Анжелика и ее любовь, стр. 81

Она говорила так тихо, что Онорина не разбирала слов, а скорее, угадывала их значение.

Увы, счастье Анжелики омрачали упреки де Пейрака в том, что она не защитила их сына, что была ему неверна, хотя в самой тяжелой измене она была невиновна.

Надо однажды набраться смелости и сказать мужу, что она никогда не была любовницей короля!

И, разумеется, никогда не могла любить того, от кого была зачата Онорина.

Надо будет поговорить и о Флоримоне. Кто, как не они, родители, обязаны попытаться найти сына, которому в свое время удалось вовремя скрыться из Плесси и только благодаря этому счастливо избежать смерти. Надо будет набраться смелости и вспомнить все об этом тяжелом времени. А если Жоффрей вдруг заговорит о Канторе? Это такое больное место! Почему он, Жоффрей, всегда все предусматривавший, не знал, атакуя королевский флот, что его сын находится на одной из галер? Это была его единственная военная акция против короля Франции. Злой судьбе было угодно… Судьбе ли? Или здесь было что-то другое?

Как и в момент, когда она подумала о Роша, у нее возникло ощущение, что вот-вот выяснится нечто настолько простое, что уже давно должно было быть для нее очевидным.

Голова ее не выдерживала… Внезапно взглянув вверх, она оцепенела от какого-то первозданного страха. Весь небосвод заливало сияние, сперва фиолетовое, затем красное, и, наконец, ярко-оранжевое. Оно казалось рассеянным, но лилось отовсюду.

Анжелика невольно подняла голову еще выше и увидела прямо над собой оранжевый шар, похожий на огромный гриб. Лицо ее опалило таким жаром, что она сразу же опустила голову.

Онорина подняла кверху палец:

— Мама, смотри, солнце!

Анжелика едва не рассмеялась.

— Да, всего лишь солнце…

Испытанный ею страх не был таким уж смешным. Солнце действительно было странным. Оно было почти полностью красным и казалось гигантским, хотя стояло высоко в небе. А вокруг зависли вертикально расположенные разноцветные шторы. Они казались прозрачными, с жемчужным отливом.

Солнце излучало палящий жар, но вдруг подул холодный ветер, и Анжелике показалось, что она замерзает. Она набросила на Онорину свой плащ и сказала: «Пошли!» — но не сдвинулась с места, завороженная необычностью зрелища.

Разноцветные шторы тумана начали таять и растворяться, словно муслиновые завесы.

Ей вдруг почудилось впереди изумрудное чудовище, которое, вытягиваясь, становилось огромным, выпуская повсюду гигантские щупальцы с ярко-розовыми когтями. Внезапно туман исчез, словно его и не было. Порыв ледяного ветра сдул последнюю завесу. Воздух зазвучал поющей ракушкой, солнце чуть поблекло, небо засветилось сине-голубыми переливами, а то, что показалось Анжелике изумрудным чудовищем, стало берегом с холмами, покрытыми густым лесом. Зелень разливалась, покуда хватало взгляда, до самых красно-розовых песчаных отмелей у подножия бесчисленных скалистых мысов.

Лес поражал своим многоцветьем: темнели еловые рощи, огромные сосны вздымали к небу свои сине-зеленые зонты, в предчувствии осени заросли кустов уже отливали красным золотом. Повсюду: и в заливе, и дальше, в густолавандовом море виднелись зеленые острова, окаймленные розовым песком. В них было какое-то сходство со стаями акул, защищающих от жадных людей божественную красоту побережья.

После долгих дней в молочном тумане это фантастическое пиршество красок настолько околдовало Анжелику, что она не заметила, как вернулся шлюп и как к ней тихо подошел Жоффрей де Пейрак. Незаметно наблюдая за ней, он был потрясен восторженным сиянием на ее лице. Да, она действительно была женщиной высшей породы. Наступавший холод и дикость ландшафта волновали ее куда меньше, чем его нечеловеческая красота.

Когда Анжелика повернулась к нему, он сделал широкий жест рукой.

— Вы хотели попасть на острова, сударыня? Перед вами острова.

— А как называется этот край?

— Голдсборо.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СТРАНА РАДУГ

Глава 1

— Так мы в Америке? — спросил один из юных Карреров.

— Право, я сам не знаю. Думаю, что да, — сказал Мартиал.

— Совсем не похоже на то, что писал пастор Рошфор.

— Но здесь еще красивее.

Раздавались лишь детские голоса, в то время как взрослые пассажиры собрались на палубе в гнетущей тишине.

— Мы высадимся на берег?

— Да!

— Наконец-то!

Все взглянули в сторону леса. Пелена неровного, прерывистого тумана не позволяла определить расстояние. Впоследствии Анжелике довелось узнать, что панорама лишь изредка полностью открывалась взгляду такой, какой она явилась ей в первый раз, в том видении, которого она никогда не забудет. Чаще удавалось уловить лишь обрывки целого, тогда как некоторые уголки оставались скрытыми, сокровенными, пробуждая тревогу или любопытство.

Однако погода была достаточно ясной, чтобы различить землю и множество пирог, раскрашенных в красный, коричневый и белый цвета, которые шли к кораблю от берега.

В том месте, где морские волны бились об отмель и узкий, перехваченный цепью залив закрывал бухту, лишь грохот прибоя свидетельствовал о том, что открытое море неподалеку.

Туда и устремились взгляды Маниго, Берна и их товарищей, когда их вывели из трюма. Со стороны отмели низвергалась стена грохочущей, пенящейся воды, и это апокалиптическое чудовище из пены казалось пленникам символом того, что из столь защищенного убежища сбежать невозможно.

И все же они приближались твердым шагом. Анжелика поняла, что они еще не знали, зачем их расковали и вывели наверх. Рескатор продлевал свою месть, держа их в неизвестности, убийственной для их нервов: заботу, которой их окружили два молчаливых матроса, они приняли, должно быть, за приготовление к казни. В самом деле, им вернули принадлежности для бритья и принесли чистое белье и их обычную одежду, сильно поношенную, но вычищенную и выглаженную.

Когда они показались, то выглядели почти так же, как в былые времена. Взволнованная Анжелика заметила, что на них не было цепей, как ей это и обещал муж. Ее сердце устремилось к нему в неудержимом порыве, ведь она знала, почему он избавил их от этого унижения в присутствии их детей.

Он сделал это ради нее, чтобы лучше угодить ей. Она поискала его глазами. Он только что показался, как всегда, внезапно, в том же большом красном плаще, который он надел накануне. Красные и черные перья покачивались на его шляпе в такт с перьями многочисленных индейцев. Индейцы поднимались на борт молча, с ловкостью обезьян. Они были везде. Их молчание и загадочный взгляд узких глаз действовали угнетающе.

«Когда-то я видела краснокожего на Пон-Неф, — вспомнила Анжелика. — Какой-то старый матрос показывал его, как диковинку. Тогда я и думать не могла, что когда-нибудь тоже высажусь в Новом Свете и окажусь среди них и, может быть, даже буду от них зависеть».

Внезапно индейцы схватили самых маленьких детей и исчезли вместе с ними. Изумленные, обезумевшие от страха матери принялись кричать.

— Эй, кумушки, спокойнее, — весело воскликнул д'Урвилль, только что подплывший на большой шлюпке с «Голдсборо». — Вас слишком много, мы не можем всех взять с собой. Наши друзья могикане сажают детей в свои пироги. Вам нечего бояться! Это не дикари!..

Его прекрасное настроение и французская речь подействовали успокаивающе. Нормандский корсар внимательно рассматривал женские лица.

— Среди этих дам есть славные мордашки, — заметил он.

— Теперь я скажу тебе: спокойнее, дружище, — сказал Жоффрей де Пейрак. — Не забывай, что ты женат на дочери нашего великого сашема и должен хранить ей верность, если не хочешь получить стрелу в свое легкомысленное сердце.

Д'Урвилль скорчил гримасу, затем крикнул, что пора садиться в лодки и что он готов подхватить самую храбрую из дам.

Благодаря ему трагическая атмосфера, казалось, рассеялась. Все поняли, что путешествие окончилось, и собрали скудные пожитки, которые каждый взял с собой, покидая Ла-Рошель.