Хочу верить…, стр. 23

Что я наделал?!

Возле моего подъезда стояла залепленная снегом будка телефона-автомата. Я вошел в нее и опустил в прорезь монету.

— Это вы, Маша? — сказал я. — Маша, простите меня, ради бога! Не сердитесь.

— Я не сержусь, — ответила она, помолчав.

— Правда, не сердитесь?

— Спокойной ночи, Алеша… Лучше не будем говорить больше об этом…

— Спокойной ночи.

Я постоял, слушая короткие гудки. В будке было темно и сыро.

…На другой день вечером прямо из редакции я снова поехал на Кутузовский проспект. На душе у меня было смутно. Я думал о Маше и видел ее изумленные, растерянные глаза. Я ощущал губами ее твердые, неподатливые губы. Мне было горько, что все это произошло вот так — нерадостно и внезапно… О встрече с Чернышом я не думал. Я потерял интерес к Гале Наливайко. Мне вдруг показалось, что я ухожу все дальше и дальше от цели. Нет никакой связи между Галей и Людмилой, сбила меня с толку тетя Дуся…

…Игорь Черныш на этот раз оказался дома. Он был заядлым автомобилистом. Я сразу догадался об этом, войдя в квартиру. В передней стояло запасное колесо, на полу валялся брезентовый мешок с инструментами. На деревянной полке я увидел бутыли с антифризом и тормозной жидкостью, банки с краской и полировочной пастой. Пахло бензином.

Дверь открыл коренастый мужчина лет сорока пяти, с пышной, совершенно седой шевелюрой, лохматыми седыми бровями и румяным, веселым, молодым лицом, на котором почти не было морщин. Его большие карие умные глаза с любопытством уставились на меня.

— Вспомнил: вы насчет «Волги», — сказал он оживленно. — Вы мне звонили утром, да? Знаете, я передумал. Решил подождать с обменом. Мой «Москвичок» мне еще не надоел…

На нем были синие полотняные брюки с косыми «молниями» сзади на карманах и замшевая коричневая куртка, также с множеством карманов, пуговиц и застежек.

— Я не насчет «Волги». Я из газеты.

— Из газеты? — удивился Черныш. — Гм… Странно… Впрочем, извините, что же вы стоите? Раздевайтесь. Вешалки в этом доме нет, кладите прямо на стул.

В комнате царил невообразимый хаос. На стене висел большой лист ватмана, иа нем была нарисована непонятная схема. Какие-то трубки, спирали, кольца… Письменный стол был завален книгами и рукописями. Посреди пола валялся рюкзак, из которого торчало пластмассовое удилище. Стулья были заняты бумажными пакетами с крупой и концентратами, консервными банками и металлической посудой. У стены косо стояла раскладушка. Простыня свесилась на пол.

— Простите за беспорядок, — виновато сказал Черныш. — Со вчерашнего дня я в отпуске, собираюсь совершить путешествие в Мещерские леса. Пока будет дорога, поеду на машине, а дальше — на лыжах. Вы так не пробовали? Но, прошу прощения, вы ведь по делу…

Смахнув со стула пакет с сухарями, он предложил мне сесть.

Мне уже надоело рассказывать все с самого начала, и я сказал лишь, что интересуюсь судьбой Гали Наливайко, так как пишу очерк о подпольщиках Прибельска.

— Меня послал к вам Валерий Егорович Кораблев. Он просил передать вам привет.

Черныш сел на раскладушку, задумался.

— Ситуация получается сложная, — ответил он озадаченно. — Понимаете, дело в том, что я тоже пишу кое-что… Конечно, какой из меня писатель!.. Просто так, воспоминания… Там Гале Наливайко посвящено немало страниц. Мы ведь с нею довольно долго пробыли вместе… Собственно, я уже написал. Рукопись находится в издательстве. Выйдет теперь, что о Гале два раза будет написано, причем примерно одно и то же. Это вас не смущает?

— Это меня не смущает, — ответил я. — Я еще не знаю, буду ли писать именно о Гале, но даже если буду, У вас книга, а я собираю материал для газеты. Кроме того, я могу сослаться на вас…

— Нет, вы уж, пожалуйста, не ссылайтесь, дело ведь не в этом… Но как мы с вами поступим? Если хотите, я просто расскажу вам все, что знаю о Гале, а могу дать почитать главы из книги. У меня есть второй экземпляр. Можете использовать эти главы по своему усмотрению.

— Пожалуй, так будет лучше.

— Я согласен… Тогда подождите минутку.

Черныш достал из письменного стола толстую рукопись в картонной папке, развязал тесемки, отобрал страниц пятьдесят, завернул тв газету и протянул мне

— Когда вы едете? — опросил я.

— Думаю, послезавтра утром.

— Завтра я верну рукопись.

— Буду ждать вас.

Черныш проводил меня до дверей, и мы простились.

Всю ночь я читал главы из его книги. Игорь Яковлевич писал о себе в третьем лице, и мне трудно было освоиться с мыслью, что герой повести не выдуман автором, что он живой человек, которого я видел несколько часов назад…

Книга Черныша скоро будет издана. С разрешения автора привожу из нее несколько глав. Я не изменил в них ни слова.

10

«Глава вторая

Мать Игорь Черныш помнил плохо, помнил только, что жили в полуподвале, в каморке дворника. Отец — красавец мужчина, монтер из домоуправления — приходил не часто. Мать встречала его с поклонами. Они были не расписаны… Потом отец перестал удостаивать их посещениями. Однажды мать вышла убирать снег с улицы, и ее сшиб грузовик.

Отец — у него была красивая фамилия Веледницкий — не явился на похороны и как в воду канул.

Игорь полтора года скитался по стране, побывал в Туркестане, в Крыму, навидался всякого. Когда ему исполнилось тринадцать лет, он стал задумываться о своей жизии и пришел к выводу, что так можно кончить тюрьмой. Приехал в Прибельск и попросился в только что открывшееся училище при химзаводе.

…За три года до войны Игорь вернулся на свой завод, туда, где начинал трудовую деятельность. Многие еще помнили его подростком-ремесленником. Он поработал мастером, быстро был выдвинут на должность начальника цеха. В 1939 году вместе с группой советских инженеров его послали в заграничную командировку в Германию и Англию. За границей Игорь пробыл восемь месяцев. Он познакомился с зарубежными химическими предприятиями и овладел двумя языками: немецким и английским.

В начале 1940 года, почти сразу же после возвращения домой, Игорь был утвержден главным инженером завода.

В первый день войны он отправился в военкомат и попросил послать его на фронт. Ему вежливо посоветовали вернуться на завод и заниматься своим делом. Тогда он пошел в горком партии. Секретарь горкома долго беседовал с ним.

Через месяц Игорю сообщили, что он вместе с другими коммунистами в случае оккупации Прибельска останется в городе и перейдет на нелегальное положение.

По вечерам будущие подпольщики — мирные люди: врачи, рабочие, бухгалтеры — собирались в горкоме и учились обращению с оружием, с минами.

Двадцать восьмого августа 1941 года Прибельск был оставлен нашими войсками. Черныш переселился на окраину города, в комнатку, специально приготовленную для него. Над дверями повесил вывеску: «Чиню галоши и прочие резиновые вещи, а также ремонт автомобильных шин». Здесь он должен был дождаться прихода связного подпольного горкома партии. Месяц прожил в своей мастерской Игорь, но связной так и не явился. Окольными путями Игорь узнал, что подпольная организация провалилась, не успев даже приступить к работе. Сказались неопытность некоторых товарищей, их неумение реально оценить силу и хитрость противника.

Позже в городе появился бежавший из плена политрук Красной Армии Георгий Лагугенко, который вновь создал организацию, возглавил ее и был назначен секретарем подпольного горкома. Но это произошло уже в 1942 году, а в сентябре 1941 года Черныш был обречен на бездеятельность. Понимая это, он решил прорваться за линию фронта к своим.

Перейдя реку, в прибельских лесах он случайно набрел на базу партизанского отряда, которым командовал Ефим Сушков…»

… Во второй главе вслед за приведенными страницами дается подробный анализ причин, повлекших за собой разгром организации. Затем автор описывает знакомство Черныша с Сушковым.

В третьей, четвертой и пятой главах рассказывается об операциях партизанского отряда, в которых участвовал Черныш. Сами по себе эти главы увлекательны, но они не имеют отношения к Гале Наливайко, поэтому я опускаю их и начинаю сразу с шестой главы. События, описанные в ней и следующих главах, произошли осенью и зимой 1942 года.