Королев: факты и мифы, стр. 129

Рядовые завода № 166, в отличие от «руководства», спали спокойно и о карах не думали. Люди работали изо всех сил и создали завод на пустом месте. На всю жизнь запомнил Сергей Павлович день, когда собрали они первый «носок» бомбардировщика, и втроем: два вольных – Лев Италийский, Венедикт Помаржанский и зек Сергей Королев – несли его примеривать к фюзеляжу. Оказалось, что «носок» не стыкуется и тогда в один день он, Королев, сделал так, что стал стыковаться.

15 февраля 1942 года на Юго-Западном фронте отбили три деревни, на Калининском устроили засаду и перестреляли двести немецких лыжников, под Москвой сбили три фашистских самолета, но, наверное, самая важная победа в день 15 февраля была одержана в тылу, в далеком Омске, когда полетел первый серийный бомбардировщик Ту-2.

Как и в ЦКБ, Королев ведет в Омске никому не известную, потаенную творческую жизнь: что-то чертит, рисует, считает, пишет; как и в Москве, никому своих записей не показывает. Когда Эсфирь Рачевская спросила Шекунова, почему Королев всегда такой угрюмо сосредоточенный, Евграф Порфирьевич честно признался:

– Не могу понять! Черт его знает, он чокнутый какой-то. Видите ли в чем дело, он постоянно о чем-то думает, но о чем – никто не знает...

Королев думал о ракетах. Когда его покинули единомышленники – Коренев и Термен, – он продолжал работать в одиночку. Никто в ракеты не верил. Он попробовал однажды показать свои выкладки Италийскому. Тот посмотрел и сказал:

– Сосчитано все верно. Но зачем это?

– Нам надо слетать на Луну обязательно! – в каком-то запале выдохнул Королев.

В цехе было ужасно холодно, градусов восемь, котельная не справлялась. Италинский дышал в ладони, грел руки, не расслышал, спросил рассеянно:

– Куда?

– На Луну.

Лев Александрович пожал плечами и промолчал.

Однажды разговор о ракетах возник в их комнате. Шекунов говорил очень горячо, убежденно:

– Уверяю вас, ракеты – тупые существа, дрессировке они не поддаются, как не поддаются дрессировке крокодилы. Летать вы их не научите: палка с постоянным смещением центра масс летать устойчиво не может. Я читал о давних попытках применения ракет в армии, но, в конце концов, от них всегда отказывались...

Иванов, интеллигентно потупившись, молчал, потом спросил осторожно:

– Я не совсем понимаю, Сергей Павлович, какую задачу вы собираетесь поставить перед ракетами, которую не могла бы решить авиация?

– Стратосфера. Заатмосферное пространство, – быстро ответил Королев.

– Все ясно. «Стратосфера!» – с издевкой в голосе, ни к кому не обращаясь, как бы сам себе, сказал Крутков, лежащий на кровати. – «Заатмосферное пространство!» Чрезвычайно актуально с учетом последних сводок Совинформбюро, – с этими словами он демонстративно отвернулся к стене.

Королев пожалел, что вообще затеял этот разговор. И в Болшево, и на Яузе, и здесь, в Омске, не раз уже убеждался он, что ничего эти разговоры не дадут, что обратить в свою веру этих умных, знающих людей, прекрасных инженеров, он не в силах. Лучше помалкивать.

Поэтому, когда один из петляковцев, приехавший из Казани, рассказал ему о том, что Глушко – зек из РНИИ – организовал там группу и проектирует ракетные двигатели для Пе-2, чтобы облегчить их взлет с маленьких фронтовых аэродромов, Королев никому ничего не сказал. Но с этого дня он неотступно думал о Глушко и твердо решил во что бы то ни стало добиться перевода в Казань. Дело проворачивалось медленно. После разговора с Королевым непосредственный его «куратор» («Малюта Куратор» – как звал его Крутков) Алексей Петрович Балашов долго сносился со своим начальством, а его начальство – со своим, и добро на перевод было получено только к осени. Вот тогда Королев объявил соседям по комнате, что уезжает в Казань.

– Ускорители эти, конечно, не самое интересное дело, но все-таки поближе к ракетам, – объяснил он, быть может впервые за много месяцев улыбнувшись, словно извиняясь.

– Ты дурак, – сказал Геллер. – Нежели ты не понимаешь, что сейчас, когда машина пошла на фронт, нас освободят обязательно?! Ты понимаешь, что ты дурак?

– Тимоша, называй меня как хочешь, но я поеду, – все с той же тихой улыбкой кротко ответил Королев.

– Тимофей, оставь его в покое, – отозвался с кровати Крутков.

В мае 1942 года три первых серийных самолета Ту-2 улетели в армию Громова. Потом бомбардировщики Туполева дрались на Курской дуге, обеспечивали Выборгскую операцию, бомбили Кенигсберг и Берлин. Ту-2 был признан лучшим фронтовым пикирующим бомбардировщиком второй мировой войны.

Геллер оказался прав. Не скоро, примерно через год – в сентябре 1943-го, туполевцев освободили. Не всех, конечно, группу – как и в первый раз. Заключенный Королев Сергей Павлович, 1906 года рождения, уроженец города Житомира, дело № 795372, узнал об этом уже в Казани.

36

Не пытаясь найти какую-нибудь логику в этих печальных событиях, выскажу субъективное мнение: различие в тюремных судьбах Глушко и Королева, несмотря на схожесть предъявленных им обвинений, на то, что числились они членами одной вредительской организации, можно объяснить лишь тем, что Валентин Петрович был арестован на три месяца раньше Королева. Похоже, что Глушко попал в ту же струю, что и Туполев. Следствие велось неспешно, Глушко писал жалобы, его снова допрашивали, он требовал очных ставок с Клейменовым, Лангемаком и Королевым, а ставок этих дать ему не могли, поскольку Клейменова и Лангемака давно уже расстреляли, а искать Королева было лень. Обвинение, с большим трудом, было составлено лишь через два года после ареста Валентина Петровича. В «Заключении» по делу Глушко отмечалось, что его «причастность к контрреволюционной организации основана на показаниях Клейменова, Лангемака и Королева, из показаний которых видно, что Королеву об участии Глушко в организации известно от Лангемака, Лангемаку от Клейменова, а... показания Клейменова не конкретны и из них не видно, от кого ему известно об участии Глушко в организации...» И хотя в совершенно секретной «Повестке» к заседанию Особого совещания и указывалось, что «в настоящий момент уточнить его (Глушко. – Я.Г.) вовлечение в троцкистскую организацию не представляется возможным», Особое совещание решило, что можно обойтись и без уточнений, и 15 августа 1939 года приговорило Валентина Петровича к восьми годам исправительно-трудовых лагерей.

Но в лагерь Глушко, по счастью, не попал. В Бутырке в камере № 113 он сидел без блатных, в компании людей замечательных – там были командарм с тремя орденами боевого Красного Знамени, посол в Японии, начальник КВЖД, председатель «Озета» 92, будущий академик, выдающийся теплотехник Борис Сергеевич Стечкин.

Он был, однако, не только выдающимся теплотехником, но и не менее выдающимся знатоком тюремных дел. В 1936 году, когда Стечкина, как бывшего вредителя, уволили с авиазавода, его хотел забрать к себе Туполев в 1-й главк Наркомата оборонной промышленности. Стечкин презирал чиновников, отказался, но вскоре с помощью того же Туполева стал заместителем начальника Центрального института авиационного моторостроения. Там его арестовали уже по делу Туполева – в принадлежности его к «фашистско-русской партии» сомнений не было, да и сам он до поры это не отрицал. У Стечкина был редкий нюх опытного зека. Он знал, что надо сделать, чтобы ускорить дело, а что для того, чтобы его притормозить, и когда надо ускорять, а когда притормаживать. О шарашках он прознал раньше других и подсказал Глушко написать заявление, просить использовать как специалиста. И действительно, заявление – редчайший случай! – возымело действие: Глушко перевели на авиазавод в Тушино, а когда он заикнулся, что, мол, не худо бы привезти из РНИИ его чертежи и документы, привезли. Более того, он попросил себе в помощь несколько человек – дали! Появился уже некий коллектив, эмбрион будущего ОКБ.