В плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах, стр. 37

Другой план был тот, чтобы силой отбиться у конвойных, если на прогулке по берегу попадется нам исправная лодка. Этот план мы предпочитали первому, ибо, ушедши в горы, мы могли дать время японцам разослать повеления по берегу, чтобы везде имели строгий караул повсюду при судах, а первый план тем был неудобен, что надобно было ожидать стечения двух случаев: свежего попутного ветра и удобного судна. Время же и обстоятельства не позволяли нам медлить.

Однакож мы решились подождать несколько дней, не удастся ли исполнить второй из наших планов.

Между тем мы запасались всем нужным к вояжу, разумеется, чем могли. Например, прогуливаясь за городом, нашли мы огниво; один из матросов, наступив на него, стал поправлять обувь и тотчас тайно от японцев положил в карман. Потом из нескольких кремней, бывших у наших работников, нашли мы случай также потихоньку присвоить себе в собственность парочку. Лоскут же старой рубашки, будто бы случайно упавший на огонь и сгоревший, доставил нам трут. Притом мы ежедневно увеличивали количество съестных припасов, которые всегда таскали с собой, привязав около поясницы, подмышками и пр.

Эти заготовления делались по части экономической, а по военной нашли мы в траве на нашем дворе большое острое долото, вероятно, позабытое тут плотниками. Мы тотчас его спрятали и тогда же решили при первом удобном случае насадить оное на длинный шест и употреблять вместо копья. Такое же назначение определили мы заступу, принесенному на наш двор на время, который будто бы случайно или по ошибке засунули мы под крыльцо.

Но это еще не все: пословица, что нужда всему научит, весьма справедлива. Хлебников сумел даже сделать компас; на сей конец выпросили мы у работников две большие иголки для починки платья и сказали им, что потеряли их. Японцы в домах своих снаружи во многих местах обивают пазы медью, и в нашем доме было то же; только от времени почти вся медь изоржавела и пропала. Однакож Хлебников сыскал лоскуток, вычистил его и иголки соединил медью, сделав в середине ямку для накладывания на шпильку. Иголкам же, посредством часто повторяемого трения о камень, им выбранный, сообщил достаточную магнитную силу, так что они весьма порядочно показывали полярные страны света. Футляр сделал он из нескольких листов бумаги, склеенных вместе сарачинским пшеном.

За компасом работы было немало. Мы должны были соблюдать большую осторожность: если бы японцы приметили Хлебникова, трущего иголку о камень, то, конечно, не поняли бы настоящей причины, а подумали бы, что он точит ее; но Мура нельзя было обмануть, и потому, когда Хлебников в заднем углу двора занимался этим делом, тогда кто-нибудь из нас ходил по двору и подавал ему условленные знаки о приближении подозрительных людей.

Однажды, прогуливаясь по берегу, подошли мы к двум маленьким рыбацким лодкам; в то же время точно вдоль берега шла большая лодка под парусами. Она была такая, какую мы искали; надлежало отбиться от японцев, завладеть рыбацкими лодками и догнать большую. Мы тотчас стали с Хлебниковым советоваться, но, увидев, что успех предприятия подвержен был крайнему сомнению, мы оставили оное. Ибо пока мы отбивались бы от конвойных, рыбаки могли отвалить, да и, завладев лодками, сомнительно было, догоним ли еще большую лодку.

Между тем Мур, примечавший каждый шаг наш, тотчас догадался по положению, которое взяли мы в рассуждении конвойных, к чему дело клонилось. По возвращении нашем домой Алексей немедленно сказал нам потихоньку, что мы в большой опасности, ибо Мур научал его открыть японцам о нашем намерении отбиться и уйти; в противном случае грозил, что сам об этом им скажет, и потому Алексей спрашивал нас, точно ли мы решились это сделать, и если так, то просил, чтобы его не покидали.

Надобно знать, что последний наш план мы скрывали от Алексея, опасаясь, чтобы он не струсил покуситься на такое отчаянное дело и не изменил нам. Притом мы заметили, что он всякий день по нескольку часов скрытно от нас разговаривал с Муром, и подозревали, нет ли и тут какой хитрости.

Хлебников, однакож, думал, что этот курилец расположен к нам искренне и что ему можно открыть нашу тайну. Я колебался и не знал, на что решиться; но матросы все единогласно решили не делать его участником в таком важном для нас деле, говоря, что какие бы прежде мысли он об нас ни имел, но Мур мог своими наставлениями переменить их и склонить его на свою сторону. В положении, подобном нашему, невозможно повелевать, а должно уговаривать, соглашать и уважать мнение каждого; почему мы приняли совет матросов наших и сказали Алексею, что отнюдь нет у нас никакого намерения уйти, разве летом об этом подумаем, а между тем стали спрашивать его мнения, как бы это лучше сделать и в какое время.

Теперь оставалась нам только забота, как поступить с Муром: нельзя ли его также как-нибудь уверить, чтобы он нас не подозревал в таком замысле? На сей конец я и Хлебников согласились открыть ему, что мы намерены уйти и его приглашаем с собою, сказать, однакож, что не прежде думаем покуситься на это, как по приезде нового губернатора, когда уже узнаем содержание присланной Хвостовым бумаги и увидим, как новый буниос будет к нам расположен и что он нам скажет.

На это Мур сказал нам, что судьба его решена: какие бы новости буниос нам ни привез, он не уйдет, решаясь остаться в Японии. Мы, к удовольствию нашему, в первые два дня приметили, что хитрость наша удалась: Мур совершенно успокоился и перестал за нами примечать.

Наконец, пришло и 20 апреля: скоро должно было наступить время, когда мы могли ожидать прибытия наших судов, полагая, что «Диана» ушла на зиму из Охотска в Камчатку, а удобного случая отбиться и завладеть лодкой мы не находили, да и по всему казалось, что никогда не найдем. Между тем неосторожность наших матросов, а может быть, отчасти и наша собственная, возбудила опять подозрение в Муре, и он стал посматривать на нас косо. Делать было нечего, и мы вывели следующее заключение: берега Мацмая усеяны селениями, большими и малыми; при всяком из них множество судов и людей. Итак, невозможно, чтобы везде мог быть строгий и крепкий караул; впрочем, в небольших рыбацких шалашах можем употребить и силу (а смелому бог помогает), и потому решились уйти в горы.

Апреля 23-го нас водили гулять за город. Мы предложили японцам, под видом любопытства, пойти посмотреть храм, строившийся вновь после пожара при самом кладбище [122].

Этот способ доставил нам случай очень хорошо высмотреть и заметить все тропинки, по коим мы должны были итти. Ходя в поле, мы прилежно сбирали дикий лук и набрали такое количество, что Мур мог увериться в нашем намерении пробыть еще несколько времени в его сообществе, а по возвращении домой притворились, что крайне устали и легли отдыхать.

Вечером матросы наши взяли на кухне, скрытым образом, два ножа, а за полчаса до полуночи двое из них (Симонов и Шкаев) выползли на двор и спрятались под крыльцо, и коль скоро пробила полночь и сангарский патруль обошел двор, они начали рыть прокоп под стену. Тогда и мы все (кроме Мура и Алексея) вышли один за другим и пролезли за наружную сторону. При сем случае я, упираясь в землю ногой, скользнул и ударился коленом в небольшой кол, воткнутый в самом отверстии; удар был жестокий, но в ту же минуту я перестал чувствовать боль. Мы вышли на весьма узенькую тропинку между стеною и оврагом, так что с великим трудом, могли добраться по ней до дороги, потом пошли скорым шагом между деревьями по гласису и по кладбищу, а через полчаса были уже при подошве гор, на которые надлежало подниматься.

Часть вторая.

Русские скитаются по горам Мацмая. – Японцы окружают их и возвращают в Мацмай. – Пребывание в плену. – Двукратное прибытие шлюпа «Диана» к берегам Японии. – Освобождение.

Надобно знать, что весь обширный остров Мацмай покрыт кряжами высочайших гор [123]. Низменные долины находятся только при берегах и занимают небольшое пространство от моря до подошвы гор, которые после возвышаются постепенно хребтами, разделенными между собой глубокими лощинами и так, что один хребет выше другого; дошед напоследок до чрезвычайной высоты, они продолжаются по всему острову, местами несколько понижаясь, а инде опять возвышаясь. И потому вся внутренняя часть острова необитаема [124], а селения, как японские, так и курильские, находятся только по берегам.