Код Майя: 2012, стр. 18

Несколькими часами позже, когда спустился прохладный вечер, Седрик Оуэн нашел таверну, где его не слишком хороший испанский был встречен с добродушным пониманием, на которое он рассчитывал, приехав сюда. К тому же рыбный суп оказался густым, его было много, и материальное благополучие от него не пострадало.

Оуэн разговорился со служащим, который когда-то работал в банке Медичи, и они обсудили Новый Свет, потом Старый и снова Новый, а затем способы разбогатеть и сохранить деньги, чтобы не стать жертвой налогов и монархов, считающих банки своей личной кормушкой.

Они не касались «зеленого золота», о котором мечтал Агилар, но разговор получился интересным и возбуждающим и становился все более захватывающим по мере того, как вечер превращался в ночь.

Оуэн выпил больше вина, чем, возможно, следовало, но ему впервые удалось расслабиться в приятной компании, с тех пор как он покинул Францию, и, когда хозяин таверны сказал, что им пора закрываться, ушел в прекрасном расположении духа и направился в свою комнату у мавританских стен.

Севилья ночью нравилась ему больше, чем днем. Воздух был теплым, но не жарким, к тому же мухи пропали. На небе сияли звезды, казавшиеся ярче и ближе, чем те, на которые он смотрел с плоских, заросших папоротником равнин Кембриджа. Оуэн остановился на середине холма и, вытянув шею, стал смотреть на небо и звезды. Небесный свод перед его глазами медленно вращался, это его не удивило, хотя и несколько обеспокоило.

— Помогите! Убивают! Помогите!

Кричали по-испански, слева от Оуэна. Не раздумывая, он помчался на голос и, завернув за угол, оказался в узком крипом переулке, где он едва помещался, скорее это была канава между двумя виллами из белого известняка. Ни свечи, ни факелы не горели. Молочное сияние звездного света было практически скрыто нависшими черепичными крышами домов.

Темнота пожрала его тень и превратила землю под ногами и черную неизвестность, и он не знал, что ждет его впереди, твердая поверхность или яма — или разлагающиеся рыбьи внутренности. Он поскользнулся и полетел на груду ящиков, которых не видел, потом наткнулся на бочонок с тухлой рыбой, тот перевернулся, и Оуэн в конце концов упал на землю, оказавшуюся такой жесткой, что он задохнулся от боли.

— А-а-а-а-а!

Крик сначала прозвучал не слишком громко, затем превратился в визг и неожиданно смолк. Тишину нарушали лишь глухие удары чего-то деревянного по человеческому толу.

Оуэн поднялся на ноги, опираясь обеими руками о стену дома, чтобы не упасть и не потерять направление, и поспешил, насколько это было возможно, завернув за угол, на шум.

И свете, струящемся из приоткрытой двери, он увидел скорчившегося на земле человека, над которым склонились двое. Стоны боли, издаваемые человеком на земле, были животными по своей природе, я Оуэн не смог сразу определить, кто это, мужчина или женщина, и к какому народу принадлежит жертва. Неожиданно шум избиения прекратился, и в тусклом свете блеснуло лезвие ножа.

— Прекратите! Немедленно остановитесь!

Один, без оружия, не слишком трезвый, забыв о наставлениях своего учителя по фехтованию, Седрик Оуэн бросился на того из двоих, кто держал нож.

Схватка получилась короткой и болезненной, и первой мыслью, удивившей Оуэна, было то, что он не умер мгновенно.

Вторым поразившим его открытием стало то, что, хотя он и лежал на земле в грязной канаве, с раскроенной головой, из которой текла кровь, заливавшая лицо, а тот самый нож был занесен над ним, он не испытал страха перед смертью. У него лишь возникло ощущение, будто в его сознании распахнулась дверь, ведущая к голубому живому камню, а за ней его ждало сияющее будущее, открытое и прекрасное, и он мог совершенно спокойно идти к нему, забыв об ответственности, возложенной на него Нострадамусом.

И последним сюрпризом стало то, что нож так и не поразил его. Пока Оуэн заглядывал в будущее и пытался привести в порядок свои мысли, чья-то рука схватила его за плечо и заставила сесть.

— Какая поразительная вещь, не так ли, сеньор Оуэн? На меня напали головорезы в моем родном городе, и единственным во всей Севилье, кто пришел ко мне на помощь, оказался подвыпивший, воняющий рыбой врач-англичанин.

Покрытое синяками и перепачканное кровью лицо Фернандеса де Агилара смотрело, ухмыляясь, на Оуэна. Одной рукой испанец помог ему подняться на ноги, другая безжизненно висела вдоль тела, повернутая под неестественным углом. Кровь стекала из его запястья и капала на землю.

Оуэн выплюнул свою собственную кровь на камни у себя под ногами и сквозь распухшие губы проговорил:

— Вам нужно срочно вправить руку.

— Нужно. А врачу такое по силам?

— Да, я могу это сделать.

Он послал безмолвную благодарность Нострадамусу за преподанные уроки.

Испанец был возбужден, как это бывает с мужчинами, оказавшимися в трудном положении и победившими. Однако его глаза оставались спокойными, а сам он уже не выглядел самовлюбленным хлыщом, с которым Седрик Оуэн встречался днем.

— Если вы сумеете мне помочь, возможно, позже мы пересмотрим наш утренний разговор. Вполне вероятно, ваша королева вовсе не мерзкое отродье сластолюбивого борова, коей я ее считал, а на «Авроре» отыщется место для врача, который умеет вправлять кости, а также сможет сказать, когда Луна будет находиться в противоположной фазе к воинственной звезде. Мы отплываем через две недели. Насколько я понимаю, теперь моя очередь платить за вино?

ГЛАВА 7

На борту «Авроры», третьего корабля конвоя короля Испании под управлением Фернандеса де Агилара, Атлантический океан, курс на запад

Сентябрь 1556 года

Рассчитывая точку Фортуны ночным методом, он понял, что она перешла из созвездия Козерога в созвездие Водолея и находится в квадрате с неблагоприятно расположенными Венерой и Сатурном. Соответственно, с неба лил бесконечный дождь, а рыба не клевала. Седрик Оуэн сидел на корме корабля, свесив ноги за борт, держал в руке бесполезную удочку, страдал от морской болезни и отчаянно себя жалел, когда его нашел Фернандес де Агилар.

Дождь, который тихо и настойчиво стучал по палубе, был недостаточно сильным, чтобы прогнать Оуэна внутрь, но промочил насквозь шерстяной костюм, и вскоре ткань начала натирать ему кожу во всех местах.

Теперь он уже не так страдал от морской болезни, чтобы оставаться в своей каюте, как это было в первые десять дней путешествия. Во время своего начального обучения медицине он дважды плавал на кораблях во Францию и Испанию и считал себя закаленным путешественником, но, когда они вышли в открытый океан, направившись к юго-западу от Севильи, он впал в полубессознательное состояние и его так часто тошнило, что Фернандес де Агилар пригрозил, что покинет конвой и повернет «Аврору» назад, а затем высадит врача в ближайшем порту, чтобы он выблевал все свои внутренности и не умер на палубе.

Оуэн умолял его не делать этого, частично потому, что гордость не позволяла ему повернуть назад, но главным образом из-за того, что голубой камень еще никогда не был так счастлив. Он оставался спокойным в глубине его сознания, излучал удовлетворение, точно любовник, получивший бесценный дар, и Оуэн не мог лишить его радости ради такой тривиальной вещи, как свои собственные неудобства.

Таким образом, он остался и умудрился выпить невероятное количество пресной воды, чтобы помешать солям своего тела поглотить ртуть и серу, и в это, десятое утро пути выбрался из каюты и с опаской уселся на корме «Авроры», свесив ноги в сапогах за борт и держа в руках длинную удочку. Он терпеливо дожидался, когда верткие блестящие рыбы, плавающие близко к поверхности воды, схватят наживку из вяленой говядины, но, похоже, они не собирались на нее клевать.

Де Агилар, будучи капитаном корабля, совсем не страдал от морской болезни и не намеревался страдать от нее в будущем. Чувствуя себя совершенно комфортно, он поставил локти на перила и смотрел вдоль длинного серебристого хвоста вспененной воды, стелющегося за кораблем, одновременно демонстрируя свой идеальный профиль.