Одна на краю света, стр. 38

Поднимаюсь и удивляюсь, что в этом ущелье все еще нет снега, хотя, судя по высоте, ему уже пора появиться.

На пороге желанной реки. Пошатнувшиеся надежды

Меня ждет самый высокий перевал на моем маршруте — 1300 метров. С утра снова холод щупает плечо — ночью тент в очередной раз завалило снегом. Штопаю разодранные бахилы прямо на ботинках, в дело идут куски ПВХ-ткани для заплат «шкуры», имеющиеся в ремнаборе. Вылезаю наружу во всеоружии. Зарядами сыпет снег, скрывая от меня видимость. Вчера не дошла до снега, а теперь он сам ко мне пожаловал навстречу. Бурым пятном прыжками пронесся впереди заяц — спасибо, хоть он еще не побелел.

Два крутых осыпных склона по бокам от меня, начинаясь от снежного неба, сужаются, скатываются прямо до русла ручейка. Ориентироваться не нужно, путь однозначен. Как по ступенькам, поднимаюсь по крупным камням русла. Обледенелые камни, закраины льда, тонкий хрупкий ледок с белыми пузырями воздуха в чашах между ступенями-перепадами высот, но глубокого снега пока нет. Базальтовые черные слоистые выходы скал, точно ворота, перегораживают проход — облезаю их, оставляя на заиндевелых холодных гранях оттаявшие отпечатки ладошек.

Ветер выдул у меня из-под оттяжек рюкзака маленькую пенку-сидушку. Замечаю это на очередном привале — отныне, чтобы поднять рюкзак, придется садится прямо на снег или на мокрые холодные камни. Жалко, теперь каждая вещь из снаряжения становится мне очень дорогой, но спускаться вниз и искать пену в снежной круговерти совсем не хочется. Обидно, что теперь на сплаве не положишь ее на дно каяка, поверх металлической дуги шпангоута, не отгородишь ноги от холода металла и воды.

Горы крутые, черные. Отвесные скалы. Впереди на подъеме-взлете к перевалу нависает, преграждая мне путь, сжимаемый крутыми склонами маленький ледопад — ледяная плита поверх ручьевого русла. В фас он смотрится очень круто. «Пройду или не пройду?» — азартно размышляю я, убыстряя шаг.

Сверху плита засыпана снегом, а снизу под ней видны провалы, пустоты, острые камни, но мне никак не протиснуться в узкий подледный лаз. Верхняя кромка льда на уровне глаз, она ломается под руками, слева скала, справа — более пологий язык ледопада. Ставлю рюкзак, надеваю перчатки, проковыриваю зацепки для рук и ног и лезу по плите на разведку — ничего, вроде, держится. Облачаюсь в рюкзак, занимаюсь свободным лазанием, стараясь не думать о сломанных ногах, и преодолеваю эту последнюю техническую преграду на пути к заветной цели.

Последний взлет — и широкий заснеженный перевал лежит подо мной. Метет метель, умывает лицо. Вдали, метрах в трехстах, проглядывают сквозь пляшущие вихри два темных пятна — две скалы, там начинается спуск. Надо мной кажущимся нереальным здесь шумом слышится гул самолета. Там сидят люди в теплом салоне, едят… Отмечаю, что впервые за все путешествие я слышу этот обыденный звук цивилизации.

Заледеневшие скользкие скальные глыбы на спуске не дают мне не только разогнаться, а даже идти быстрее, чем на подъеме. Опираясь руками о камни, я опускаю ногу, прощупываю опору под ней и лишь затем перемещаю на нее всю тяжесть своего груза. Так и спускаюсь некоторое время, приседая эдакими пистолетиками.

Узкий распадок постепенно расширяется. Все, снег впереди кончается, камни чуть припорошены им. Вбиваю себе в сознание: «Радуйся, ты на Пегтымеле!» А особой радости и нет, настолько устала. На подъеме я съела почти целую шоколадку, нарушив все допустимые нормы. А сейчас, пока не кончился снег, решаю в честь достижения бассейна реки моей мечты сделать мороженое. Достаю миску и намешиваю в ней сухое молоко с сахаром и снежком. Это было ошибкой, после такой холодной закуски я зверски замерзаю и бегу вперед, пытаясь согреться. Бахилы раздираются окончательно, выбрасываю их за ненадобностью.

Однако ниже, в широченной тундровой межгорной долине, куда я выхожу из узкого ущелья, снова начинается белый ковер. Сверху периодическими зарядами валят хлопья, скрывая видимость. Может быть, уже наступила зима? Снег не прекращается. Здесь, на высоте 850 метров, все под его белым покровом. Куда я попала? Трава в снегу. Долина голая, унылая, неприглядная, негде спрятаться от снега и ветра. До Пегтымеля остается 12 километров, решаю дойти до воды и там уже пережидать непогоду, ждать бабьего лета, неторопливо собирать каяк. Тешу себя мыслью о многочисленных хариусах, о том, что теперь поплыву только вниз. В большом камне посреди долины мне чудится яранга. Отдельные крупные камни здесь — большая редкость. Чтобы рассеять иллюзию, подхожу к камню почти вплотную. Волнами накатывает снег, монотонно шагаю в белой мгле, ориентируюсь по распадкам далеких боковых склонов, проступающих в короткие моменты далекой видимости. Пушистые хлопья на удивление сухие, они не тают на моей брезентовой штормовке. А может, это я уже слишком холодная?

Километров через пять у меня вдруг резко начинает болеть ступня левой ноги. Каждый шаг по припорошенным камням пронизывает меня острой болью в своде стопы. Пытаюсь идти на ребре ступни, хромаю, ужасно медленно ползу. Теперь широкие сухие каменистые русла не служат мне хорошей дорогой, выбираю тундровые участки, там тяжелее идется, но мягче. Ноги пружинят, проваливаясь в мох. Плечи устали так, что моментами их сводит, руки немеют.

Из последних сил в совершеннейшей прострации добредаю до реки и с ужасом обнаруживаю мелкий ручей, неширокой лентой стелющийся по галечному руслу, расползающийся на маленькие рукава меж выступающих отмелей. Ширина его всего метра три-четыре, часто следует крутое падение на маловодных перекатах, где даже мой плоскодонный каяк приходилось бы протаскивать. Воды очень мало. И это Пегтымель? Река моей мечты? Может, это его протока?

Пегтымель — «Река, где сломались полозья». Как бы не стал для меня Пегтымель рекой, где сломались надежды. Более старое название реки — Веркон, «снежный заструг». Это название меня сейчас тоже не радует. Близкий противоположный крутой обрыв берега явно указывает на то, что передо мной лежит основное русло, что река здесь еще совершенно несплавная. Такие понятные, однозначные вещи я осмысливаю постепенно, как бы со стороны. Снег все падает, я совершенно без сил. Слишком мелко, много разбоев, крутое падение. Рыбы нет.

Веслом расчистив кочки от снега, ставлю тент, наконец-то вспомнив, что вообще-то он у меня без дна и можно положить рюкзак на место его будущего расположения и не затаскивать ставший за день неподъемным груз через вход. Расстилаю «шкуру» каяка, поверх укладываю шкурку олененка, она такая маленькая, что хватает лишь под бедра и поясницу. Спасжилет, штаны тоже выстилаю в свое гнездышко и поверх этой перины — коврик. Страшная усталость, холод — сейчас, и полная неизвестность — впереди. Даже дневник не пишется вечером.

Просыпаюсь ночью от холода, жду утра, жду тепла. Рассветные часы самые холодные. Утром меня снова засыпает снегом. Морозный северо-западный ветер. В такую погоду не то, что плыть, даже собирать каяк, браться за железки страшно. Даже пешком идти холодно. Надо мной снова курлычат журавли. Они еще здесь! А вдруг бабье лето в этом аномальном году не наступит? А вдруг уже наступила окончательная осень со снегом, ветром, сплошной облачностью?

Выпила горячего кофе. Съела положенные сто граммов гречки, приправленные ложечкой топленого масла и сахара, и через 15 минут снова почувствовала неутолимый голод. От недоедания очень холодно. Продуктов осталось меньше килограмма — 350 граммов гречки и супчик, остатки риса, молока, масла, сахара, шоколада. Надо сэкономить одну целую последнюю шоколадку как НЗ. На 70 километров выхода к людям по побережью. Ведь совершенно не ясно, как там идти. Вдруг из-за штормов невозможно будет плыть вдоль берега. И каяк не бросишь. Иначе как форсировать притоки, горла лагун? Да и вообще мысль оставить каяк кажется мне кощунственной. В случае чего буду тянуть его по береговой гальке. А вдруг произошла ошибка, вдруг мне неверно сказали о том, что Биллингс обитаем. Что делать тогда, поворачивать к Певеку или пробираться к Мысу Шмидта?