Анжелика, стр. 145
Высокая фигура подсудимого, который стоял у позорной скамьи, опершись на свои палки, качнулась. Жоффрей де Пейрак повернул к судьям свое бескровное лицо.
– Я невиновен!
Его голос прозвучал в мертвой тишине.
И тогда он продолжал спокойным, но глухим голосом:
– Господин барон де Массно де Пуйяк, я понимаю, что уже поздно заявлять о своей невиновности. Итак, я буду молчать. Но прежде чем уйти, я хочу публично заявить о своей признательности вам за ваше стремление добиться справедливости на процессе, где вас принудили быть председателем и навязали приговор. Как представитель старинного дворянского рода, я заверяю вас, что вы более достойны своего герба, чем те, кто вами правит.
Красное лицо президента тулузского парламента скривилось. Внезапно он закрыл ладонью глаза и крикнул на провансальском языке, который в зале могли понять только Анжелика и подсудимый.
– Прощай! Прощай, мой брат, прощай, земляк!
Глава 49
На улице была глубокая ночь, хотя уже чувствовалась близость рассвета. Падал снег, и ветер бросал его в лицо крупными хлопьями. Скользя на плотном снегу, люди расходились из Дворца правосудия. На дверцах карет покачивались фонари.
Анжелика одиноко брела по темным улица Парижа. Когда она выходила из Дворца правосудия, толпа оттеснила ее от монахини.
Она машинально направилась в сторону Тампля, ни о чем не думая, желая только одного: скорее вернуться в свою комнату и склониться над колыбелью Флоримона.
Сколько времени она шла так, спотыкаясь?.. Улицы были пустынны. В такую непогоду даже бродяги попрятались в свои норы. Из кабаков тоже не доносилось почти ни звука – ночь кончалась, и пьяницы, которые так и не добрались до дому, храпели под столами или изливали свою душу какой-нибудь дремлющей девице. Снег окутал город зловещей тишиной.
Только приближаясь к крепостной стене Тампля, Анжелика вспомнила, что ворота в это время должны быть на запоре. Но она услышала бой часов на башне собора Назаретской богоматери и сосчитала пять глухих ударов. Через час ворота откроют. Она перешла через подъемный мост и спряталась под сводом патерны. Лицо ее было мокрым от таявшего снега. К счастью, удобное монашеское одеяние из толстой шерсти, которое состояло из нескольких юбок, плотный чепец с широкими отворотами и накидка с капюшоном защищали ее от холода. Но ноги у нее совсем заледенели.
Ребенок под сердцем шевелился. Анжелика положила руки на живот и с неожиданной яростью стиснула его. Почему этот ребенок так упорно стремится жить, в то время как Жоффрей должен умереть?..
В этот момент зыбкая снежная завеса словно прорвалась, и какое-то чудовище, тяжело дыша, прыгнуло под своды потерны.
Когда прошел первый испуг, она узнала Сорбонну.
Положив лапы ей на плечи, собака шершавым языком лизала ее лицо.
Анжелика гладила ее, вглядываясь в темноту, где все так же продолжали свой танец густые снежные хлопья. Сорбонна – это Дегре. Сейчас появится Дегре, а с ним – надежда. Он что-нибудь придумает. Он скажет, что еще нужно сделать, чтобы спасти Жоффрея.
Она услышала шаги молодого человека на деревянном мосту. Осторожно оглядываясь, он направлялся к ней.
– Вы здесь? – шепотом спросил он.
– Да.
Дегре подошел. Она почти не видела его, но, когда он говорил, чувствовала его дыхание, и запах табака мучительно напоминал ей Жоффрея.
– Они пытались схватить меня, когда я выходил из Дворца правосудия, но Сорбонна задушила одного из них, и мне удалось удрать. Сорбонна нашла ваш след и привела меня сюда. Теперь вы должны исчезнуть. Вы меня поняли? Забудьте свое имя, прекратите все хлопоты, все дела. Иначе в одно прекрасное утро вас вытащат из Сены, как отца Кирше, и ваш сын останется круглым сиротой. Я предвидел возможность такого печального конца. У ворот Сен-Мартен меня ждет лошадь. Через несколько часов я буду уже далеко.
Анжелика вцепилась в рукав его мокрого плаща. Зубы ее стучали.
– Вы не уедете?.. Вы не бросите меня?..
Обхватив руками тонкие запястья Анжелики, Дегре оторвал от себя ее судорожно сжатые пальцы.
– Ради вас я поставил на карту все и все потерял, кроме собственной шкуры.
– Скажите… Скажите мне, что еще могу я сделать для своего мужа?
– Единственное, что вы можете сделать для него…
Дегре поколебался, но тут же торопливо продолжил:
– Пойдите к палачу и дайте ему тридцать экю, чтобы он его задушил… до костра. Ваш муж хотя бы не будет мучиться. Вот, возьмите тридцать экю.
Анжелика почувствовала, что он вложил ей в руку кошелек. Не сказав больше ни слова, Дегре ушел. Сорбонна пошла было за своим хозяином, но вернулась к Анжелике и преданно заглянула ей в лицо. Дегре свистнул. Сорбонна навострила уши и одним прыжком исчезла в ночи.
Глава 50
Мэтр Обен, палач, жил на площади Позорного столба, у рыбного рынка. Он должен был жить только там и нигде больше. С незапамятных времен эта деталь всегда оговаривалась в документах о назначении на должность парижского палача. Все лавки и ларьки на площади принадлежали ему, и он сдавал их в аренду мелким торговцам. Мало того, он еще имел право взимать в свою пользу с каждого лотка на рынке горсть свежих овощей или зерна, речную или морскую рыбину, охапку сена.
И если торговки рыбой были королевами рынка, то палач – его тайным и ненавистным властелином.
Анжелика отправилась к палачу, когда немного стемнело. Ее повел юный Кордо. Даже в такой поздний час около рынка было еще довольно людно. Пройдя Гончарную и Сырную улицы. Анжелика попала в этот своеобразный квартал, наполненный гортанными криками рыночных торговок, которые славились своими красными физиономиями и живописным языком и представляли здесь привилегированное сословие. В канавах собаки грызлись из-за отбросов. То и дело улицы перегораживали тележки с сеном и дровами. Воздух был насыщен запахом моря, который шел от прилавков рыбного рынка.
К этому резкому запаху, а также к запахам мяса и сыра примешивалась тошнотворная вонь, исходившая от груды трупов с соседнего кладбища Невинных, куда вот уже пять столетий свозили кости парижан.
Позорный столб – восьмиугольное двухэтажное сооружение с остроконечной крышей, напоминавшее башню, – возвышался посреди площади. Сквозь высокие сводчатые окна второго этажа можно было видеть большое железное колесо, которое крутилось внутри башни.
В тот вечер у позорного столба был выставлен какой-то вор. Голова и руки его были зажаты в специальных отверстиях на ободе колеса. Время от времени один из подручных палача приводил колесо в движение, и тогда посиневшее от холода лицо вора и его вздернутые руки мелькали в окнах, а сам он напоминал мрачную фигурку вроде тех, что каждые пятнадцать минут выскакивают на башенных часах. Собравшиеся у столба зеваки смеялись, глядя на искаженное болью лицо вора.
– Да это ведь Жактанс, – говорил кто-то, – самый знаменитый рыночный вор.
– Ну, теперь его все будут знать!
– Пусть только сунет нос на рынок, торговки и служанки сразу завопят: «Вор!»
– Можешь выбросить свои ножницы, дружок, больше тебе не придется срезать ими кошельки!
У позорного столба толпилось довольно много народу. Но люди собрались сюда не только поглазеть на выставленного у столба вора, они хотели сговориться с двумя подручными палача и получить жетоны, которые те продавали на первом этаже.
– Видите, сударыня, – сказал Кордо с некоторой гордостью, – все эти люди хотят посмотреть завтра на казнь. Но конечно, на всех жетонов не хватит.
С бесчувственностью, неотделимой от его профессии, что обещало сделать из него великолепного палача, он показал Анжелике сообщение, которое глашатаи утром читали в городе на всех перекрестках:
«Господин Обен, постоянный палач города Парижа и его окрестностей, сообщает, что он будет продавать по умеренной цене места на эшафот, с которого завтра можно будет видеть костер, зажженный на Гревской площади для казни колдуна. Жетоны можно приобрести у господ подручных мэтра Обена, у позорного столба. Места будут обозначены геральдической лилией, а на жетонах будет изображен крест святого Андрея».