Мир приключений 1961 г. №6, стр. 107
А. Поляков
ЭТО БЫЛО НА ПАМИРЕ
Тысяча девятьсот тридцатый год… До глубин Памира в то время добирались месяцами, а самым удобным средством передвижения считался верблюд. Сейчас, когда машины пересекают Памир за сутки — от города Ош до областного центра Хорог, — трудно представить себе, каким было все в 1930 году. Теперь на Памире — школы, больницы, техникумы, колхозы-миллионеры. В горах ведутся разработки ценных минералов, в кишлаках горит электрический свет, городские улицы покрыты асфальтом.
Все это далось нелегко, и горы Памира видели не только труд многих советских людей, но и кровопролитные схватки с врагом. Никогда не забыть мне трагедии, разыгравшейся у перевала Терс-Агар, до сих пор перед глазами страшное, в кровоподтеках лицо выходца с того света — геолога Николая Георгиевича Сумина, единственного уцелевшего участника одной из первых экспедиций на Памир, единственного из всех захваченных там басмачами.
Конечно, если бы не парторг наших тогдашних экспедиций на Памир Алексей Иванович Кавалеров, передавший мне пожелтевшие страницы с заметками ныне уже покойного Сумина, я бы не смог полностью восстановить в памяти события тех дней.
Все, о чем ниже рассказывается, произошло в действительности. В своем рассказе я сохранил подлинные фамилии и имена действующих лиц.
Мне было девятнадцать лет, когда в 1929 году я впервые из родной Москвы попал на Памир. И, возвратившись из путешествия, «заболел» им на всю жизнь…
Я уже не мог представить себе, как можно думать о чем-нибудь другом, кроме как о диких горных реках, о гигантских, покрытых вечным снегом горных хребтах, о сползающих из мощных ущелий ледниках — этих застывших и как будто неподвижных ледяных реках; но воткни в ледник палку, и за год она у тебя «уплывет» далеко по течению. Ледник-то все-таки течет!
А еще выше — выше бурлящих рек, самых высоких ледников, под самым-самым небом — я. Вот я карабкаюсь на совершенно отвесные, раздетые ветрами донага скалы, прилипаю к ним, как муха, и, когда отдышусь, снова ползу вверх! Прокладываю дорогу геологам, которые ищут ценные ископаемые. И они открывают месторождения угля, золота, платины, алмазов — всего, что нужно родине.
Да, я мечтал. Днем и ночью, во сне и наяву. Последними словами ругались извозчики, едва не наезжая на меня оглоблями (в Москве еще было полно извозчиков), меня проклинали вожатые трамваев — я не слышал, когда они звонили чуть ли не в самое ухо. Я мечтал. Кто хоть раз побывает на Памире, уже не в силах забыть эту страну. Впрочем, кроме мечтаний, я, конечно, и учился.
Однажды, в начале апреля, в понедельник (когда нам дорого какое-нибудь воспоминание, мы запоминаем мельчайшие подробности), меня позвали к телефону.
— Алло! Товарищ Поляков? Арик? Здравствуйте. С вами говорит Горбунов Николай Петрович. Я назначен начальником памирской экспедиции. Не хотели ли бы вы вместе со Стахом Ганецким опять отправиться на Памир? Экспедиции нужны альпинисты.
Наверное, нужно было что-то ответить. Хотя бы поздороваться. Но я молчал. Вот так и сбываются мечты: стоишь столбом и собой не владеешь.
— Алло! Товарищ Поляков, вы меня слышите?
Кое-как удалось выдавить:
— Слы-ы-шу…
Каким деревянным голосом я это произнес! И что должен был подумать обо мне Горбунов!
— Слышу, товарищ Горбунов… А Стаху вы уже тоже звонили?
Стах был моим самым большим другом. В прошлом году мы с ним были на Памире тоже вместе. Какое счастье выпадает на нашу долю! Сам Горбунов приглашает нас в экспедицию! И какой у него голос хороший — спокойный, мягкий.
Теперь о Николае Петровиче Горбунове, наверное, мало кто помнит, а тогда его имя было широко известно. Во-первых, оно всякий раз появлялось под декретами и постановлениями советского правительства: «Управляющий делами Совета Народных Комиссаров — Н.Горбунов». Подпись эта с 1920 года появлялась на правительственных документах вслед за подписью Владимира Ильича Ленина. А во-вторых, Горбунов был страстным альпинистом. Еще в 1928 году он возглавлял советскую группу участников большой советско-германской памирской экспедиции, положившей начало глубокому комплексному изучению Памира.
И он — Горбунов! — оказывается, знает о нас: и о Стахе и обо мне. И сам приглашает нас! До чего же это здорово! Невероятно!
— Вы не возражаете, что я вас называю просто Арик?
— Что вы!..
— Так вот, Арик, Ганецкому я пока не звонил. Вы позвоните ему от моего имени сами. Это вас не затруднит?
— Конечно, нет!
— Ну, и отлично. А придете ко мне — вдвоем — в ближайшую пятницу в восемь часов вечера.
— В Совнарком?
— Нет, — и голос его зазвучал еще мягче, словно он улыбнулся, — в Совнаркоме меня могут отвлечь, а я с вами должен познакомиться обстоятельней. Верно? Приходите лучше домой. Запишите адрес.
К Стаху я ворвался, как метеор:
— Стах, мне только что звонил сам Горбунов! Тот самый! Он приглашает нас альпинистами на Памир! Ну что ты стоишь как вкопанный!
Едва до Стаха дошло, что я сказал, как он изо всей силы хлопнул меня по плечу. Я, конечно, ответил тем же. В общем, только минут через пять, изрядно потузив друг друга, мы пришли в себя настолько, что окончательно поняли, какое счастье нам привалило!
И как же нам не терпелось дождаться пятницы! Мы пришли на Леонтьевский переулок, как называлась тогда улица Станиславского, еще в половине восьмого и полчаса ходили у подъезда дома, где жил Горбунов. Зато мы оказались точны, как автоматы: нажали кнопку звонка у дверей минута в минуту — мы даже слышали, как начали бить в эту секунду стенные часы в квартире Николая Петровича.
Он открыл нам дверь сам и, кивнув в сторону часов, рассмеялся:
— Невозможно быть точнее! Поляков? Ганецкий? Давайте знакомиться. Входите, прошу…
Пожатие руки Николая Петровича было сильное и вместе с тем мягкое, да и сам он, чувствовалось, был очень сильным и спокойным человеком. С таким в горах, наверное, надежно. Высокий, широкоплечий. Открытое, добродушное лицо, на котором часто расцветает простая, приветливая улыбка. Но особенно располагали живые, умные глаза за толстыми стеклами очков в роговой оправе. Они были целиком отданы собеседнику. Великое это умение — слушать!
Николай Петрович усадил нас в удобные кресла, но Стах и я чувствовали себя в них неудобно. Мы жались на краешке. Вдоль всех стен кабинета тянулись высокие, почти до потолка, полки, плотно заставленные книгами. А на самом виду, возле окна, один высокий стеллаж был завешен громадной картой Памира. Едва войдя в кабинет, с порога мы узнали его горные цепи, сплошь покрытые белыми пятнами — там, где не ступала нога человеческая, — и обрадовались карте, как старому другу.
А когда Горбунов встал и подошел к ней, чтобы показать нам маршрут экспедиции, мы обрадовались еще больше: наконец-то мы могли оставить глубокие кресла, в которых нам было так неловко!..
Экспедиции предстояло решить весьма серьезные задачи.
— Во-первых, провести широкую разведку коренных месторождений золота по долине реки Саук-сай и руслового золота по долине реки Мук-су, — принялся перечислять нам Николай Петрович. — Дальше: обследовать хребет Петра Первого — туда уходит Саук-сайская золотоносная свита, пересекающая затем реку Хингоу. В отложениях рек Хингоу и Оби-мазар не раз находили довольно крупные самородки золота. Откуда ж они? Надо, чтобы их разыскала экспедиция, чтобы эти отдельные самородки привели нас к открытию коренной золотоносной свиты. Однако обследовать хребет Петра Первого, чтобы выяснить, в какой степени он золотоносен, невозможно без предварительной географической и геологической разведки, без составления топографических карт этого района. А он почти недоступен, сами знаете. Вот нам и следует его разведать. Ясно? Часть района сфотографировать, часть — описать, для части — составить обзорные геологические карты. Кроме того, дать описание главных ледников района. В общем, работы хватит. Вас это устраивает? — И он лукаво посмотрел на нас.