Никто не любит Крокодила, стр. 20

Не дожидаясь церемониала награждения, который сегодня французов не касался, Роже переоделся в тренировочный костюм и бросил номерок суетливо собиравшему их Жаки -вчера усталый Мишель забыл сдать свой жетон, и только хорошее отношение судейской коллегии к Платнеру спасло Мишеля от снятия с гонки.

Мадлен села в машину, а Роже поехал рядом, держась за дверцу. Мадлен положила свою маленькую ладонь на его потную руку. И Роже впервые по-настоящему ощутил ее присутствие на гонке. Только сейчас оторвался от спортивных забот и окунулся в собственный мир — мир его и Мадлен. Он нагнулся к окну и поцеловал Мадлен руку.

— Смотри не свались! — прикрикнул на него Оскар, разворачивая машину на перекрестке.

Роже оглянулся. За ними понурым цыганским табором текла гонка к зданию духовного колледжа, маячившему в розовом предвечернем небе остроконечной иглой колокольни.

После душа и еды Роже сел в «техничку» и поехал к Мадлен. Встретившийся у ворот Жаки спросил, что делать с испортившейся машиной.

— Достань вилку, в свободный вечер переберешь,

Мадлен ждала его в холле маленькой уютной гостиницы. По сравнению с залами общежитий, в которых они спали уже три ночи, холл выглядел игрушечно. А сам себе Роже показался человеком, только и ночевавшим в таких огромных харчевнях. Хотя на самом деле треть его жизни прошла в наилучших отелях.

— Ты ела?

— Да. Здесь славно кормят. Был Вашон. Справлялся, как устроилась, а заодно и как ты себя чувствуешь.

Мадлен не скрывала, что ей доставляет удовольствие всеобщее почитание Крокодила. Может быть, и потому, что часть этого почитания падала на нее. За всю свою жизнь она никак и нигде не могла привыкнуть к славе Крокодила.

— Посидим в баре,-предложил Роже.-В отеле, где расположился штаб гонки… Это два квартала отсюда.

— Охотно: А ты не устал? — Мадлен запустила руку за ворот тренировочного костюма Роже и, притянув к себе, поцеловала.

— Надо бы лечь, конечно, но хочется побыть с тобой.

— Спасибо…— Она благодарно, как собачонка, потерлась щекой о его плечо.

Роже размяк. Ему вдруг стало жалко Мадлен. Он почувствовал вину за свои бесконечные отсутствия, за измены, за хлопоты по дому, которые навалил на нее…

— Идем, — сказал он тихо.

Бар гудел беззаботным весельем, хотя в глазах у всех еще, казалось, не остыла гонка. Многие обсуждали ее события за кружкой холодного пива или стаканом виски со льдом.

Крокодил провел Мадлен в дальний угол за двухместный столик у огромного зашторенного окна. Пока бармен готовил Мадлен «мантхэттен» и клал кубики льда в стакан сока для Роже, Мадлен говорила, склонив голову:

— Только сейчас начинаю понимать, насколько странен твой мир. В нем есть что-то более манящее, чем поездка в Ниццу или на Корсику. Знаешь, когда ты выиграл «Тур де Франс», я повела маленького Жана в школу. И вдруг застала всех у порога — и учителей, и учеников, и родителей, и все они ждали нас— Мадлен пожала плечами, как бы предвосхищая жестом свое отношение к тому, о чем хотела рассказать. — И все они стали поздравлять нас. Тогда не совсем тактично я сказала им: «При чем тут мы? Ведь гонку выиграл Роже, мой муж…» — Она счастливо засмеялась. — Наверно, это было даже глупо. Только сейчас, в гонке, я поняла, что действительно всю жизнь была ни при чем. — Она вдруг умолкла и начала машинально крутить фужер с коктейлем. Соломинка выпала и с брызгами, прокатившись по столу, упала на пол. Роже почувствовал: надо попытаться вывести Мадлен из начинающегося припадка меланхолии.

— Неправда, Мадлен. — Он, старался сказать помягче, чтобы не испугать жену откровением. Ее лицо залил приглушенный густобордовый свет, исходивший от стеклянного потолка. — Я и сам плохо понимал до сегодняшнего дня, как много значит для меня твое присутствие! Даже когда ты в далеком Париже. Но сегодйя мы ехали рядом — ты в машине, а я на велосипеде. И я многое понял. И пожалел, что так редко были вместе…

— Это правда? — с поразившей Роже недоверчивостью спросила Мадлен, заглядывая ему в глаза.

— Тогда тихо — о больном ни слова!

Наверно, Роже выдержал этот взгляд, потому что Мадлен ожила. Она начала вновь что-то щебетать. А он слышал и не слышал ее голоса, то таявшего, то густевшего в общем шуме многоязыкого бара. Спустя пару часов они поехали в гостиницу к Мадлен.

— Знаешь, это очень смешно. Мы встречаемся в номере гостиницы, как любовники. И ты должен будешь уйти… Я давно забыла, когда такое случалось…— Она поцеловала Роже в шею, пока он возился с дверью, долго не попадая ключом в замочную скважину.

V Глава

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

«Поезд» озверел. Начал дергаться сразу же после падения стартового флага. Будто стремился сегодняшней агрессивностью скрасить неблаговидное впечатление, произведенное на организаторов вчерашним миролюбием. Во всяком случае, введение лимита времени, пока и либерального, Роже мог объяснить только недовольством боссов.

Вшестером французы с трудом отбивали атаки. Они выложились так, что казалось, найдись у кого-нибудь силы покатиться чуть быстрее — и уже никто из шестерки не смог его остановить.

Мысль, что вряд ли серьезные конкуренты способны на такую атаку, несколько успокоила уставшего Роже. Он забрался в середину «поезда» немного отдышаться. Эдмонд, Мишель и Гастон «уселись» еще дальше за ним. И в эту минуту, именно в эту, а не в какую-то другую сработал закон пакости. Пятерка — двое бельгийцев, голландец, итальянец и русский — ушла вперед. Роже проверил список, укрепленный на руле, и с ужасом обнаружил, что голландца и одного бельгийца никак нельзя было отпускать. К тому же в командном зачете невыгодный отрыв мог пробить брешь, которую неизвестно, удастся ли французам заделать до конца гонки.

Когда Роже с партнерами выбрался в головку, до лидеров было уже метров четыреста. Легкой стайкой они уплывали за поворот. Впереди Роже встретили насмешливые взгляды оставшихся бельгийских гонщиков. Те катились, шумно обсуждая создавшееся положение и не скрывая своей радости. «Не знают нашего закона: „О больном ни слова!“ — подумал Крокодил.

Голландцы и итальянцы вели себя спокойнее, но по всему было видно, что организовать погоню они не дадут. Оставалось одно — полагаться на себя.

«Вымотаемся так, что завтра нас перетопят, как котят, — прикинул Роже. — Нарушится приятная традиция вручения желтой майки Роже Дюваллону. А первый комплект белых маек командных лидеров достанется соперникам!»

Ответил на все эти сомнения Крокодила молчаливый Гастон. Он резко вышел вперед и, упрямо наклонив голову, начал взвинчивать скорость. Роже последовал за ним.

«Лидеры пока не знают, что происходит сзади. Им легче. Они работают на себя, и только на себя. А мы молотим на других. Сколько отличных финишеров придет к концу этапа свеженькими, прокатившись за наш счет».

Но выбора не было. Это подтверждало и появление французской «технички». Выражение лица Мадлен выдавало, что в машине: состоялось громкое обсуждение. Она непонимающе смотрела на Роже. Оскар, красный от злости, высунулся из окна, крикнув только:

— Надо достать!

«Хорошо орать, сидя в мягком кресле! Педальку акселератора нажал — и первый!» — Роже подумал это совершенно незлобиво, понимая свою неправоту.

Несмотря на все усилия французов, лидеры уходили все дальше и дальше. Отрыв сокращался только для того, чтобы в последующие четверть часа восполниться с лихвой. Когда ход «поезда» и лидеров несколько стабилизировался, Роже увидел на табло «маршала» цифры 2,25. Это означало, что отрыв выигрывает у «поезда» почти две с половиной минуты. Они переглянулись — Мишель и Роже. Во взгляде Мишеля нескрываемая безнадежность.

Роже было совсем смирился с проигрышем этапа, когда внезапно, всего в трехстах-четырехстах метрах за поворотом дороги, увидел сначала, флаги и «мигалку» директорской машины, а потом и ярко-зеленые майки бельгийцев. Лидеры стояли, уткнувшись в автоматический шлагбаум. Роже, не веря своим глазам, истерически вскрикнул и заработал так, как спуртовал лишь на промежуточных финишах маленьких критериумов.