Анжелика в Новом Свете, стр. 132

В сумерки Скванто повели через перевал на другую сторону горы. И там он увидел, как скала вдруг раскрылась и с ужасающим грохотом выплюнула свои внутренности. А когда наступила ночь, три или четыре петарды, которые великолепно взлетели, несмотря на влажный воздух, завершили этот ослепляющий обман. Скванто вернулся к своим собратьям, и на лице его было такое же выражение, как у Моисея, когда он спустился с горы Синай.

— Да, я видел, как звезды упали с неба!

На рассвете следующего дня миссис Уильям поцеловала лежавшую в беспамятстве, но спасенную дочь, чтобы больше, возможно, не увидеть ее никогда.

Она объяснила Анжелике, где находится поселение Брансуик-Фоль, что на реке Андроокоггин, там живут бабушка и дедушка девочки. Может быть, когда-нибудь удастся переправить ее к ним. Потом, прижав к груди новорожденную, миссис Уильям мужественно последовала за своими суровыми стражами.

Анжелика смотрела, как под тихим мелким дождиком удаляется маленькая группа. Мгла и туман блуждали по поверхности озер. Вершины деревьев на плато заволакивались набухшими влагой тучами. Индейцы и их пленники шли вдоль озера. Пятилетнего мальчика нес его хозяин — индеец. Двенадцатилетнего Самюэля Догерти снова нагрузили, словно осла. Его отец поддерживал хромающего Уильяма.

Женщины, теплее одетые и лучше обутые, несли на руках своих малышей. Анжелика напичкала лекарствами крикливого мальчугана, которого звали Корнелием, чтобы он не плакал, и дала его матери бутылочку микстуры с собой.

Обе пленницы, подняв головы, мужественно зашагали вперед, стараясь не отставать от шедших мягким и быстрым шагом индейцев, чтобы не вызвать их недовольства. Видно было, как они углубляются в лес, исчезая в зеленеющей листве, словно погружаясь в какое-то пасмурное, пористое, мокрое чрево.

Глава 2

По мере того как весна вступала в свои права, в форт Вапассу отовсюду потянулись индейцы. Они без всякого стеснения входили в дом, бросали на стол меха, бесцеремонно располагались на кроватях в заляпанных грязью мокасинах, дымили своими трубками. Они требовали «огненной воды» и повсюду совали свой нос. Все это просто в отчаяние приводило госпожу Жонас.

Меховая лихорадка постепенно захватывала даже самых равнодушных. Пейрак все время твердил, что эта торговля нежелательна для него и как бы выгода, которую они получат от нее, не обернулась вскоре ловушкой для них самих. Он хорошо знал, что для французов из Новой Франции есть две священные вещи: крест и монополия на бобров, и считал, что не следует вызывать к себе неприязнь со стороны губернатора Квебека торговлей, в которой он, граф де Пейрак, не нуждается. Но совсем отказаться от нее было трудно. Торговля — весенняя болезнь в Америке. Каждую весну она трясет людей, словно лихорадка.

И действительно, как устоять перед неповторимой прелестью этих роскошных мехов, как устоять перед девственной белизной горностая, перед мягкой нежной выдрой, перед блестящим, пленительным мехом норки или серебристой лисы и особенно перед темно-коричневым золотом бобров — потрясающая картина! — иногда шириною десять дюймов или, наконец, перед шкурой черного медведя, волка, розовой ласки, полосатого скунса…

Появились в Вапассу и канадские трапперы — в их числе и Ромен де Л'Обиньер, — нагруженные шкурами, которые они добыли в горах на другом берегу реки Святого Лаврентия.

Они отважились на такое путешествие тайком, чтобы просить графа де Пейрака быть посредником и продать их меха в английских или голландских городах, чего они не могли сделать сами, боясь, что соотечественники обвинят их в предательстве. Но они знали, что таким путем заработают вдвое и то, что они получат у англичан в обмен, будет лучшего качества и в два раза дешевле, чем в Канаде. Так что их прибыль возрастет в четыре раза, если они продадут свои меха не в Квебеке.

Граф согласился сыграть роль посредника, но — услуга за услугу! — с условием, чтобы и они помогли ему и в случае надобности были бы по отношению к нему дружественны.

После прихода Л'Обиньера Элуа Маколле не смог дольше терпеть. Вапассу весь был пропитан запахом меха, зверей, и Маколле чувствовал себя, как старый боевой конь, который слышит призывные звуки труб и барабанов.

Он снял со ствола березы кору, сшил ее, набил обручи, приладил все как следует, заделал дыры, и, закончив сооружать свою небольшую лодку, взгромоздил ее себе на голову и отправился на поиски водного пути, который донес бы его до реки Сен-Франсуа, а оттуда — в земли Утауэс. Анжелика и дети гурьбой проводили его довольно далеко, сколько могли, и, когда он весьма проворно бросился в стремительный водоворот реки, долго, прощаясь, махали ему вслед.

Маленькая англичанка Роз-Анн уже поправилась. Это была высокая, но хрупкая, бледная девочка, которую цветущий вид Онорины, казалось, пугал. Онорина покровительственно звала ее малышкой, хотя Роз-Анн была в два раза старше ее. Девочки прекрасно находили общий язык, играя в куклы и часами готовя для заморских принцесс микстуры, которые затем поглощал Ланселот.

Анжелика заметила, что Кантор перестал изводить Онорину и временами даже проявлял к ней доброе внимание. Он целыми днями, а случалось, даже и ночами пропадал в горах, где бродил в сопровождении своей маленькой росомахи. И его отец не препятствовал этому. Возвращаясь, Кантор рассказывал любопытные истории о своих ночных прогулках и обещал Онорине как-нибудь взять ее с собой на ночь, чтобы она при свете луны посмотрела на волчью семью с волчатами. Он стал более разговорчив, охотнее делился своими мыслями.

— Я люблю волков, — говорил он, — они чувствительные, умные. Собака — животное свирепое. А волк — нет, только когда он защищается. Собака рассчитывает на человека. Волк — нет. Он знает, что он один, что у него нет друзей.

Повсюду в окрестностях форта возникали индейские типи, слышались крики детей, лай собак, вились неторопливые дымы очагов.

В один прекрасный день в Вапассу появился величественный Пиксарет. Он прошествовал по берегу озера, гордо потряхивая перьями ворона, что вместе с нитями жемчуга украшали его голову, и, улыбаясь, вошел во двор, бросая по сторонам надменные взгляды. Казалось, он даже не заметил, какое волнение вызвал его приход, и прямо прошел к мужчинам, которые так же, как и Анжелика с Эльвирой, находились во дворе. В знак сердечного приветствия индеец поднял руку с раскрытой ладонью. Потом он протянул плотнику Виньо что-то странное, что они сначала приняли за кусок меха, нечто вроде грязного хвоста ондатры.

— Хотите скальпы ингизов?.. Скальпы англичан?

Эльвира, чувствуя, что ее мутит, поднесла руку к губам и убежала.

— Хотите скальпы ингизов? — повторил индеец. — Они целые. Я сам снял их в Джемстуке с голов этих нечестивых койотов, которые предали господа нашего Иисуса Христа… Хотите повесить это над вашей дверью? Если вы добрые христиане…

И, расхохотавшись в лицо растерявшимся мужчинам, вождь патсуикетов оборвал себя на полуслове, круто повернулся и ушел, как и появился, полный надменности, потрясая на вытянутой руке своими гнусными трофеями.

В начале июня прошел слух, будто на лодках по реке Кеннебек поднимается вооруженный отряд. Они уже долго жили слишком спокойно. Они даже иногда смеялись, вспоминая, что возомнили себе, когда устраивались на зиму в форте: думали, что не увидят ни одной живой души в течение долгих месяцев. Кто, мол, осмелится пересечь эти таящие смерть пустынные пространства? Но, как оказалось, канадские французы осмеливаются на все. Вот что узнали жители Вапассу за минувшую зиму. Зимой им, отрешенным от всего мира, отнюдь не пришлось скучать. Их навещали. И уж теперь, когда у них с избытком сил и достаточно пороха и пуль, изготовленных на руднике, пусть приходят! Теперь у них есть все, чтобы принять непрошеных гостей…

Но вскоре по некоторым подробностям, сообщенным индейцами, которые принесли эту весть, выяснилось, что речь идет о наемниках, которых набрал Курт Риц, доверенное лицо Жоффрея де Пейрака. Граф с этой целью оставил его в Новой Англии.