Анжелика, стр. 61

– Да, я его…

Но тут инстинктивная осторожность заставила ее прикусить губу.

– Нет, я его выбросила в Пруд с водяными лилиями в большом парке.

– Как вы думаете, кто-нибудь подозревает, что вы причастны к этой пропаже?

– Не знаю. Не думаю, чтобы моей незначительной персоне придали тогда большое значение. Хотя я не упустила случая намекнуть на этот ларец принцу Конде.

– В самом деле? Какое безумие!

– Но мне надо было получить для отца право беспошлинно перегонять мулов. О! Это целая история, – засмеялась Анжелика, – и, как я теперь узнала, вы тоже были в ней в какой-то мере замешаны. Но я и сейчас охотно повторила бы подобное безумие, лишь бы снова увидеть испуганные физиономии этих надменных сеньоров.

Когда Анжелика закончила рассказ о своем столкновении с принцем Конде, ее муж покачал головой.

– Меня даже удивляет, что вы здесь и вы живы. Должно быть, вы и в самом деле показались им слишком безобидной. Но это чрезвычайно опасно – быть замешанной в придворные интриги. Ведь для этих людей не составляло большого труда при случае прикончить девочку.

Продолжая говорить, он встал, подошел к портьере и рывком отдернул ее. Когда он вернулся к Анжелике, лицо его выражало досаду.

– Я недостаточно проворен, чтобы поймать любопытствующих.

– Нас подслушивали?

– Я в этом убежден.

– Мне уже не в первый раз кажется, что наши разговоры подслушивают.

Граф сел на прежнее место, за спиной Анжелики. Было душно. Жара все усиливалась. Неожиданно тысяча колоколов нарушила тишину города – звонили к вечерне. Молодая женщина набожно перекрестилась и прошептала молитву деве Марии. Колокольный звон перекатывался по городу, и Анжелика с мужем, сидевшие у открытого окна, долго не могли сказать друг другу ни слова. Они молчали, и эта безмолвная близость, которая теперь все чаще возникала между ними, глубоко волновала Анжелику.

«Его присутствие не только не раздражает меня, но даже доставляет наслаждение, – удивленно подумала она. – А если бы он снова поцеловал меня, разве это было бы мне неприятно?»

Сейчас, как и недавно, во время разговора с архиепископом, она чувствовала его взгляд на своей шее.

– Нет, дорогая, я не волшебник, – тихо проговорил он. – Возможно, природа и одарила меня какими-то способностями, но главное – у меня было желание учиться. Ты поняла меня? – спросил он ласковым голосом, который очаровал ее.

– Я жаждал изучить все самое трудное – естественные науки, словесность и еще – женское сердце.

Да, я с упоением постигал эту пленительную тайну. Смотришь в глаза женщины, и тебе кажется, что за ними ничего нет, а в действительности там целый мир. Бывает и наоборот: ты воображаешь, будто там целый мир, а там – одна пустота… Не душа, а погремушка. Но что скрывается за твоими зелеными глазами, вызывающими в памяти безмятежные луга и бурный океан?..

Анжелика почувствовала, что он наклоняется к ней, и его пышные черные кудри коснулись ее оголенного плеча, словно теплый шелковистый мех. Он прильнул губами к ее шее, и она вздрогнула, хотя подсознательно ждала этого поцелуя. Закрыв глаза, она блаженствовала в этом долгом, страстном поцелуе, понимая, что час ее поражения близок. Да, трепетно дрожащая, еще немного строптивая, но уже покоренная, она скоро придет, как приходили другие, в объятия этого загадочного человека.

Глава 20

Прошло немного времени. Однажды Анжелика возвращалась домой после утренней прогулки по берегу Гаронны. Она любила верховую езду и каждое утро уделяла ей несколько часов, уезжая на заре, когда было еще прохладно. Жоффрей де Пейрак редко сопровождал ее. В отличие от большинства сеньоров его не увлекали ни верховая езда, ни охота. Можно было бы подумать, что его пугают занятия, требующие физической силы, но его слава искусного фехтовальщика гремела не меньше, чем слава певца. Говорили, что, несмотря на свою хромоту, он поразительно владеет шпагой. Кроме того, он ежедневно тренировался в оружейном зале дворца, но Анжелика ни разу не видела, как он стреляет. Она еще многого не знала о нем и иногда, взгрустнув, вспоминала слова, сказанные ей архиепископом в день свадьбы: «Между нами говоря, сударыня, вы выбрали весьма странного мужа».

Несмотря на то что они, казалось, в последнее время сблизились, граф держался с женой все так же почтительно, но отчужденно, как и в первые дни после свадьбы. Она мало видела его, и всегда в присутствии гостей, и даже подумывала, уж не виновата ли в этом охлаждении неистовая Карменсита де Мерекур. Эта дама после поездки в Париж вернулась в Тулузу, и теперь из-за ее необузданного темперамента все чувствовали себя словно на горящих угольях. Теперь уже всерьез поговаривали, будто господин де Мерекур запрет ее в монастырь, и если он до сих пор не выполнил своей угрозы, то лишь по дипломатическим соображениям. Хотя война с Испанией продолжалась, кардинал Мазарини, давно пытавшийся начать переговоры о мире, советовал не предпринимать ничего, что могло бы задеть обидчивых испанцев. А красавица Карменсита принадлежала к знатной мадридской семье. Вот почему все перипетии ее супружеской жизни имели большее значение, чем сражения во Фландрии, ибо в Мадриде обо всем сразу же становилось известно, так как, несмотря на разрыв официальных отношений, тайные посланцы под видом монахов, бродячих торговцев и купцов регулярно переходили через Пиренеи.

Карменсита де Мерекур вела в Тулузе обычную для нее сумасбродную жизнь, и Анжелика была этим обеспокоена. Несмотря на светский лоск, который она приобрела, вращаясь в блестящем тулузском обществе, в глубине души она оставалась скромной, как полевой цветок, простодушной и легко уязвимой. Она чувствовала, что не может соперничать с Карменситой, и иногда, сгорая от ревности, твердила себе, что испанка больше под стать графу де Пейраку с его причудливым характером, чем она, Анжелика.

Но зато в ученых беседах – она отлично знала это – муж считает, что ей нет равных среди женщин.

В то утро, подъезжая к дворцу с эскортом пажей, галантных сеньоров и нескольких молодых девушек, которыми она любила окружать себя, Анжелика снова увидела у подъезда карету с гербом архиепископа. Из кареты вышел высокий человек в грубой монашеской сутане, а вслед за ним – разряженный сеньор в бантах, со шпагой на боку и с таким зычным голосом, что Анжелика, хотя была еще далеко, услышала, как он то ли отдавал распоряжения, то ли ругался.

– Клянусь честью, это шевалье де Жермонтаз, племянник его преосвященства,

– воскликнул Бернар д'Андижос, неизменно сопровождавший Анжелику. – Да хранит нас небо! Большего грубияна и дурака я еще не встречал. Сударыня, если вы мне доверяете, поедемте лучше через парк, чтобы избежать встречи с ним.

Маленькая кавалькада свернула налево, и, поставив лошадей в конюшню, все прошли в оранжерею, окруженную со всех сторон фонтанами, где было так приятно отдохнуть.

Но едва они сели за стол с приготовленным для них легким завтраком, состоящим из фруктов и ледяных напитков, как паж сказал Анжелике, что ее спрашивает граф де Пейрак.

В прихожей Анжелика нашла мужа в обществе дворянина и монаха, которых она только что видела издали.

– Это аббат Беше, тот самый достойный ученый, о котором рассказывал нам его преосвященство, – сказал Жоффрей. – Разрешите вам также представить шевалье де Жермонтаза, племянника монсеньора.

Монах был высокий, сухопарый, с нависшими бровями, из-под которых лихорадочно блестели слегка косившие, близко посаженные глаза фанатика. Из монашеской сутаны торчала длинная и худая жилистая шея. Его спутник был его яркой противоположностью. Шевалье де Жермонтаз, столь же полный жизненных сил, сколь монах был изнурен умерщвлением плоти, имел прекрасный цвет лица и уже довольно приличное для его двадцати пяти лет брюшко. Пышный белокурый парик ниспадал на камзол из голубого атласа, украшенный розовыми бантами. Его рингравы были так широки и так обильно украшены кружевами, что шпага дворянина на их фоне казалась неуместной. Страусовым пером своей широкополой шляпы шевалье подмел пол у ног хозяйки дома, поцеловал ей руку, но тут же, подняв голову, дерзко подмигнул, что возмутило Анжелику.