Королев: факты и мифы, стр. 270

– Что, брат Константин, досталось тебе от меня за эти годы? Обернулся ко всем, кто стоял сейчас в пультовой:

– Спасибо вам, большое спасибо!..

Спазм перехватил горло.

Юрий Гагарин выступает на заседании Государственной комиссии

10 апреля 1961 г.

Королев: факты и мифы - _651.jpg

Домик космонавтов. Рисунок В. Пескова

Королев: факты и мифы - _652.jpg

Дорога на старт

Королев: факты и мифы - _653.jpg

Анатолий Семенович Кириллов

Королев: факты и мифы - _654.jpg

Карточка стреляющего

Королев: факты и мифы - _655.jpg

66

Надо сберечь этот день. Сохранить его на будущее таким, каким он был. Надо сохранить в сейфах записи радостных воэгласов и песен, раздававшихся на улицах городов, киноленты стихийных демонстраций, тексты интервью с людьми всех профессий, высказывания всех газет обоих полушарий...

Ведь этот день – один из величайших в истории человечества.

Борис Агапов

Гагарин крикнул «Поехали!» самопроизвольно, ни о каком «историческом» восклицании он не задумывался, – просто вырвалось. Волновался? Да, конечно! И очень! Но страха, в вульгарном, обывательском значении этого слова, не было. Он напрягся, весь подобрался, как кот, готовый к прыжку. Рев двигателей, раздирающий небо, когда смотришь на стартующую ракету с НП, оказался здесь, в корабле, совсем не громким. Где-то внизу глухо рокотало, но он ясно слышал голос Королева в шлемофоне, и Королев, как он понял, слышал его, в то время как на НП разговаривать в секунды старта было невозможно. Волны какой-то дрожи прошли по телу ракеты, и в следующее мгновение Гагарин почувствовал, что перегрузка с мягкой властностью начала вдавливать его в кресло. Она нарастала быстро, но нестрашно, – Гагарин знал, что до ужасной давиловки, которую ему устраивали на центрифуге, дело не дойдет. Он был готов и к тряске, – было впечатление, будто лежишь в телеге, которая катится по булыжнику.

– Семьдесят секунд полета, – прохрипело в шлемофоне.

Гагарин удивился: ему казалось, что прошло уже много минут. Спрашивали о самочувствии.

– Самочувствие хорошее, а как у вас? – спросил Юрий.

– Все нормально, – отозвалась Земля.

На третьей минуте с легким щелчком сработал сброс головного обтекателя. Яркий свет брызнул из иллюминатора, и в тот же миг Гагарин услышал голос Королева:

– Сброшен конус, все нормально. Как самочувствие?

Юрий заглянул в иллюминатор. По тому, как выглядела сквозь сизую дымку синевато-зеленая Земля, он понял, что забрался уже довольно высоко, но пока ничего необычного, «космического», в зрелище планеты не было, примерно такой видел он ее и с самолета.

– ...Вижу Землю, – сказал Гагарин. – Хорошо различима Земля. Несколько растут перегрузки, самочувствие отличное, настроение бодрое.

– Молодец, отлично! – он снова узнал голос Королева. – Все идет хорошо!

Предстартовое напряжение начало постепенно отпускать Гагарина, сменяясь радостным возбуждением. Теперь он говорил уже не отрывисто, без уставной краткости, старался рассказывать подробно:

– ...Вижу реки. Складки местности различимы хорошо. Видимость отличная. Хорошая видимость. Самочувствие отличное. Продолжаю полет. Несколько растет перегрузка, вибрация. Все переношу нормально. Самочувствие отличное, настроение бодрое. В иллюминатор «Взор» наблюдаю Землю. Различаю складки местности, снег, лес. Самочувствие отличное. Наблюдаю облака над Землей, мелкие, кучевые, и тени от них. Красиво. Красота!

В тот же миг тон звука, заполнявшего кабину, резко изменился.

– Произошло выключение второй степени, – доложил Гагарин.

– Работает то, что нужно, – подчеркнуто спокойным голосом отозвался Королев. – Последний этап. Все нормально...

Гагарин услышал, как включилась третья ступень, и сразу почувствовал новую волну перегрузок.

Потом его подбадривал Каманин. Николай Петрович на Земле чаще всего разговаривал с космонавтами так, будто они в чем-то провинились, но он, по неиссякаемой доброте душевной, так и быть, прощает им, и теперь Юрий не сразу узнал его голос, в котором вдруг зазвучали теплые приветливые нотки. Земные голосы то словно тонули в этой дымке за толстыми жаропрочными стеклами иллюминатора, то вновь всплывали и звучали в шлемофоне чисто, как на тренировках.

Резкий, какой-то очень военный звук разорвавшихся пиропатронов объяснил Гагарину, что корабль «отстрелился» от третьей ступени. Перегрузки скатились с тела, как волна в морском прибое. Невесомость он узнал не сразу. Где-то на четырнадцатой минуте после старта он не почувствовал, а, скорее, обнаружил ее в теле и проверил себя, безо всяких усилий подняв руку. Корабль медленно, сонно вращался – Земля уплывала из иллюминатора. И тут он увидел черное небо. Совершенно черное. Без звезд. Такого он не видел никогда – ни с Земли, ни из кабины истребителя. Легко придвинувшись поближе к иллюминатору, Юрий заглянул ниже и заметил, что горизонт изогнулся какой-то мутной дугой. Впервые человек не понял, не вычислил, а просто увидел, что Земля, оказывается, действительно шар!..

Голоса в наушниках все более растворялись, переходили в глухое, невнятное бормотанье. И на космодроме тоже с трудом различали его доклады. Когда он сказал, что летит «в тени Земли», слова эти прозвучали неразборчиво и все принялись спорить, что же это он сказал, но так и не отгадали, потому что в космодромном обиходе тогда еще не было такого понятия: «в тени Земли»...

Не раз приходилось слышать, что Гагарин в корабле ничего не делал и вообще вел себя, как подопытная морская свинка, у которой одна задача: выжить. Сам Гагарин в своей книге пишет: «С момента отрыва ракеты от стартового устройства управление всеми ее сложными механизмами приняли на себя разумные автоматические системы».

С другой стороны, у него же читаем: «Все время я работал... Разрезая космос, я работал, жил жизнью своей страны». Есть даже такая смешная «саморазоблачительная» фраза: «Несмотря на сложную работу, я не мог не думать».

Так работал или не работал? Гагарин ничего не включал, не выключал, никаких кнопок не нажимал, рычагов не двигал. Но Гагарин работал. Всякая работа – землю ли копаешь, стихи ли пишешь – всегда дает некий результат. Если мы ничего не получаем, никакой работы нет. Здесь мы получали информацию, которую давал Гагарин.

К моменту его полета уже ясно было, что такие перегрузки и вибрации, которые возникают на старте и финише, человек может выдержать. Но может ли он вынести продолжительную невесомость? Лайка и другие собаки вынесли. Но ведь человек – не собака. Как повлияют на мозг перемены в работе системы кровообращения, которая привыкла жить в мире тяжести? Сумеет ли человек в невесомости глотать, не застрянет ли пища в пищеводе? Наконец, не наступят ли некие психологические и психические сдвиги в его поведении? Будет ли он отдавать себе отчет в том, что он делает? В состоянии ли он следить за приборами и, если потребуется, проводить некие самостоятельные действия сообразно сложившейся ситуации? На все эти вопросы ответов не было. Были предположения, часто весьма убедительно обоснованные, но не ответы. Ответы дал Гагарин. Их было немного, но они были необходимы, чтобы завтра их стало больше. И в этом смысле Юрий Гагарин провел очень важную работу.