмущения, возражений, иронии, одобрения, но только не молчания. Одиннадцать ребят сидели и стояли перед ним. И молчали.
Рыжий Майкл в бежевом джемпере и ковбойской рубашке, упорно прячущий глаза от взгляда Дональда.
Затянутый в модный костюм и едва слышно насвистывающий веселый марш Камптон.
Солман, чистящий ногти.
Билли в тренировочном костюме, со скрещенными на груди руками.
Клифт, разглядывающий концы своих остроносых ботинок.
Дональд переводил взгляд с одного лица на другое. Й не видел половину лиц. Они сливались перед ним в одну холодную, убийственную своим равнодушием массу. Наэлектризованная обстановка молчания была невыносима. Дональд готов был взорваться, накричать на них, наговорить обидных слов, только бы нарушить тягостное молчание.
Первым заговорил рыжий Майкл:
– Ну и что? Шеф прав. Пусть клуб получит деньги – больше достанется нам.
– Помолчи, Майкл! – перебил его Бен.
– Пожалуйста, могу и помолчать. – Тот обиженно пожал плечами.
Дональд настороженно ждал, что скажет Бен. Он был старшим среди ребят, капитаном команды и человеком, который сам пережил мюнхенскую трагедию. Никто не посмеет пойти против него.
– Видишь ли, Дон, – как можно мягче начал Бен, – я не могу говорить за всех. И говорю сейчас не как капитан, а как член команды. Это мое личное мнение.
Он сделал паузу, не предвещавшую ничего хорошего.
– Не обижайся, Дон. Я люблю тебя и знаю давно. Знаю, что людей, так преданных футболу, можно пересчитать по пальцам – ты, да Крис, да еще двое-трое. Я верю тебе, что процесс – это мерзость. Мне легче поверить, чем им, кто не валялся в ту ночь на заснеженном поле под Мюнхеном. И я понимаю, что хочешь ты, Дон, но я не пойду на это. Я слишком устал, Дон. И потом я просто не хочу, чтобы Мейсл вышвырнул меня на улицу и я ходил и собирал на кусок хлеба двум дочуркам. Мне трудно поверить, что мой протест к чему-то приведет. Мейсл получит свои четверть миллиона, а я останусь без двадцати пяти фунтов в неделю.
Ты играл и знаешь, что такое положение профессионала. У тебя есть имя, пока ты в команде. Но если совет директоров даже решит тебя продать, ты должен сто раз подумать, прежде чем сказать «нет». Тебя не выкинут из клуба до истечения контракта, но создадут такие условия – сам будешь считать каждый день до сезона переходов.
Прости, Дон, но в благородство играйте без меня. Я думаю, что Тейлор и ребята простят меня. Они, возможно, и пошли бы против Мейсла, но я сейчас, – он подчеркнул «сейчас», – не пойду. А они как знают… – Он кивнул в сторону остальных.
Но те молчали, уже этим давая понять, что думают так же, как Бен.
И только Прегг, как бы извиняясь, добавил:
– Не обижайся, Дональд… Роуз был потрясен.
«Это парни, которые сражались с «Реалом»? Как же это? Майкл почти с переломом пытался бежать за Ди Стефано. Клифт, потерявший сознание в воротах от нервного и физического перенапряжения. Они боятся…»
Когда Дональд пришел в себя, комната уже опустела, только Солман продолжал сидеть в кресле, заложив руки в карманы.
Он встал и взял Дональда за плечи.
– Пойдем-ка, старина, выпьем по стаканчику. И не расстраивайся, здесь ничего не поделаешь.
– Я понимаю, Бен, ты говорил это, беспокоясь за ребят. – И Дональд кивнул в сторону, как кивал в сторону команды сам Бен.
Солман стиснул сильной ладонью плечо Дональда, и тот понял, что верно определил мотивы поведения самого Солмана.
– Ребята ведь не виноваты, Дон, что жизнь такая гнусная. Если ты, известный журналист, не зависимый человек, твердо стоишь на ногах, то молодых игроков скрутят, как котят. А из зеленых ребят еще может выйти толк. Правда, неизвестно, кому он нужен, этот толк…
В его голосе послышались нотки той странной обреченности, на которые обратил внимание Дональд во время их разговора в гостинице перед игрой с шотландцами.
Когда они выходили из клуба, в конце длинного коридора Дональд заметил мелькнувшую фигуру секретаря Фокса.
26
– Я знал, чем закончится твой разговор с командой. Иного исхода мог наивно ожидать только ты. – Марфи расположился в кресле, помешивая ложечкой крепкий, еще не разбавленный молоком чай. В толстой старой пижаме и теплых домашних туфлях он выглядел сейчас старше своего возраста.
Они сидели в домашнем кабинете Марфи. Мягкий свет торшера освещал только тело Криса, оставляя в тени его лицо. Через приоткрытую в гостиную дверь Дональд видел жену Марфи – Джейн, сухонькую пожилую женщину с выпученными, как у рыбы, глазами. Ее руки мелькали в вязке, а по лицу бегал отсвет телевизионного экрана.
За час до того, как Роуз собрался к Марфи, вдруг раздался телефонный звонок. Дональд снял трубку и услышал самодовольный голос Фокса. А сам Фокс, чувствовалось, готов был лопнуть от счастья, выполняя возложенную на него миссию.
– Мистер Роуз, – официальным тоном произнес он, – мистер Мейсл просил поставить вас в известность о своем решении. Если еще раз повторится демарш, подобный сегодняшнему, с командой, вам будет запрещено появляться на территории клуба и ваше поведение обсудит совет директоров. Вы, конечно, понимаете, о чем идет речь?
– Спасибо за предупреждение. Учту, – буркнул Дональд.
И повесил трубку.
Когда он рассказал об этом Марфи, тот рассмеялся.
– Ты еще не успел выйти из клуба, как старая лиса уже все доложила Мейслу. Должен тебе сказать, тот пришел в ярость. Давно я не видел шефа в невменяемом состоянии. Он сказал немало «теплых» слов в твой адрес о неблагодарности, и прочем, и прочем. Хотел сразу послать тебя к черту, но потом передумал и только процедил: «Посмотрим!» Должен признаться, это самая поганая угроза, которую он мог придумать.
– Мне это совершенно безразлично. Я хочу сейчас знать только одно – что надо сделать, чтобы остановить постыдный процесс. Крис, а вы, как вы относитесь к нему? Я полагаю, что он и вам не по душе!
– Видишь ли, мой мальчик, в жизни так много всего, что не по душе… Но в жизни все далеко не так просто – вот это «черное», вот это «белое», ты «за» или «против»… Нет, все не так просто. Вот ты думаешь, я всесильный бог «Манчестер Рейнджерс». Впрочем, ты этого не думаешь. Ты знаешь, кто бог. А я, – он махнул рукой, – я пятнадцать лет жизни отдал этому клубу, но так и остался на правах «мерси» у денежного мешка.
Есть менаджеры, которые втянуты в дело. И они давно бы послали тебя с твоей правотой подальше. Мне хватит моих денег, и я не лезу в финансовые дела. Более того, когда итальянцы предлагали непостижимую сумму за переезд в Италию, я отказался. Здесь я делаю важную работу. Конечно, ваш брат журналист нередко проезжался по мне: дескать, старик Крис не гак уж много делает – больше болтает.
Уж как меня поносили, когда я в самый расцвет клуба заявил, что будущее «рейнджерсов» с этим составом не вселяет оптимизма. «Брюзжание», – упрекали меня. Может быть, тогда это и звучало похвальбой, когда я сказал, что через два года молодежь достойно заменит отличных ребят, которым уже подкатило под тридцать.
Ты помнишь, меня хотели выжить из клуба за то, что я слишком рьяно выдвигал юнцов. И только железная рука Мейсла поставила все на свои места. Он долго говорил со мной, вот как я сейчас с тобой. Взвешивал все «за» и «против» и дал согласие, чтобы я взял с собой на товарищеский матч шестнадцать молодых ребят из плеяды Тейлора. И они выиграли. Я мог бы, конечно, почить на лаврах. Но я искал новых и новых мальчишек. И они сегодня играют. И президент доволен ими… А что убедило Мейсла? Только подсчет – я показал ему, сколько новых тысяч фунтов стерлингов валяется под ногами в виде молодых талантов.