Анжелика и ее любовь, стр. 97
— Нет, другое. Но скоро я узнаю…
Он еще крепче прижал ее к себе.
— Это так удивительно — открыть, что вы совсем не такая, какою я вас представлял… Необыкновенная моя жена, самая прекрасная, незабываемая.., неужели именно мне вы достались в тот чудесный день в Тулузском соборе?
Она увидела, как изменилось его лицо, как эти резкие черты и чувственные, нередко так сурово сжатые губы дрогнули в улыбке, полной бесконечной грусти.
— Я очень плохо оберегал вас, бедное мое сокровище.., драгоценное мое сокровище.., я столько раз вас терял…
— Жоффрей… — прошептала она.
Она хотела сказать ему что-то важное, крикнуть, что все прошлые горести уже стерты, забыты, раз они вновь нашли друг друга, но в этот миг до ее сознания дошло, что в дверь стучат, и где-то рядом слышится голос разбуженного ребенка.
Жоффрей де Пейрак выругался сквозь зубы:
— Черт возьми! Похоже, в Новом Свете слишком много народу, чтобы мы могли без помех поговорить друг с другом.
На пороге хижины стояла юная дочь Маниго Ребекка. Вид у нее был растерянный, она тяжело дышала, словно только что пробежала несколько лье.
— Госпожа Анжелика, — проговорила она молящим, срывающимся от волнения голосом, — идемте.., идемте скорее… У Женни начались роды…
Глава 7
Ребенок Женни родился на рассвете. Это был мальчик. Всем, кто собрался у хижины, где молодая мать произвела его на свет, казалось, что это самый необыкновенный ребенок на земле, а то, что новорожденный был мальчиком, представлялось настоящим чудом.
Накануне вечером Анжелика отвела Женни в домик Кроули, а спящих детей перенесли в другие хижины. Мать роженицы, госпожа Маниго, столь уверенно распоряжавшаяся в гостиных своего ларошельского особняка, совсем растерялась перед событием, которое могла себе представить не иначе, как в привычной обстановке благопристойности и достатка.
— Ах, зачем нас занесло в эту глушь! — причитала она. — Здесь нет ни грелки, чтобы согреть постель, ни повитухи, которая помогла бы моей бедной девочке. Когда я вспоминаю о прекрасных простынях с кружевной оторочкой, что остались на моей широкой кровати… Ох, Господи, Господи!
— Сейчас на ваших простынях с кружевной оторочкой спят, не сняв сапог, королевские драгуны, — с грубой прямотой ответила Анжелика. — Вам это известно не хуже, чем мне. Радуйтесь, что ваш внук родится не в тюрьме, где удобств еще меньше, чем здесь, а на свободе, среди своих родных.
Женни, дрожа, цеплялась за руку Анжелики. Та терпеливо сидела рядом и в конце концов сумела ее успокоить. В середине ночи в хижину явилась странного вида женщина и принесла несколько мешочков с сухими лекарственными травами. То была старая индианка-повитуха — как выяснилось, граф де Пейрак послал за ней в ближайшую деревню.
Ребенок появился на свет легко, с первыми лучами восходящего солнца. Своим громким криком он словно приветствовал эту сияющую мириадами огней утреннюю зарю, которая соткала вокруг полуразрушенных хижин великолепные шатры из золотистого тумана.
После стольких часов тревожного ожидания все, и мужчины, и женщины, толпившиеся у дома Кроули, разразились радостными возгласами, а многие даже заплакали. Оказывается, жизнь — это так просто… Истине этой их научил новорожденный младенец, издававший свой первый крик, даже не замечая лишений, среди которых он появился на свет.
Анжелика еще держала ребенка Женни, запеленутого на индейский манер невозмутимой меднокожей повитухой, когда пришел граф де Пейрак, чтобы засвидетельствовать свое почтение молодой матери.
Он вошел вслед за двумя слугами, которые поставили на кровать два ларца: в одном был жемчуг, в другом — два небольших отреза золотой парчи. Сам он протянул роженице футляр — в нем сверкал перстень с сапфиром.
— Вы преподнесли этой новой земле самый прекрасный подарок, какого она только могла ожидать, сударыня. В краю, где мы находимся, предметы, которые я вам дарю, имеют ценность прежде всего, как символы. Ваш сын рожден в бедности, но под знаком великого богатства. Я считаю это добрым предзнаменованием и для него, и для вас, его родителей.
— Сударь, я не могу поверить… — пробормотал, запинаясь от волнения, молодой отец. — Такой дорогой камень…
— Храните его в память об этом счастливом дне. Уверен — ваша жена будет носить его с радостью, хотя и не сможет доставить себе удовольствие поразить им целый город. Впрочем, такая возможность у нее тоже будет, дайте только срок… Кстати, как назвали это прекрасное дитя?
Родители и бабушка с дедушкой переглянулись. Если бы ребенок родился в Ла-Рошели, имя ему уже давно бы выбрали после продолжительных и жарких споров. Взоры присутствующих обратились было к господину Маниго, но тот уже вконец отупел. Он попытался вспомнить, как звали тех предков, чьими портретами были увешаны стены его дома, но ни одно имя так и не пришло ему на память. Последняя просто отказывалась ему служить, затуманенная неодолимой сонливостью — ведь Маниго не спал всю ночь, с минуты на минуту ожидая смерти дочери. В конце концов он сдался и признался, что ничего не может придумать.
— Выбирайте сами, дети мои. Здесь, на этой земле, обычаи, которые мы почитали священными, утрачивают свой смысл. Так что решать вам.
Женни и ее муж запротестовали. Они тоже не задумывались об именах, во всем полагаясь на решение главы семейства. Нет, такая ответственность им не по плечу. Ведь нельзя же дать первое попавшееся имя такому замечательному ребенку.
— Госпожа Анжелика, подскажите нам, — неожиданно решила Женни. — Да, да! Я хочу, чтобы имя нашему сыну дали вы. Это принесет ему счастье. Ведь это вы привели нас сюда, вы помогли нам спастись. Нынче ночью, когда я попросила позвать вас, я чувствовала: если вы будете рядом, со мною не случится ничего дурного. Дайте же ему имя, которое вам дорого.., такое, каким вы бы с радостью называли маленького мальчика.., веселого и живого…
Она замолчала, и Анжелика с удивлением подумала, что же именно знает о ней Женни, почему смотрит на нее глазами, полными слез и нежности?
Старшая дочь Маниго обладала чутким сердцем. В девушках она была немного легкомысленной, но замужество и перенесенные испытания очень ее изменили. К Анжелике она была привязана всей душой и горячо ею восхищалась.
— Вы меня смущаете, Женни.
— Ах, прошу вас, не отказывайтесь!
Анжелика перевела взгляд на младенца, лежавшего у нее на руках. Он был светленький, с круглыми щечками. Наверное, глазки у него будут голубые. Он будет похож на Жереми… И еще на другого малыша, такого светленького, такого румяного, которого она когда-то так же прижимала к сердцу.
Она нежно погладила маленькую пушистую головку.
— Назовите его Шарлем-Анри, — сказала она. — Вы правы, Женни, — я буду рада, если он будет носить это имя.
Она наклонилась к молодой матери, отдала ей ребенка и заставила себя улыбнуться.
— Если ваш малыш будет походить на того, другого… Шарля-Анри, вы станете счастливой матерью, Женни, — добавила она тихо, — потому что тот был самым прекрасным мальчиком на свете…
Анжелика поцеловала Женни и вышла на порог дома. Солнце ударило ей прямо в лицо, и ей почудилось, что перед нею стоит огромная, оглушительно шумящая толпа. Она покачнулась, закрыла глаза рукой и вдруг поняла, что очень устала.
Чья-то сильная рука поддержала ее.
— Идемте, — услышала она повелительный голос мужа.
Анжелика сделала несколько шагов, и дурнота прошла. Вместо большой толпы перед ней была только тесно стоящая кучка протестантов и рядом — матросы с «Голдсборо», трапперы, Кроули, господин д'Урвилль, несколько индейцев и испанские солдаты в своих черных доспехах.
Узнав удивительную весть о рождении первого белого ребенка, здесь собралась вся округа.
— Послушайте меня, — обратился к ним граф де Пейрак. — Все вы, люди белой расы, пришли сюда, чтобы еще раз увидеть это вечно новое чудо — рождение ребенка. Всякий раз, когда на ваших глазах начинается еще одна жизнь, вы на время перестаете помнить о смерти. Рождение этого слабого младенца объединило вас, заставило забыть о разделявшей вас ненависти. Вот почему я выбрал именно этот час, чтобы обратиться к вам, тем, от кого зависит судьба народа, среди которого будет расти этот новорожденный… Ко всем вам, откуда бы вы ни прибыли: из Ла-Рошели, Шотландии, Германии, Англии или Испании, к вам, кто бы вы ни были: купцы или дворяне, охотники или солдаты… Я хочу сказать вам: необходимо положить конец распрям. Мы не должны ни на миг забывать то общее, что нас объединяет. Все мы изгнанники, все отвергнуты своими братьями. Одни — из-за своей веры, другие — из-за нечестивости, одни из-за того, что были слишком богаты, другие — потому что были бедны. Так возрадуемся же, ибо не каждому выпадает великая честь создавать Новый Свет. Сам я был некогда владетельным сеньором, мои земли в Лангедоке и Аквитании были огромны, богатства — несметны. Зависть короля Франции, которого пугало феодальное могущество провинциальной знати, сделала из меня скитальца, человека без имени, без родины, без прав. Меня ложно обвинили в бесчисленных преступлениях, приговорили к смерти — и я был вынужден бежать из страны. Я потерял все: земли, замки, власть; меня навсегда разлучили с моей семьей. С женщиной, которую я любил, которая была моей женой и подарила мне сыновей…