Королев: факты и мифы, стр. 187

Макеев родился под Москвой в поселке при Коломенском паровозостроительном заводе, рабочим которого был его отец. Через шесть лет семья переехала в Москву, и отец стал токарем на авиазаводе № 22 в Филях, – не раз завод этот уже назывался в нашей книге. Виктор окончил семь классов и тоже пошел на завод – стал чертежником в КБ Болховитинова. Тогда в Филях работали замечательные юноши: Янгель, Черток, Макеев, – но завод и КБ были слишком большими, чтобы они могли узнать друг друга. Да и разница между дипломированным инженером Янгелем и мальчишкой-чертежником Макеевым слишком велика была тогда. Когда началась война, завод, как вы помните, эвакуировался в Казань.

– Там я впервые увидел Королева, – говорит Виктор Петрович.

– И что же?

– А ничего! Увидел и забыл навсегда!

– И никакого «внутреннего голоса»?

– Полнейшая тишина!

Мы лежим на зеленом косогоре на берегу озера. Июль. Тепло. По озеру плавает много яхт и лодок. Визг, крики, плеск – звуки человеческого скопления у воды. Но они почему-то совершенно не мешают нашему разговору. Это – зона отдыха его КБ и завода, здесь все знают Виктора Петровича в лицо, но никто не обращает на него никакого внимания. А может быть Главный конструктор в плавках не воспринимается как Главный конструктор! Вытащить Виктора Петровича на этот косогор было не легко, но еще труднее было разговаривать в кабинете в постоянных телефонных трелях, в поминутных бумагах, которые молча тянули к нему люди, неслышно, как воздух, проникающие в кабинет. Здесь хоть телефона нет, а ручка только у меня, резолюции он накладывать не может – полностью обезоружен...

– Ни о каких ракетах я не думал, – говорит Макеев, покусывая травинку, – я в авиацию был влюблен. Как вернулся из эвакуации – сразу в МАИ. Трудно было, голодно. Подрабатывал, где мог. На фабрике «Дукат» – платили сигаретами. В институте одном платили спиртом из-под дохлых змей. В ЦАГИ работал, у Мясищева. А диплом пришел делать к Королеву. Темы СП сам утверждал, знал темы всех дипломников. У меня был диплом о полете человека в космос. Куда потом идти работать? Я договорился с одной организацией поближе к дому. Королев рассвирепел, диплом снял с защиты, чертежи арестовал, вызывает:

– В чем дело?!!

– Я в Филях живу, мне в Подлипки в один конец ехать два с половиной часа...

– А если я тебе жилье дам? Ты веришь мне, что я через 3-4 месяца дам тебе жилье? Веришь?

Я слушаю Макеева и думаю: «Ну, почему Королев в него вцепился? Мальчишка зеленый, дипломник, зачем он ему нужен? Каким же необыкновенным чутьем на таланты обладал Главный конструктор...»

– Работал я в проектном отделе у Сергея Сергеевича Крюкова, – продолжает Виктор Петрович, – и был очень активным комсомольцем. Выбрали меня в комсорги ОКБ. Я не стал дожидаться пока СП свое обещание с квартирой выполнит, построили мы дом методом «комсомольской стройки», там и поселился. А потом забрали меня в ЦК ВЛКСМ. Я отбивался, как мог, но не отбился. Определили меня инструктором отдела рабочей молодежи. Занимался металлургией и углем. Без конца командировки: Донбасс, Кузбасс, Тула... Очень много работал. Решили меня поощрить и послали на Олимпиаду в Хельсинки заместителем руководителя по политчасти команды вольной и классической борьбы. Видно, я всех ребят воодушевил невероятно, потому что все пятнадцать золотых медалей были наши...

Вернулся в Москву и думаю: ну, хватит воодушевлять, пора за дело браться. Поехал в Подлипки, пришел к Королеву, так и так, не по мне эта работа, хочу обратно. Возвращение «блудного сына» состоялось. Вот тут и подключили меня к «одиннадцатой» машине... Ездил на испытания в Кап.Яр, пока не научили ее летать.

Летом 1955-го, 6 июня, как сейчас помню, приехал я первый раз в Златоуст, пускать Р-11 в серию. Пустил. Вернулся. Вызывает Королев:

– Виктор Петрович, что бы вы сказали, если бы мы предложили вам должность заместителя Главного конструктора Уральского филиала?

Я подумал и говорю:

– Нет, Сергей Павлович, я на Урал поеду только Главным конструктором.

Королев от такой наглости обомлел, смотрит на меня и молчит. Ведь после ЦК я только три года проработал в ОКБ, мальчишка, щенок, тридцать лет мне было. Сергей Павлович не возмутился, не разозлился, просто он очень удивился. Да... Потом я и Устинову так сказал. Тот только улыбнулся и головой покрутил. А я действительно очень хотел стать Главным, свободы хотел и чувствовал, что справлюсь...

– Ничегошеньки этого тут не было, – он обвел рукой купальщиков и яхтсменов. – Куковал я один в гостинице. Через год получил квартиру, привез семью. И начал тут жить... Ну, вот и все, наверное...

За косогором в лесу стояли легкие домики, этакие чистенькие курятнички, и курятничек Главного конструктора ничем не отличался от остальных. Там мы обедали и долго еще говорили, до вечера.

То, чем кончил Макеев свой рассказ, было не концом, а началом. В начале 1956 года Виктор Петрович получил от Королева эскизный проект новой модификации морской ракеты и здесь, на Урале, превратил этот эскизный проект в свою первую ракету. С этого момента он приобретает самостоятельность и автономию.

– У Королева не было ревности, – говорил Макеев. – Он понимал, что всем заниматься он не сможет. Но ему всегда хотелось передать свои ракеты «в хорошие руки». Так о породистых щенках говорят, – он засмеялся...

Я не расспрашивал Виктора Петровича о его дальнейших работах – военная секретная техника, как говорится, «меньше знать – крепче спать». Да и не имело все это уже прямого отношения к герою этой книги. Наверное, Макеев делал хорошие ракеты для флота, раз Золотые Звезды получил. Виктор Петрович часто бывал в Москве, дал мне свой московский телефон, но мы ни разу в Москве не встретились. Один только раз я его видел в Москве в сырой, зябкий день конца октября 1985 года. Засыпанный поздними бледными астрами, Виктор Петрович лежал в гробу во Дворце культуры того самого завода, куда когда-то пришел он работать чертежником. Макеев, как и Янгель, умер в день своего рождения – ему исполнился 61 год, и цветы, которые клали на гроб, многие, возможно, покупали, чтобы подарить новорожденному...

Похороны были очень многолюдные, но тихие – академик и мертвый оставался засекреченным, и служба режима следила, чтобы на лентах прощальных венков не стояли, упаси боже, номера «почтовых ящиков». В официальном некрологе слова были туманны: «...им предложен ряд оригинальных решений по проектированию и испытанию сложных технических систем... которые послужили основой для организации и проведения обширных научно-исследовательских и конструкторских работ, завершившихся созданием важных образцов новой техники».

Годом раньше на родине, в Коломне, поставили ему бронзовый бюст, но за что, – народ толком не знал...

50