Королев: факты и мифы, стр. 91

Мало кто задумывался над тем, что воевать он не мог просто по малолетству, что жил и воспитывался в семье, где честно и трудно зарабатывали свой хлеб. Он не мог не видеть, как чисто формальные строки биографии становились определяющими, когда решалось, насколько ценен этот человек для Советской власти, как нередко формальные признаки перечеркивали действительную суть. Он не мог не видеть, что многие коммунисты «от станка» или «от сохи» только благодаря этому «от» и стали коммунистами, а на самом деле таковыми, строго говоря, называться не могут, и он, беспартийный, предан делу Ленина-Сталина не только не меньше, но заведомо больше их. Он не мог не замечать, что во всяком своем движении вперед он постоянно натыкается на часто не высказанные, но тем не менее вполне реальные попреки в том, что нет у него рабоче-крестьянского происхождения, той чистопородности™, которая делала бы его окончательно «своим» в глазах борцов за чистоту рядов, вроде Костикова.

Но беспартийность создавала для него подчас и вполне реальные трудности в главном – в работе. Для того чтобы иметь доступ к секретной работе, беспартийному, пусть даже и «сочувствующему», надо было получать «поручительство» от члена партии. С этим тоже возникла неувязка, Королев понимал, что может и здесь напороться на отказ, а этого ему очень не хотелось. В конце концов «поручительство» ему написал бывший сосед – Валентин Николаевич Топор, его квартира была как раз под квартирой Баланина. (Очень скоро после этого Королева арестовали, а у Топора были крупные неприятности – чуть не исключили из партии. Отделался строгим выговором за «потерю политической бдительности».)

И еще одна рана была нанесена в то время его самолюбию. В конце октября 1935 года научно-технический совет РНИИ представляет Королева к званию профессора по специальности «Крылатые и бескрылые ракеты». Владимир Петрович Ветчинкин отослал в Высшую аттестационную комиссию (ВАК) свой отзыв, в котором отмечал, что Королев играет в РНИИ ведущую роль и звание ему безусловно присудить надо. Стеняев, формальный начальник, тоже приложил бумагу: «Тов. Королев по своему складу имеет большую склонность к экспериментальной и конструкторской работе». В ВАК посмотрели послужной список и тоже вроде бы решили, что претендовать на профессорское звание Сергей Павлович имеет право. Но экспертная машиностроительная комиссия под председательством Бориса Николаевича Юрьева, того самого любимейшего ученика и зятя Николая Егоровича Жуковского, который читал Королеву лекции в МВТУ, представление РНИИ «зарубила». В протоколе были написаны слова обидные: «Ввиду отсутствия у инж. Королева научного труда, равноценного кандидатской диссертации, рекомендовать ВАК отклонить присвоение ученого звания профессора».

– Отзыв профессора Ветчинкина чрезмерно преувеличен, – сказал Юрьев на заседании ВАК в октябре 1937 года.

– Достаточно, наверное, старшего научного сотрудника ему присвоить? – спросил Межлаук, он был председателем ВАК.

– Я знаю Королева, он, конечно, не профессор, – добавил Александр Иванович Некрасов, замечательный механик, который только что сам получил в МГУ профессорское звание и к новым кандидатам относился болезненно.

На том и порешили: отклонить. Обидно. Даже очень обидно. Уж лучше и вовсе не представлять, не позориться. И опять-таки звание нужно для авторитета, а авторитет – для Дела. Дело-то разворачивать надо...

И он начал разворачивать! Быть может, именно в это время, накануне рокового для него 1938 года, впервые проглядывает в его действиях хватка будущего Главного конструктора столь ясно. Теперь, когда ракетоплан входит в тематический план института, он заканчивает домашние бдения с Щетинковым и почти всех своих людей бросает на эту работу. Щетинков занимается теперь выбором органов управления и расчетом объемов и весов баков. Орлов ведет прочностные расчеты, Засько – предварительные прикидки устойчивости и всю аэродинамику. Палло конструирует отдельные узлы, доглядывает за их производством и начинает стендовые испытания системы питания: измеряет расходы горючего, перепады давления, смотрит, как работают краны, проверяет систему зажигания. От связки двигателей пока отказались: надо научиться работать с одним; ОРМ-65 – опытный ракетный мотор конструкции Глушко, его решено поставить на ракетоплан.

В октябре 1937 года Королев продумывает большую серию холодных испытаний, которые должны убедить всех и прежде всего его самого в надежности их систем. Одиннадцать стендовых испытаний провели они с Палло в октябре. Теперь точно известны перепады давления на форсунках, проверена работа кранов и аккумуляторов давления. Они добились полного соответствия расходов горючего и окислителя, что обещало устойчивую работу двигателя. Контрольные испытания были проведены 2 ноября.

– Отлично! – сказал Королев Палло, когда уже под вечер шли они к проходной. – А все-таки мы молодцы! Давай-ка завтра приходи пораньше. Надо посмотреть, насколько одновременно поступают компоненты в камеру...

На следующий день, когда Королев утром шел со стенда в свою фанерную выгородку, он с удивлением увидел сидящего на скамейке перед пожухлой клумбой Щетинкова. Подошел. Евгений Сергеевич, глядя как-то мимо, разглядывая облетевшие ветки где-то за плечом Сергея Павловича, сказал тихо:

– Сегодня ночью арестован Клейменов.

КАТАСТРОФА

27

В первый день нового 1935 года «Правда» писала в передовой статье: «Страна охвачена энтузиазмом стройки прекрасной, радостной жизни. Контуры завершенного здания социализма уже видны каждому. Непоколебимое руководство ленинской партии, прозорливость ее вождя – гениального Сталина – обеспечивают неизбежность победы. 170-миллионный народ Страны Советов является единым, сплоченным, трудовым коллективом. Это единство достигло того уровня, когда никакие попытки врагов народа не могут его поколебать. Воровской выстрел в спину любимца народа Кирова не оправдал надежды врага. Наоборот, он лишь подчеркнул стальное единство советских рядов».

Эта статья звучит, как колыбельная песня: жизнь радостна и прекрасна, вождь гениален, попытки врагов не смогут поколебать народного единства, и победа неизбежна. Сталин словно убаюкивает 170 миллионов. А ведь, очевидно, где-то в это время продумывал он весь этот адский план уничтожения миллионов людей, всю череду этих кошмарных процессов, выжигающих не оппозицию даже, а лишь теоретическую возможность инакомыслия, составлял невероятный проект непререкаемого деспотизма, в сравнении с которым времена правления Гиерона Сиракузского, Александра Македонского, «бича божьего» Аттилы да и любого другого тирана кажутся детскими шалостями.

Были ли уже обречены тогда знаменитые красные генералы и прежде других Тухачевский? Очевидно были. Эти люди не могли жить дальше потому, что по духу своему не вписывались в задуманную систему. Идея «военно-фашистского заговора» еще не родилась, лишь через два года Фриновский обрадует Ежова своей «находкой», но не додумайся он до этого заговора, был бы другой.