Бунтующая Анжелика, стр. 41

— Но почему?

Он страстно смотрел на нее. Его взгляд был красноречивее любых слов. Ее это не задевало, только трогало до слез. Она печально отвела глаза.

— Нет, мой дорогой мальчик, — тихо, с мольбой проговорила она, — не надо… Я…

— Я знаю, кто вы… Вы — единственная, кого я обожаю. Вы та, любовь к которой заставила меня понять, что можно забыть Бога ради поцелуя женщины.

— Не говорите так!

Она протянула ему руку, он взял ее. Она не могла ее отнять, такой целомудренной и мужественной была его рука.

— Позвольте.., один только раз.., сделать вам признание, — проговорил он хриплым голосом. — Вы наполнили мою жизнь чувством чистым и живительным, и я не могу об этом жалеть. Вы так очаровали меня, каждое ваше слово…

— Но ведь вам известны мои грехи.

— Они делают вас еще дороже в моих глазах, более слабой, более человечной. Ах, если бы я мог.., обнять вас, уберечь от врагов и от самой себя… Защищать всеми силами…

Силы, о которых он говорил, исходили от него, как свет, пронизывающий наступающие сумерки. То было властительное обаяние чистоты и молодости. Впервые за много месяцев Анжелика вновь ощутила приток жизни, мощной, всепроникающей, притягивающей ее и стремящейся вырвать из бездны отчаяния.

Она знала, что по вечерам он уходит в лес, там подолгу молится, упав на колени. Что любовь к Богу и та любовь, которую он отдал проклятой женщине, разрывают его сердце. До каких пор он сможет выносить это?

Анжелика не могла говорить. Она отняла руку и плотнее закуталась в плащ.

— Не бойтесь меня, — сказал он с нежностью. — Я бы боготворил вас, если бы вы бросили на меня хоть один благосклонный взгляд. По одному вашему знаку я бы растворился в вас… Всей душой надеюсь, что мои слова не оскорбляют вас, сударыня. Я ваш смиренный слуга. Поверьте, я понимаю, что нас разделяет неодолимая преграда.

— Ваш сан?

— Нет, вы сами. Тот ужас, который вам внушают мужчины и их вожделение, с те пор как… При моей неопытности я не смогу преодолеть этого препятствия.

— Замолчите… Вы сами не ведаете, что говорите…

От душевной боли на его лице появилось жесткое мужское выражение:

— Нет, я знаю… Вас погубили.., слишком много зла. И болезнь вашей души передалась вашему телу… Если бы не это, я бы припал к вашим коленям.., чтобы молить вас о любви. О, позвольте мне сказать вам это! Уже много лет я следую за вами, все ваши пути стали моими, и ваше присутствие мне нужнее воздуха, которым я дышу. Если бы вы не были такой.., неприступной.., все было бы по-другому…

Он помолчал, а когда заговорил вновь, его голос был еле слышен:

— Но.., все так, как есть. И это к лучшему. Из-за этого препятствия я остаюсь с Богом. Я никогда не буду вашим любовником… Это лишь мечты…

Казалось, он делает неимоверное усилие, чтобы овладеть собой.

— Но, по крайней мере, я вас спасу! — Его прекрасные глаза вновь засияли.

— Да, я сделаю для вас больше, чем все те, кто держал вас в объятиях. Я верну вам вашу душу, ваше сердце, вашу женственность — все, что у вас отняли… Сейчас я ничего не могу, но я умру ради вас, и только тогда.., когда меня озарит свет Господень я обрету силу, способную спасти вас. В день моей смерти… Ах, пусть скорей придет этот день!

Он сложил руки на груди:

— О, смерть! Поторопись!.. Ты поможешь мне освободить ее!

Они не услышали предостерегающего крика совы. Внезапно у входа в ущелье появился всадник. Уже можно было разглядеть его широкий кружевной воротник и плюмаж на шляпе. Следом за ним скакали солдаты в красных шлемах, вооруженные пиками.

Анжелика бросилась к Онорине. Аббат схватил мушкет и стал отстреливаться, прикрывая ее бегство, а она со всех ног мчалась под покров леса. Перед ней был крутой обрыв, за спиной — погоня. Она стала карабкаться по склону с ребенком на спине. Умница Онорина крепко охватила ее за шею. Шум падающих камней показывал, что ее соратники тоже пытались спастись бегством, взобравшись вверх по скользкому склону.

Офицер первым пришел в себя.

— Они здесь! — закричал он. — Мы накрыли их логово! Вперед, ребята, на волков!

Солдаты спешились и тоже полезли по крутому откосу.

Анжелика и ее запыхавшиеся спутники видели, что преследователи настигают их.

— Лезут…

— Подождите, поднимемся повыше.

Когда солдаты добрались до самого крутого участка склона, она закричала:

— Камни! Куски скал!

Вечерний воздух наполнился глухим рокотом. Крестьяне сталкивали вниз гигантские обломки утесов. Камни косили солдат, били их спереди, в грудь, и те, теряя равновесие, летели вниз. Наваливаясь плечами, беглецы отрывали от скал круглые камни, веками нависавшие над пропастью. Камни медленно отделялись, катились вниз все быстрее и быстрее, со звоном ударялись о деревья, отскакивали и летели вниз, давя солдат, скопившихся на склоне, как клопов.

Офицер приказал трубить сбор, и кавалеристы отступили, бережно поддерживая раненых и бросая убитых.

Их форма в закатных лучах казалась кроваво-красной. Анжелика наблюдала за ними сквозь ветви деревьев. Она узнала офицера. Это был господин де Бриенн, один из тех, кто когда-то в Версале галантно ухаживал за ней. Увидев его здесь, она вдруг особенно остро ощутила пропасть, более глубокую, чем это ущелье, что навсегда преградила ей обратную дорогу в тот призрачный мир.

Склонясь над обрывом, она звучно крикнула:

— Мое почтение, господин де Бриенн! Скажите Его Величеству, пусть вспомнит Багатель!

Ее крик далеко разнесся в вечернем воздухе.

Когда эти слова передали королю, он побледнел. Запершись в своем рабочем кабинете, он долго сидел один, спрятав лицо в ладони.

Потом вызвал военного министра и приказал ему покончить с бунтом в Пуату еще до весны. Любыми средствами.

Глава 9

Среди частей которые король отправил в Пуату в 1673 году, были Первый Овернский полк под командованием господина де Риома и пять наиболее отличившихся полков из Арденн. Король был достаточно наслышан о суеверном страхе солдат перед загадками лесов Пуату. Те, кого он послал туда теперь, уроженцы Оверни и Арденн, были лесными жителями, с детства привычными к зловещим сумеркам чащ, к кабанам и волкам, к угрюмым каменным глыбам, перегораживающим лесные тропы. Сыновья дровосеков и угольщиков, они умели читать невидимые следы, оставляемые в лесных дебрях человеком и зверем. Их форма была не красной, как у драгун, а черной, как у мрачных испанцев, на голове они носили стальные шлемы с высоко торчащим гребнем, на ногах — узкие сапоги до самых бедер. С ними были охотничьи собаки — сильные, свирепые доги.

Дробь их высоких барабанов непрестанно звучала в пустынной, тревожно замершей местности.

С ними в Пуату пришел страх.

Три тысячи пехотинцев, тысяча пятьсот кавалеристов, две тысячи конюхов, интендантство и артиллерия. Пушки для городов…

Король сказал: «До весны!»

Значит, на сей раз зима не остановит войну.

К весне осталась всего одна несдавшаяся крепость — там, где начался мятеж, между Лашатеньре и болотами. Сюда собрались последние заговорщики.

Жестокая весна! Держались морозы, и в конце марта снег даже не начал таять.

Сквозь маленькое окошко хижины Анжелика смотрела на возвращающегося Флипо. Он еле плелся, худой, истощенный, словно волк, отбившийся от стаи. Однако ни голод, ни холод, ни жизнь преследуемого зверя не убили его природной веселости. Он рассказывал, посмеиваясь:

— Ну, мне-таки удалось их найти! Они-то считали, что вас убили или сцапали. Я им доподлинно описал, как вы ночью удирали из замка Фужеру. Подумать только, они и туда добрались, ища вас… Нас предали, попомните мое слово! Предали, да и только! Нынче всюду предатели.

Он покосился на крестьянина и его старика отца, сидевших у очага, вытер рукавом покрасневший нос и продолжал, понизив голос:

— Я видел аббата, и господина барона, и Мартена Жене. Мальбран Верный Клинок тоже там был. Они все в один голос говорят, что надо бежать. Идет, мол, охота на мужчин. А того вернее, что как раз за женщиной. За вами, госпожа маркиза! За вашу голову назначена награда. Они уверены, что за тысячу ливров найдется кто-нибудь, кто пожелает предать вас. Люди уж больно напуганы и голодны. Стало быть, решено: нынче вечером соберемся у Фонаря Голубки, лесом дойдем до болот, а там недалеко и до побережья. Авось Понс-ле-Палю, который еще не успел сдаться, спрячет нас.., или поможет сесть на корабль.