Ф. М. Том 2, стр. 36

— Даже проверять не стали, любит их кто иль нет? — не сдержался Порфирий Петрович. — У Алены Ивановны, к примеру, сестра малахольная.

Но Аркадия Ивановича было не сбить:

— Сестре без старухи только облегчение выйдет. Очень уж ведьма эту Лизавету мучила. Не сильно я сестру по голове-то стукнул? Единственно чтоб оглушить, ибо к чему ж мне зазря арифметику усугублять? Существо она безобидное, и дома ей быть никак не следовало — она к куме чаёвничать отправилась. Что удивляетесь? Говорю ведь: я справки навёл, а человек я обстоятельный… Ну вот, стало быть, сначала Алену Ивановну с Чебаровым сплюсовал — к ростовщице якобы заклад хороший принёс, к стряпчему — кляузу. Жадны очень были, нисколько я с ними не затруднился. А потом и Дарьюшку, жабу мерзкую, угостил. Это и того легче вышло. С Ресслихшей только замешкался. Выманила она себе отсрочку, сама того не ведая.

Помещику отчего-то стало вдруг весело, так весело, что он со смеху пополам согнулся. Удобнейший был момент, чтоб револьвер с полу подобрать, но Порфирий Петрович не стал.

— Чем же она так себя перед вами отличила? Аркадий Иванович разогнулся, с важным видом сказал:

— Жениться я собрался, по Гертруды Карловны протекции. Уж несколько дней в женихах хожу. Она говорит: «Девочка — прелесть, совершенно в вашем вкусе. И родители возьмут недорого. Только уговор: после медового месяца вы жену ко мне привезёте, на что она вам? А я уж ей применение сыщу». Хотел я Гертруду в тот самый миг по маковке угостить, благо и трость при мне была. Любопытство удержало. Животное ведь во мне никуда не делось. Сходил, поглядел — и вправду очень хороша. Не только телесно, в этом возрасте они все персики. Но у этой в глазках ещё и гордость читается, и характер, и страсть. Эх, подумал я, минусом больше, минусом меньше. Ресслихшей же и расплачусь. — В его глазах мелькнули весёлые, безумные огоньки. — По-моему, даже остроумно. А, с другой стороны, отчего бы мне и не жениться? Предстать пред очи той, другой, уже не мечтаю: отвергла и вновь отвергнет. Ей не нуль нужен, а величина положительная. Для путешествия же, в которое я собираюсь, и нулём обойтись можно. Я в Америку нацелился уплыть, не говорил я вам?

— Поминали-с, про Новый Свет.

— Интереснейшее, говорят, место. У меня там знакомец один проживает. Очень расхваливает… О чем бишь я? — Аркадий Иванович потёр лоб. — Ах да, арифметика. Считайте сами: за немую девчонку, лакея и Марфу Петровну я расплатился процентщицей, Чебаровым и Дарьей Францевной. Господина Лужина, — он кивнул на труп Петра Петровича, — хотел я себе в кредит вписать, как будущую индульгенцию. Очень уж гнусный экземпляр. Да жалко мальчишка, помощник ваш, припутался. Ничего, это квит на квит пойдёт. Таким образом на сей момент я полностию чист и выведен в нуль целых, нуль десятых. Был Аркадий Свидригайлов, а как бы его и не было. Сколько напакостил, столько за собою и прибрал.

Достаточно, сказал себе надворный советник. Пора!

Он оглушительно чихнул — не взаправду, а притворно, и, будто бы желая прикрыть собеседника от брызг, наклонился всем телом вперёд и в сторону. Оставалось лишь протянуть левую, незашибленную руку.

— Про невесту мою желаете послушать? — хихикнул Свидригайлов. — Как я её к венцу готовлю? Послушайте, вам занятно будет.

Пристав медленно разогнулся. Сочные губы помещика плотоядно улыбались.

— Здесь подготовочка сладостнее результата, уж можете мне поверить, я в таких делах толк знаю. В семействе ихнем я на полном доверии, особенно после того, как папаше тысячонку вперёд дал. Предоставляют все свободы. В шестнадцать лет барышни ко всему любопытны, только поспешностью не спугни. Я с нею для начала взял солидный и пренаучный тон. Мол, для добросовестного исполнения будущих обязанностей супруги и матери должен ввести свою невесту во все физиологические подробности — так оно прогрессивней и цивилизованней выйдет. Читал вслух из медицинской энциклопедии, показывал картинки. А вчера наглядную демонстрацию произвёл. В заведении у Гертруды Карловны такие особые комнатки есть, где можно через окошечко подглядеть. Стоим мы с моей Аделаидой Степановной щека к щеке, подглядываем, а в будуаре специально нанятая мною девка с нанятым же кавалером ухищряются. Я же тихонько, шёпотом, подробности разъясняю, всё тем же цивилизованным тоном. А щёчка у невесты моей все горячее, а сердчишко колотится… Ну, я руку ей на спину положил, где шнуровочка. Распускаю понемножку, и пальцами все ниже, ниже, где у них, барышень, над филейными частями, знаете, славные такие ямочки…

— Довольно! — вскричал Порфирий Петрович. — Какие гадости вы говорите! Прекратите, низкий вы человек!

Аркадий Иванович так и зашёлся — до слез из глаз, даже тростью от весёлости об стол застучал.

— Ох… Я думал, раньше оборвёте. Однако вы даже до «ямочек над филейными частями» дослушали. Экий вы, сударь, сладострастник. Сколько раз могли «франкотт» свой подобрать, да не стали — очень уж хотелось ещё послушать.

С этими словами Свидригайлов быстро наклонился вперёд, концом палки ловко подцепил револьвер и подтянул к себе. Надворный советник не успел и шелохнуться.

— Хорошая вещь, — одобрил весельчак, покручивая барабан. — Рублей сорок, поди, отдали? А вот интересно, — он заглянул в дуло…

Здесь, на середине предложения, повесть заканчивалась, причём за последним абзацем, яростно перечёркнутым крест-накрест, было криво и крупно написано:

А дальше начинался текст, знакомый Николасу Фандорину с юных лет:

ДОПОЛНЕНИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ

Одна из тягчайших нагрузок почти всякого детективного романа — необходимость в конце разъяснить все хитросплетения и разоблачить все фокусы, которыми сочинитель расцветил сюжет. Совершенно уклониться от этой повинности невозможно, ибо рискуешь оставить читателя обиженным и неудовлетворённым. Однако растолковывать каждую мелочь тоже не резон, ведь за кокетство завязки и неожиданность кульминации отдуваться будет несчастный финал, в котором и так каждая строка на вес золота..

С одной стороны, долг вежливости требует от автора все непонятности разжевать, в рот читателю положить, да ещё губы салфеткой вытереть. С другой стороны, от чрезмерной обстоятельности концовка детективного сочинения вечно получается растянутой, вялой, а для читателя проницательного ещё и излишней, потому что он и так все отлично понял. Находясь меж сими Сциллой и Харибдою, решились мы на компромисс: оставили внутри самого романа лишь разъяснения совершенно необходимые, а разоблачение мелких фокусов, равно как и необязательные, но полезные дополнения к нашему повествованию вынесли в особый раздел.

Сделано это не ради какого-нибудь, упаси Боже, формализма, а единственно в надежде, что так будут и волки (то есть читатели проницательные) сыты, и овцы (сиречь читатели обычные) целы.

С. 5 — Короче тухляк вышел, полный.