Бунтующая Анжелика, стр. 6

— По-твоему, я так изменилась? — спросила Анжелика, невольно обеспокоившись.

— Вы еще краше, чем прежде, — с упреком в голосе промолвила Барбара. — Если подумать, это даже неестественно, ведь так не бывает. Волосы у вас не в порядке, кожа — жалость берет! И все же иногда вам можно дать двадцать лет — не поймешь, почему. Вот ведь и глаза у вас чудные. Как будто вы явились с того света.

— Ты почти права…

— Не то чтобы вы похорошели… — бормотала служанка, качая головой. — Это я не совсем так сказала. Нет, я думаю.., чувствую, что для мужчин вы теперь опаснее, чем прежде.

— Да оставь ты мужчин в покое, — усмехнулась Анжелика, пожав плечами, и посмотрела на свои руки. — У меня все еще ломаются ногти. Не знаю, как за ними ухаживать, чтобы вернуть им твердость.

Она вздохнула, погладила кудри ребенка. Его ярко-голубые глаза, густые ресницы, бело-розовая кожа, круглые, крепкие щеки, верно, привели бы в восхищение какого-нибудь художника-фламандца. От его красоты сжималось сердце. Глядя на него, она не могла не вспоминать своего второго мужа. Как она тогда металась, словно одержимая бесом, чтобы женить на себе каменносердого Филиппа! И собственными руками вырыла ров, отделивший ее от ее первой любви… «Ах, почему ты всегда подгоняешь судьбу?» — говорил Осман Ферраджи.

Она вздохнула, отвела глаза и погрузилась в глубокую задумчивость. Ребенок тихонько удалился. За него, по крайней мере, ей нечего опасаться. Шарль-Анри дю Плесси, крестник короля, никогда не потеряет наследства за грехи своей матери. Но вот ее старший — Флоримон, законный наследник роскошных владений графов Тулузских, превосходящий родовитостью и богатством всех Плесси, вместе взятых, может остаться ни с чем. Увы, его будущее так же неопределенно, как судьба какого-нибудь бастарда

.

Со времени приезда в замок она мечтала встретиться с ним. Еще совсем больная, голосом, прерывающимся от изнеможения, она продиктовала мэтру Молину письмо к своему брату, преподобному отцу де Сансе. Она не знала, что это послание возбудило подозрительность Монтадура. Поскольку особой грамотностью капитан не отличался, он заставил интенданта прочитать его вслух, а затем, убоявшись ответственности, отослал к де Марильяку. Тем не менее письмо дошло до адресата, поскольку Анжелика получила наконец ответ от иезуита.

Она узнала из него, что де Сансе получил приказ короля оставить молодого Флоримона де Морана в коллеже до тех пор, пока Его Величество не соблаговолит вернуть его матери. Преподобный отец де Сансе одобряет намерения августейшего монарха, заботящегося о наималейшем из своих подданных. Действительно, Флоримон ничего не выиграл бы от близости к женщине, чье поведение изобличает столь вздорный нрав. Ей надлежит доказать свое раскаянье и вернуть расположение государя. Она сможет увидеть сына лишь тогда, когда перестанет служить удручающим примером возмутительного и легкомысленного образа жизни. К тому же коллеж — лучшее место для ребенка, вошедшего в отроческие лета. Его дядя признавал за ним большие способности к учению, но находил, что мальчик ленив, скрытен вопреки видимой искренности манер и, говоря откровенно, вызывает разочарование. Однако, если действовать с должной настойчивостью, из него можно воспитать хорошего офицера.

Реймон де Сансе заканчивал письмо туманно-пророческими словами, отдававшими изрядной горечью. Он устал, говорилось там, нести на своих плечах груз ошибок его братьев и сестер и спасать тем самым честь рода Сансе де Монтелу, уберегая семью от монаршей немилости. Близок час, когда терпение двора истощится, и беды посыплются на его собственную голову. И это — несмотря на всю его безграничную верность престолу! Но как не навлечь на себя недовольство Его Величества, если многие годы приходится вступаться за недостойных, чье упорство в заблуждении поистине ошеломляет. Неужели суровых уроков, полученных Анжеликой, все еще недостаточно, чтобы умерить ее спесь? А ведь он многократно предостерегал ее, равно как и Гонтрана, Дени, Альбера!.. Увы, неблагодарные пренебрегли его предупреждениями и укорами… Голос их дикарской, неукротимой крови заглушал его тихие речи. Но придет день, когда он перестанет словом и делом оберегать их от гибели…

Этот ответ возмутил Анжелику более всего остального. Итак, у нее отбирали Флоримона. Какая низость! Флоримон, сирота, принадлежал ей, и никому другому. Ей он был спутником и другом, единственным живым свидетельством погибшей любви. Флоримон и Кантор, два ее первых сына, стали ей особенно близки за время ее скитаний по Средиземноморью.

Ей казалось, что она вновь завоевала любовь Кантора в своих безумных поисках, разделив тайные мечты маленького пажа. Он, мертвый, и она, попавшая в ту же ловушку, — они стали немного сообщниками. Теперь она не столь мучительно ощущала его отсутствие, его «исчезновение». Но сейчас она нуждалась во Флоримоне, старшем, в облике которого для нее оживали начавшие стираться в памяти черты того, исчезнувшего лица.

В бессильной ярости она перечитала письмо. И тут ее внимание привлекли жалобы брата. Любопытно: почему он негодует на все семейство вместо того, чтобы, как обычно, обвинить в общих бедах ее, Анжелику? С детства во всех катастрофах была виновата она, а теперь он употреблял множественное число. Она задумалась. В памяти всплыла королевская фраза, услышанная из уст де Марильяка: «Строптивость семейства, многие члены которого меня глубоко оскорбили…» Или что-то в этом роде. Она не смогла припомнить фразу в точности, право же, в ту минуту ей было не до подробностей. Только теперь, сопоставляя те слова с пассажем из письма Реймона, она спросила себя, нет ли в нем намека на некое неизвестное ей обстоятельство. Ее размышления прервал лакей, объявив, что барон де Сансе де Монтелу желает ее видеть.

Глава 4

Отец Анжелики барон де Сансе умер в прошлом году, зимой, перед ее отъездом в Марсель. Поэтому, услышав слова лакея, она встрепенулась, не поверив своим ушам.

У человека в коричневом платье и заляпанных грязью башмаках, поднимавшегося по ступеням крыльца, были поступь и повадка ее отца. Глядя, как он идет по галерее, она признала в чертах его замкнутого и хмурого лица сходство с кем-то из детей де Сансе. Один из ее братьев? Гонтран?.. Нет, Дени.

— Это ты, Дени?

— Здравствуй, — кивнул он.

Когда она уезжала, он был военным и служил на окраине Парижа. Теперь же она видела перед собой захудалого мелкопоместного дворянчика с уже отяжелевшим лицом и озабоченной миной, как у барона Армана. Чем-то смущенный, он мял в руках сложенное письмо.

— Вот. Я получил приказ от наместника, господина де Марильяка. Он просил навестить тебя. Ну, я и пришел.

— Похоже, в нашем семействе все действуют только по приказу. Как это мило!

— Черт подери, положение-то довольно затруднительное.

— А что происходит?

— И ты еще спрашиваешь. Это ведь за тобой по пятам гоняется вся полиция королевства. Это тебя возят под конвоем, как преступницу! Да все здесь только о тебе и говорят!

— Это понятно. Но что еще произошло?

Дени с удрученным видом уселся.

— Ну да, ты же еще ничего не знаешь. Я сейчас все тебе расскажу, как раз для того господин де Марильяк и послал меня сюда, чтобы навести тебя «на здравые размышления». Он так и сказал.

— Ты о чем?

— Не торопись. Сейчас все узнаешь. Прескверная история. Вся семья не может оправиться от позора… Ах, Анжелика, зачем ты уехала?

— Неужели кто-то осмелился нападать на наше семейство только потому, что мне взбрело в голову уехать без высочайшего соизволения?

— Да нет, это, собственно, не из-за тебя… Но если бы ты была там!.. Все произошло через несколько месяцев после твоего отъезда. Никто не знал, почему ты уехала, но король пребывал в ужасном настроении. Я-то сперва не слишком беспокоился. Я говорил себе: «Анжелика и не из таких передряг выпутывалась. Если она и сделала какую-то глупость, она достаточно красива, чтобы все исправить». Признаться, меня тогда больше всего тревожило, что я не знал, где тебя найти, чтобы подзанять деньжат. Мне как раз втемяшилось купить свободное место в полку версальской стражи. Я на тебя понадеялся, думал, ты поможешь мне, употребишь свое влияние.., и кошелек тоже. Когда дело сильно продвинулось, я отыскал Альбера, поскольку знал, что он уже пристроился при дворе брата короля. Мне повезло: он тогда купался в деньгах. Сказал мне, что брат короля от него без ума и осыпает своими милостями: дарственными, должностями. Альберу даже удалось добиться, чтобы ему пожаловали бенефиции с нашего аббатства в Ниеле. Эта мысль у него давно сидела в голове. Со всем этим он уже считал, что обеспечил себя до конца дней. Ему ничего не стоило ссудить несколько сотен ливров мне, бедному вояке, у которого нет ни смазливой рожи, ни этой обходительности… Он не заставил себя упрашивать, и я заплатил за патент. Потом перебрался в Версаль. Ты ведь понимаешь, там гораздо лучше, чем в Мелене, но, само собой, и строже. Надо быть всегда в лучшем виде, чтобы нравиться королю. Имелись, правда, и другие обязанности, не такие приятные: усмирять разных там каменщиков, ремесленников, когда те особенно заартачатся. По моему разумению, нас слишком часто напускали на них. Ведь тогда в Версале много строили, помнишь?