Тюрьмой Варяга не сломить, стр. 20
— Билет, паспорт не забыл? — тихо спросил мистер Локхид. — В Париже встретишься с Патриком, передашь товар, потом можешь пару дней пошляться в городе и — назад. Как вернешься, сразу дай мне знать. — Мистер Локхид запустил правую руку во внутренний карман пальто и вытащил толстый конверт. — Здесь пять штук. Приедешь — получишь еще столько же. Как всегда.
Он смотрел, как улыбающийся толстяк засовывает конверт с деньгами в карман пуховика.
— Не потеряешь? — спросил насмешливо.
— Я-то? За кого ты меня принимаешь, Бэзил? — Толстяк посерьезнел. — В этом месяце еще будет?
Мистер Локхид печально посмотрел на наркокурьера. Он работал с ним недавно, месяца три. Толстяк Вилли был жадный болван, но обладал каким-то удивительным даром отводить от себя опасности. Хотя постоянно ходил по лезвию бритвы, доставляя героин в Европу в портпледе, который он сдавал в багаж. Правда, Вилли был гениальным химиком. Он пробил этот дерзкий вариант транспортировки наркотиков, потому что предложил заворачивать пакеты с героином в ткань с особой пропиткой. Такую «куклу» не могли распознать ни рентгеновские просветки таможенников, ни «наркоохотничьи» собаки.
Да, Вилли был гением, и терять его было жалко. Но игра шла по-крупному, и надо было делать то, что велено. Мистер Локхид небрежно подхватил синий портплед Вилли, а Вилли взял его портплед.
— В махровом халате, как всегда? — весело осведомился Вилли.
Мистер Локхид кивнул.
— Как всегда. Среди рубашек, носков и журналов…
— Ну, ладно.
Вилли махнул рукой и двинулся к стойке регистрации парижского рейса.
Мужчина в сером пальто внимательно смотрел, как он предъявил паспорт и билет, поставил портплед на ленту транспортера. Портплед медленно двинулся вниз, в черные недра багажного отделения аэропорта. Там его с тысячами чемоданов пропустят через короткий тоннель рентгеноскопа, и на белом экране высветятся невинные носки, рубашки и свернутый махровый халат…
Вилли прошел за турникет и бодро направился к окнам паспортного контроля. «Итак, этот тоже на месте», — подумал мужчина в сером пальто. Он пошел в дальний конец аэровокзала, вошел в телефон-автомат и набрал номер.
Соединение произошло не сразу — он звонил далеко. Наконец на другом конце провода сняли трубку и посльшалось отрывистое:
— Слушаю.
Мужчина в сером пальто приложил ладонь к микрофону и тихо заговорил по-русски:
— Валентин Семенович! Это Василий из Сан-Франциско. Передайте, что старик благополучно прошел регистрацию. Мой человек с подарком — тоже. Рейс «Эр Франс» 2345, Сан-Франциско — Париж. Это должно случиться над северной Канадой. Слушайте радио. Смотрите телевизор. Передайте немедленно.
Не прощаясь, он повесил трубку и глубоко вздохнул. Вилли жалко. Толковый был курьер. Таких сейчас днем с огнем не сыщешь.
У Валентина Семеновича дрожали руки. Этот звонок из Сан-Франциско совершенно выбил его из колеи. Он встал из-за стола и нервно прошелся по кабинету. Подошел к окну и встал за тюлевой занавеской, точно опасался, что кто-нибудь снизу, с улицы, его заметит. Валентин Семенович смотрел на знакомую площадь с дурацкой клумбой посередине, где когда-то темнел гранитный памятник. Потом перевел взгляд на магазин детской игрушки. Огромная новогодняя елка сияла разноцветными огнями. От нее к окнам тянулись гигантские гирлянды картонного лапника.
В глубине души он надеялся, что этого звонка не будет, что там, в Америке, все сорвется. И от него отстанут. Хотя бы сейчас, когда вообще ничего не понятно, не известно, «не прощупывается», как любил говорить его покойный босс. Сейчас, когда в Кремле все переполошились из-за болезни «Деда», все было настолько хрупко, неустойчиво, что не было смысла на что-то надеяться, а уж на что-то рассчитывать мог только полный кретин. Или человек, который стоял вплотную к невидимым нитям, контролировавшим все телодвижения московских марионеток.
Валентин Семенович вспомнил, как мудро он поступил тогда, в 1991-м. Как он тихо отошел в сторонку, дав возможность другим кричать и принимать решения. Он остался в стороне и в октябре 1993-го. И, как некоторые из дальновидных генералов, тоже сказал: «Мы вне политики». Потом ему это припомнили, но, во всяком случае, он не подрубил сук, на котором сидел, и остался не только жив, но еще и на свободе. А теперь его, против собственной воли, втянули в водоворот с непредсказуемыми последствиями. Но Валентин Семенович был бессилен что-либо предпринять. Невозможно было переждать и в стороне, ситуация тупиковая.
Если «Дед» оклемается — на что надежда ничтожно мала, — ему припомнят все, и этот звонок из Сан-Франциско тоже. Валентин Семенович ни секунды не сомневался в том, что у него на линии сидит «слухач». Он и сам был большой дока по этой части и в свое время кому только не понаставил «жучков» — да половине членов политбюро!
А если «Дед» загнется и придут новые, то ему не простят того, что он, почитай, десять лет верой и правдой прислуживал Нестеренко и его команде. Многие ему, конечно, прислуживали, но в этом доме, на этом этаже он, Валентин Семенович, был единственной опорой старого академика в законе.
И его не простят даже при том, что если бы не его инициатива, то Нестеренко не летел бы сейчас рейсом «Эр Франс» из Сан-Франциско…
Валентин Семенович снял трубку и приложил указательный палец к кнопкам с цифрами. Палец заметно дрожал.
— Алло, я только что получил сигнал… Оттуда… наш старый знакомый сел в самолет. Все идет по плану. Подарок тоже находится на борту.
— Когда это должно произойти? — поинтересовался хмурый голос.
— Где-то через час.
— Получается, что над северной Канадой? — в этот раз голос звучал задумчиво.
— Выходит, что так. Вероятно, будут сообщения… и в прессе тоже.
— Благодарю за информацию.
— Не за что.
Он положил трубку и задумался.
Глава 16 Крушение
Не задерживаясь в шумном зале ожидания, Егор Сергеевич Нестеренко отправился на поиски мужского туалета и почти сразу натолкнулся на дверь с искомым символом.
Войдя в кабинку и закрыв дверь на щеколду, он достал конверт, вытащил записку и снова прочитал короткий текст:
«Приговор вашему протеже вынесен в Москве».
Егор Сергеевич словно окаменел, глядя на листок бумаги. Четверть часа назад он торжествовал победу над одураченным противником, а сейчас чувствовал себя загнанным в ловушку, из которой нет выхода.
«Спокойно! Без паники! — одернул он себя. — Безвыходных положений не бывает. Если неведомая структура в Москве объявила ему войну и заварится каша, то он не опустит руки. У него и в столице, и по всей России есть верные солдаты, они незаметно и почти бескровно выполнят нужную работу. Но только к чему все это приведет?»
Егор Сергеевич разорвал записку и конверт на мелкие кусочки, бросил в унитаз и спустил воду.
«Ни хрена у них не выйдет, — подумал он в несвойственной ему манере. — Прорвемся! На каждую гайку найдется свой болт с резьбой. Надо будет прямо из парижского аэропорта позвонить генералу Артамонову. Пускай примет первые самые экстренные меры».
Пассажиры заняли места в самолете. Егор Сергеевич отыскал свое место в двенадцатом ряду, сел, пристегнул ремни и только теперь почувствовал, как устал. Слева от него через ряд бойкая француженка достала из сумки компьютер — ноутбук и, включив, застучала по клавишам. Журналистка, решил он и закрыл глаза, попробовав погрузиться в свои мысли, но не получилось — за иллюминатором взревели двигатели.
Ну что ж, гуд бай, Америка! Счастливо оставаться!
Нестеренко покосился на своих соседей справа: двое русских раскованных парней, особо не выбирающих выражения, громко беседовали между собой и, налегая на жевательные резинки, яростно двигали челюстями. Весь мир ходит в американских джинсах и кроссовках, поет по-английски, смотрит американское кино, жует попкорн, а Россия из самой читающей страны превратилась в самую жующую. Нет, нельзя сейчас раздражаться, наоборот, нужно все спокойно и трезво взвесить. На раздумья осталось слишком мало времени. Уже из Парижа следует по телефону дать необходимые распоряжения.