Цветок в пустыне, стр. 52

Майкл подумал: "Вечная неизвестность! Что может быть хуже? Бедный старик!"

XXXIII

Компсон Грайс был человек не злой и питал некоторое расположение к Майклу. Поэтому, отправляясь завтракать, он помнил о своём обещании. Веруя в еду, как разрешительницу всяких трудностей, он, будь это обычный случай, просто послал бы приглашение к завтраку и получил нужные сведения за второй и третьей рюмкой хорошего старого бренди. Но Уилфрида он побаивался. Поэтому, заказав простую sole meuniere [11] и полбутылки шабли, он решил ему написать. Он сочинил письмо в маленькой отделанной зелёными панелями библиотеке клуба, сидя за чашкой кофе и покуривая сигару.

Он адресовал это написанное изящным прямым почерком письмо на Корк-стрит и тут же отправил его с клубным рассыльным. Остальную часть перерыва в работе он посвятил восхвалению своего франко-канадского издания, затем нанял такси и поехал обратно в Ковент-гарден. В приёмной его встретил клерк:

– Мистер Дезерт ожидает вас в кабинете, сэр.

– Прекрасно! – ответил Компсон Грайс, подавив лёгкую дрожь и подумав: "Быстро сработано!"

Уилфрид стоял у окна, откуда в ракурсе был виден Ковент-гарден. Когда он обернулся, его потемневшее, измученное лицо и горький взгляд потрясли Компсона Грайса. Здороваться с ним тоже было не очень приятно, – сухая рука прямо-таки пылала.

– Вы получили моё письмо? – осведомился издатель.

– Да, благодарю. Вот адрес моего банка. Лучше всего вносите туда чеки под расписку.

– Вы не слишком хорошо выглядите. Опять уезжаете?

– Вероятно. Ну, до свидания, Грайс. Благодарю за всё, что вы сделали.

– Ужасно сожалею, что эта история так отразилась на вас, – с неподдельным чувством ответил Компсон Грайс.

Уилфрид пожал плечами и направился к выходу.

Когда он ушёл, издатель постоял, комкая в руках записку с адресом банка. Потом неожиданно громко выпалил: "Не нравится мне его вид. Решительно не нравится!" – и снял телефонную трубку…

Уилфрид повернул на север, – ему предстоял ещё один визит. Он пришёл в музей как раз в тот момент, когда Эдриен взялся за свой дуврский чай и булочку с изюмом.

– Чудесно! – сказал тот, вставая. – Рад видеть вас. Вот чашка. Присаживайтесь.

Вид Уилфрида и пожатие его руки потрясли Эдриена не меньше, чем Грайса.

Уилфрид глотнул чай.

– Разрешите закурить?

Он закурил сигарету и сгорбился на стуле. Эдриен ждал, когда он заговорит. Наконец Уилфрид сказал:

– Простите, что так бесцеремонно ворвался, но я ухожу обратно в неизвестность. Я хотел посоветоваться, как будет Динни легче, – если я просто

Исчезну или предварительно напишу.

На душе у Эдриена стало беспросветно темно.

– Вы имеете в виду, что не сможете ручаться за себя, если увидитесь с ней?

Плечи Уилфрида судорожно передёрнулись.

– Не совсем то. Жестоко так говорить, но я до такой степени сыт всей этой историей, что больше ничего не чувствую. При встрече я могу сделать Динни больно. Она – ангел. Вряд ли вы поймёте, что со мной произошло. Я и сам не понимаю. Знаю только, что хочу бежать от всех и вся.

Эдриен кивнул:

– Я слышал, вы были больны. Не кажется ли вам, что это отразилось на вашем настроении? Бога ради, не ошибитесь в себе теперь.

Уилфрид улыбнулся:

– Я свыкся с малярией. Дело не в ней. Вы будете смеяться, но у меня такое ощущение, как будто душа истекает кровью. Я должен уехать туда, где ничто и никто не напомнит мне о прошлом. А Динни напоминает мне о нём больше, чем что-либо другое.

– Понятно, – выдавил Эдриен и замолчал, поглаживая рукой бородку. Затем встал и начал ходить по кабинету: – Вы уверены, что отказываться от последней встречи с Динни честно и по отношению к ней и по отношению к вам самому?

Уилфрид ответил, еле сдерживая раздражение:

– Я же сказал, что могу сделать ей больно.

– Вы сделаете ей больно в любом случае, – она все поставила на одну карту. И вот что, Дезерт! Вы опубликовали свою поэму сознательно. Я всегда понимал, что для вас это был способ искупить свою ошибку, хотя вы одновременно и просили Динни стать вашей женой. Я не дурак и не желаю, чтобы ваши отношения с Динни продолжались, если чувства у вас изменились. Но действительно ли они изменились?

– Мои чувства не изменились. У меня просто их не осталось. Их убило то, что я превратился в парию.

– Вы понимаете, что говорите?

– Отлично. Я знал, что превратился в парию ещё тогда, когда отрёкся, а знали об этом другие или нет – не играло роли. Впрочем, нет, играло.

– Понимаю, – снова согласился Эдриен и понял, что зашёл в тупик. Это естественно.

– Не знаю, так ли это для других, но для меня это так. Я отбился от стаи и не вернусь в неё. Я не жалуюсь и не оправдываю себя! – с энергией отчаяния воскликнул Уилфрид.

Эдриен мягко спросил:

– Итак, вы просто хотите знать, как причинить поменьше боли Динни? Не могу вам ничего посоветовать. Хотел бы, но не могу. Когда вы были у меня в тот раз, я дал вам неверный совет. Советы вообще бесполезны. Каждый управляется, как умеет.

Уилфрид поднялся:

– Ирония судьбы, не правда ли? К Динни меня толкнуло моё одиночество. И оно же оторвало меня от неё. Ну что ж, прощайте, сэр. Не думаю, что увидимся. И благодарю за попытку помочь мне.

– Хотел бы я, чтобы она удалась! Уилфрид улыбнулся своей неожиданной улыбкой, придававшей ему такое обаяние:

– Похожу, пожалуй, ещё немного. Может быть, и увижу какое-нибудь зловещее предзнаменование. Как бы там ни было, вы теперь знаете, что я не хотел причинить ей больше боли, чем это необходимо. Прощайте!

Чай Эдриена остыл, булочка осталась нетронутой. Он отодвинул их. Он чувствовал себя так, словно предал Динни, и в то же время никакими силами не мог понять, что он должен был сделать. Странный, странный молодой человек! "У меня душа истекает кровью!" Страшные слова. И, судя по его лицу, правдивые! Сверхчувствительные нервы и всепоглощающая гордость! "Ухожу обратно в неизвестность". Скитаться по Востоку наподобие Вечного жида, стать одним из тех таинственных англичан, которых встречаешь порою на краю света, которые молчат о своём прошлом, ничего не ждут от будущего и живут сегодняшним днём! Эдриен набил трубку и начал убеждать себя, что в конце концов для Динни лучше не выходить за Дезерта. Но это ему не удалось. В жизни женщины настоящая любовь расцветает только раз, а любовь Динни была настоящей. На этот счёт Эдриен сомнений не питал. Она, понятно, справится с собой, но утратит "свой блеск золотой и певучесть". Эдриен схватил свою помятую шляпу, вышел и двинулся по направлению к Хайд-парку, затем, уступая внезапному порыву, повернул на Маунт-стрит.

Когда Блор доложил о нём, его сестра накладывала последние красные стёжки на язык одной из собак в своей французской вышивке. Леди Монт подняла её: