Представление для богов, стр. 132

Послышались восхищенные ругательства: гости, которых не видели Илларни и Чинзур, были довольны зрелищем.

Со вторым мертвецом вышла заминка. Хумсарец что-то пытался знаками объяснить хозяину, показывая на труп, потом на себя, потом снова на труп. Хозяин отвесил немому затрещину, тот неохотно подчинился и ухватил мертвеца за ноги. Стая в ожидании добычи снизилась так, что почти задевала крыльями лица стоящих на краю пропасти людей.

Любознательность Илларни оказалось сильнее отвращения и страха.

— О чем просил глухонемой? — шепнул он Чинзуру. Тот тихо промолвил, то ли отвечая хозяину, то ли говоря сам с собой?

— Надо же, а я-то не верил, что хумсарцы — людоеды...

Илларни содрогнулся.

Хозяин направился в дом, предоставив глухонемому тащить опустевший сундук. Гости тоже вернулись в комнату и продолжили попойку. Сон сморил их лишь тогда, когда в щели уже начал сочиться бледный утренний свет.

Когда бессвязные голоса за стеной смолкли, Илларни шагнул к двери.

Чинзур вцепился в край одежды хозяина, безмолвно пытаясь его удержать.

Илларни выдернул свою одежду из рук слуги и показал ему кулак.

Чинзур разыграл немую сцену не хуже хумсарца: рухнул на колени, заломил руки, начал раскачиваться из стороны в сторону.

Илларни отмахнулся от него: мол, ты как знаешь, пошел.

Поняв, что просьбы бесполезны, Чинзур поднялся на ноги, готовый следовать за хозяином.

За стеной на ковре разметались трое спящих. Гости оказались такими, какими их себе и представлял Илларни: здоровяки с тупыми рожами убийц. Осторожно перешагнув через их ноги, Илларни и Чинзур вышли за дверь и подперли ее валявшимся поблизости колом.

Хумсарец спал в конюшне, положив голову на охапку сена. Оттопыренные губы ухмылялись глупо и счастливо. Илларни с омерзением подумал, что негодяй видит во сне лакомый кусок, который наяву ему не достался.

Взяв стоявшую у стены лопату, Чинзур ударил хумсарца по голове, после чего сон людоеда стал еще крепче.

Пока Илларни выводил лошадей из конюшни, Чинзур возился у ворот. К счастью, засов прогнил от времени и поддался отчаянным усилиям грайанца.

Шум у ворот был услышан в доме. Хозяин и гости продрали глаза и дружно навалились на дверь. Кол отлетел прочь, дверь распахнулась — и кхархи-гарр в бессильной ярости увидели, как расходятся створки ворот, выпуская на свободу двух всадников.

Минуя ворота, Чинзур от восторга пронзительно завизжал и ударил коня каблуками в бока. А Илларни обернулся и прокричал по-наррабански:

— Проклятие богов на ваш притон, убийцы! Позор и смерть на ваши головы!..

12

Лунный свет, пролившись сквозь ажурную решетку, бросил светлый узор на лицо спящего. Таграх-дэр поморщился и застонал. Неизвестно, что беспокоило его: луна или тяжелые дневные мысли, не пожелавшие остаться за порогом сновидения.

Внезапно тревога, витавшая вокруг, сгустилась, стала реальной, тронула спящего своей холодной рукой.

Таграх-дэр открыл глаза.

Светильники уже погасли. В комнате качалось узорное лунное полотнище. То выныривая из его складок, то уходя во мрак, на Таграх-дэра глядело странное... лицо? Нет, не лицо, не морда чудовища — лик неведомого существа. Он был большой, переливчатый, вспыхивал искрами, а в центре его горели холодным бело-зеленым огнем огромные круглые глаза без зрачков.

Таграх-дэр лежал неподвижно, пытаясь понять, что это: продолжение сна или причудливая действительность?

Послышался мягкий, бархатный голос:

— Смертный, трепещи, но и гордись. Не каждому воочию являются духи — лишь тем, чьи грехи настолько глубоки и необычны, что прогневали Гарх-то-Горха.

Осторожно скосив глаза, вельможа с замиранием сердца разглядел еще одну фигуру — темную, высокую. Там, где чернело пятно лица, сияли зеленовато-белым светом два длинных узких клыка.

— Охрана!.. — позвал Таграх-дэр, но голос отказал ему, сорвался на писк.

— Охрана? — весело удивился бархатный голос. — Кто же стережет твой покой, смертный? Тени павших в бою героев? Воины, сотворенные магами из солнечных лучей и пламени? Или такие же презренные людишки, как ты сам? Ну, зови их, зови! Но сперва взгляни на светильник над своей головой. Сейчас он по моей воле зажжется.

Вспыхнувший свет ударил по напряженным глазам Таграх-дэра так, словно к лицу поднесли факел. На самом же деле огонек светильника был маленьким и слабым, он почти не рассеял тьму, лишь четче обрисовал контуры клыкастой фигуры. А блестящий лик засиял еще прихотливее, еще ярче забегали по нему искры.

— Если ты издашь еще хоть звук без моего позволения, жалкий червь, — все так же мягко продолжил голос, — под тобой загорится ковер. Это будет очень больно...

Таграх-дэр облился холодным потом, изнемогая от тоскливого отчаяния. Причиной тому были не только уверенность и спокойствие, звучавшие в бархатном голосе, не только жуткий вид сверкающего лика и темной фигуры с длинными клыками. Нет, вельможу заставило обессилеть давно уже терзавшее его предчувствие близкой кары. Оплот Горга-до понимал, что в своем честолюбии он зашел слишком далеко, нарушая не только законы, установленные людьми, но и волю Единого. А боги еще мстительнее, чем люди. Правда, Оплот ожидал, что они накажут его человеческими руками. Появление духов превратило энергичного, волевого и жестокого человека в беспомощного мальчишку. Страх не пришел извне — он давно жил в душе...

А бархатный голос продолжал:

— Загляни в свое замаранное грехами сердце, человечишка, и назови вслух то, что таил там до сих пор. Перечисли свои грехи перед Единым.

Торопясь, путаясь в словах, Оплот Горга-до начал рассказывать о клевете, которую распускал о своих недругах, о доносах, о лжи... и осекся — сам понял, что все это мелкие человеческие делишки, которые не могут потревожить Единого.

Духи ожидали молча, но каким беспощадным было это молчание!

Переведя дыхание, Таграх-дэр заговорил снова — на этот раз о главном. Угрюмо и безнадежно рассказал он, как при помощи грайанского звездочета проникал в тайны небес и кощунственно вызнавал волю богов.

— Кто еще из людей знает об этом? — упал вопрос, словно меч палача.

— Чинзур, слуга звездочета, они бежали вместе. Еще Хайшерхо, я уверен...

— Еще кто?

Эти два слова произнесла темная фигура. Впервые мрачное клыкастое существо вмешалось в разговор. Слова прозвучали невнятно, словно говорившему что-то мешало, но столько ненависти было в голосе, что Таграх-дэр коротко, жалобно проскулил. Впрочем, он быстро взял себя в руки и рассказал о двоих грайанцах, их подозрительном поведении и невероятном прорыве на свободу из темницы. Конечно, нельзя сказать с уверенностью, что их прибытие связано со звездочетом, но все же...

Когда Оплот закончил, воцарилась недобрая тишина.

— Ничтожная тварь! — презрительно произнес наконец бархатный голос. — Думаешь, волю Единого нарушить так же легко, как ваши человечьи законы? Пади ниц, смертный, и сто раз воззови к Гарх-то-Горху, умоляя о пощаде!

Уткнувшись носом в пыльный ковер, вельможа забормотал смиренные молитвы. Не успел он и четырех раз воззвать к милосердию Единого-и-Объединяющего, как затылком, лопатками, напряженной шеей ощутил, что в комнате никого нет. Но не рискнул подняться и продолжал бормотать бессильные, жалкие слова...

— Давай сюда клыки... да осторожнее, не раздави!

— Держи. Я все боялся, как бы их не раскусить.

— Раскусил бы — помер бы на месте, я ж такую отраву запаял в стекло! Называется — фосфор...

— Вот бы этот наррабанский придурок удивился... А светится красиво!

— Ты бы посмотрел, как маска целиком выглядит — и с глазами, и с клыками! Жаль, что такую прелесть пришлось разрознить, поделить на двоих.

Ловкие, чуткие руки Айрунги аккуратно сворачивали мягкую кожаную маску, расшитую блестящим бисером. Среди бисера зеленели две светящиеся стеклянные пластинки в форме глаз.