Бесстрашная, стр. 66
– Тут для тебя письмо, – сказала Велвет, вытаскивая его из кармана передника.
Райна тотчас же узнала почерк Улисса. Сразу стало тяжело дышать, под глазом задергалась жилка.
– Ты не собираешься прочесть? – спросила Велвет, заметив, что Райна запихивает конверт в карман брюк.
– Не хочу портить аппетит, – ответила Райна. Велвет разложила еду по тарелкам, пока Райна умывалась.
– Я думала, что в Остине у вас с Улиссом установилось перемирие.
– Почему ты так решила?
– Шарлотта рассказывала, что Улисс сразу же менялся в лице, как только заходил разговор о тебе. И если бы Шарлотта не была уверена, что он ухаживает за Алицией, она бы подумала, что в Остине он ухаживал за тобой.
Райна принужденно рассмеялась:
– Ухаживал за мной? Очень смешно. Он был груб, как всегда. Откровенно говоря, я не хочу с ним больше встречаться до конца жизни.
– Это маловероятно, учитывая, что мы соседи. Случилось что-нибудь, о чем мне следовало бы знать?
У Райны не было ни малейшего желания рассказывать Велвет правду. Для них обеих это было бы слишком унизительно.
– Мама, день был долгий, и я устала. Давай поговорим о чем-нибудь более приятном.
Велвет пожала плечами, потом круто изменила тему и заговорила об их огороде. Райна никак не могла сосредоточиться на теме разговора: сравнительных достоинствах кочанного салата и латука, причем предпочтение отдавалось первому. В течение всего ужина она чувствовала в кармане это письмо: оно жгло ее, как раскаленное железо, даже через ткань брюк. В девять часов, изо всех сил зевая, Велвет извинилась и отправилась спать.
Райна дождалась, пока дверь в комнату матери закрылась, потом вытащила из кармана смятый конверт.
Ладно, так и быть, посмотрим, что пишет Улисс.
«Дорогая Райна» – так начиналось письмо.
При виде этого обращения рука Райны задрожала так сильно, что она чуть не выронила конверт. Как это Улисс осмеливается называть ее «дорогой»? Как он смел писать ей после того, что случилось? Она его ненавидит! Какое ей дело, если ему пришло в голову сочинить извинение по поводу своего поведения?
Хотя Райна любила книги, она предпочла бы никогда ничего больше не читать, чем прочесть его писанину. И все-таки рука снова потянулась к письму независимо от ее воли, и она продолжала читать, расправив скомканную страницу:
«Дорогая Райна, я очень скорблю о твоем отце. Он был поистине замечательным человеком. Я понимаю, какой потерянной и опустошенной ты должна себя чувствовать. Хотелось бы мне быть рядом с тобой и утешить тебя так же, как ты утешала меня после смерти моей матери. Я никогда не забывал о твоем благородстве».
Какого черта? Он что, вообразил, что на эту тему можно шутить? В то утро Райна позволила ему поцеловать себя и позволила бы больше, если бы он не остановился вовремя. Если он предпочитает называть благородством взаимный порыв чувственности, то это его дело.
За всю жизнь Райне так, наверное, и не удастся понять, почему он оказался единственным мужчиной, способным зажечь в ней пламя страсти. Велвет говорила, что такое пламя способно поддерживать женщину, а не пожирать ее. Но однажды оно чуть не погубило Райну.
Даже теперь, после всего, что произошло, воспоминание о мужественности Улисса, о его теле, запахе вызывало у нее волнение и трепет. Она ненавидела свое тело за эту реакцию. Она скорее проведет остаток дней как старая дева, чем позволит себе поддаться на уловки Улисса.
«Отец написал мне, что Рио похоронили недалеко от моей матери. Мне отрадно думать, что теперь они так же близки, как при жизни. Их присутствие облагораживает землю, где они покоятся».
Да, он умеет обращаться со словом, этот змей-искуситель!
«Хотя мне тяжело напоминать о неприятном инциденте на балу, все же я вкладываю в конверт вырезку из газеты в надежде на то, что она принесет тебе некоторое удовлетворение».
Единственное, что принесло бы ей удовлетворение, это если бы она могла почтить источник его мужской силы сокрушительным и метким пинком.
«Ты оказалась всего лишь невинной жертвой в этом грязном деле. Муж Изабель Синглтон – мой враг. Она набросилась на тебя, но метила в меня. Я автор законопроекта, в результате принятия которого владельцы железных дорог будут вынуждены платить большие налоги. Синглтон и железнодорожные бароны сделали все от них зависящее, чтобы провалить этот законопроект. Я получил много писем с угрозами незадолго до бала.
В тот день, когда ты уехала из Остина, я пошел объясняться домой к Синглтонам. Статья, которую ты найдешь в этом конверте, – результат этого визита. Я знаю, что это ни в коей мере не может быть компенсацией за ту сцену на балу, однако это единственное средство, к которому я мог прибегнуть».
В конверт была вложена первая страница из газеты «Остин рипабликэн», датированной несколькими днями раньше. На этой странице кружком была обведена небольшая статья в левом нижнем углу. Райне потребовалась всего минута, чтобы прочесть ее.
«Миссис Синглтон пользуется возможностью выразить свое глубочайшее сожаление и смиренно извиниться за все то, что она сказала о мисс Райне де Варгас на балу у Дж. Л. Дрескилла 1 апреля 1886 года. Миссис Синглтон признает, что ее высказывания были недоброжелательными и несправедливыми. В знак своего глубокого раскаяния миссис Синглтон пользуется случаем передать тысячу долларов санаторию г. Остина на лечение болезней легких в память о мистере Рио де Варгасе».
Райна скомкала бумагу. Если Улисс вообразил, что извинения Изабель Синглтон хоть что-нибудь значили для нее, это было глубокое заблуждение. И если он или эта сука считали, что доброе имя ее семьи и мир души можно выставить на торги и оценить в жалкую тысячу долларов, то им обоим следовало бы изменить свое мнение на этот счет.
Ни письмо, ни клочок газетной бумаги не могли изменить случившегося. Все было в прошлом. Она даже позволила себе думать, что у них с Улиссом есть общее будущее.
«Если ты обманешь раз, то вина твоя, если ты обманешь два, то вина моя», – подумала она.
По крайней мере надо надеяться, что пациенты этого санатория выиграют от ее несчастья. Она разжала кулак и методически разорвала письмо и вырезку из газеты на мелкие кусочки. Потом поднялась в свою комнату, разделась и легла в постель.
Ее усталое тело требовало сна, но глаза отказывались закрываться. Неужели Улиссу действительно угрожали?
Был ли он и сейчас в опасности? Или это очередная уловка, чтобы завоевать ее сочувствие? Да какое, черт возьми, ей до всего этого дело?
Надежда на счастье умерла в ней в ночь бала. Она похоронила свою молодость вместе со своим отцом. Теперь у нее оставалась одна цель и одна мечта, придававшие смысл ее жизни, – сделать ранчо де Варгасов показательным, достойной данью памяти отца.
Глава 23
В то время как поезд одолевал последние несколько миль до Керрвилла, возбуждение Улисса нарастало. Получила ли Райна его письмо? Произвело ли оно на нее хоть какое-нибудь впечатление? Простит ли она его когда-нибудь за то, что он не защитил на балу ее честь? К этому вопросу Улисс возвращался вновь и вновь, и его настроение то взмывало вверх до полного ликования, то низвергалось в глубочайшую бездну отчаяния в зависимости от того, какой ответ на свои вопросы он считал правильным.
В день, когда ему стало известно о смерти Рио, он тотчас же помчался на железнодорожную станцию покупать билет домой, но знал, что не сможет им воспользоваться. Он прошелся до временной штаб-квартиры законодательного собрания, чувствуя себя, как человек, отправляющийся на казнь.
Он страстно хотел быть рядом с Райной, готов был предложить ей свою любовь и поддержку, сделать хоть что-нибудь, а вернее, все, что возможно, чтобы облегчить ей тяжесть утраты. Но он взвесил то, что может принести пользу Райне, и то, что может принести пользу Техасу, если законопроект о налогообложении железнодорожных компаний пройдет. Черт бы побрал Техас за то, что он требовал от Улисса слишком многого!