Анжелика, стр. 117

Цирюльник ланцетом сделал у нее на спине три надреза и поставил банки.

– Вы только посмотрите, – восторженно говорил он, – какая черная кровь течет! Кто бы подумал, что у такой светловолосой девчонки такая темная кровь!

– Умоляю вас, оставьте мне хоть капельку! – просила Анжелика.

– До смерти хочется высосать из тебя всю, – сказал цирюльник, свирепо вращая глазами. – А потом я научу тебя, как заполнить свои жилы свежей и благодатной кровью. Рецепт простой: добрый стаканчик красного вина и ночь любви.

Туго забинтовав плечо, он наконец отпустил ее. Две служанки помогли ей причесаться и одеться. Она сунула им несколько монет, и они от изумления вытаращили глаза.

– О маркиза, – воскликнула та, что помоложе, – неужели твой судейский принц в поношенном плаще так щедро одаривает тебя?

Старуха, взглянув на Анжелику, у которой подкашивались ноги, когда она спускалась по деревянной Лестнице, ткнула свою напарницу в бок:

– Разве ты не видишь, что это знатная дама, которая решила немного отдохнуть от своих нудных сеньоров?

– Но те обычно не переодеваются, – возразила напарница. – Они надевают маску, и мэтр Жорж проводит их через заднюю дверь.

Внизу Анжелику ждал выбритый и раскрасневшийся Дегре.

– Она опять, как ягодка, – сказал цирюльник, заговорщицки подмигнув адвокату. – Только не будьте с нею грубы по своему обыкновению, пока у нее не затянется рана на плече.

На этот раз Анжелика только рассмеялась. Она больше не способна была возмущаться.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Дегре, когда они вышли на улицу.

– Как слепой котенок, – ответила Анжелика. – Но это не так уж неприятно. Кажется, я начинаю относиться к жизни философски. Не знаю, так ли уж полезны эти сильнодействующие процедуры, которым меня подвергли, но они, бесспорно, успокаивают нервы. Теперь вы можете не тревожиться – как бы ни встретил меня мой брат Раймон, я буду покорной и смиренной сестрой.

– Великолепно. У вас бунтарская натура, и я всегда опасаюсь взрывов. В следующий раз, когда вы предстанете перед королем, вы тоже предварительно попаритесь в бане?

– Ах, как жаль, что я этого не сделала вчера! – кротко вздохнула Анжелика. – Ведь следующего раза не будет. Никогда уже больше я не предстану перед королем.

– Не надо говорить «никогда больше». Жизнь так переменчива, колесе все время вертится.

Порыв ветра развевал на голове Анжелики платок, которым она прикрыла волосы. Дегре остановился и осторожно завязал его.

Анжелика взяла его теплые загорелые руки с длинными, тонкими пальцами в свои.

– Вы очень милый человек, Дегре, – прошептала она, подняв на него ласковый взгляд.

– Вы ошибаетесь, сударыня. Взгляните-ка на эту собаку.

Он указал на Сорбонну, которая резвилась около них, остановил ее и, взяв за голову, раскрыл мощные челюсти датского дога.

– Как вам нравятся эти клыки?

– Ужасные клыки!

– А знаете, на что я надрессировал Сорбонну? Послушайте-ка: едва в Париже наступает вечер, мы с ней отправляемся на охоту, я даю ей понюхать клок от старого плаща или какую-нибудь другую вещь, принадлежавшую вору, которого я разыскиваю. И мы пускаемся в путь, доходим до берега Сены, шарим под мостами между сваями, бродим по предместьям, по старому валу, заглядываем во все дворы, во все дыры, которые кишат этим сбродом – оборванцами и ворами. И вдруг Сорбонна куда-то бросается. Когда я настигаю ее, она уже – о, очень деликатно, только чтобы не убежал! – держит зубами за горло того, кого я искал. Я говорю своей собаке: «Warte!»: что по-немецки – ведь собаку мне продал немецкий наемник – означает: «Жди!» Потом я склоняюсь к пленнику, допрашиваю его и выношу ему приговор. Иногда я прощаю его, иногда зову ночную стражу, чтобы они отправили его в Шатле, а иногда говорю себе: «Зачем переполнять тюрьмы и утруждать господ судейских?» И тогда отдаю приказ Сорбонне: «Zang!» – иными словами: «Сожми-ка пасть посильнее!» И в Париже становится одним грабителем меньше.

– И… часто вы это делаете? – спросила Анжелика, не в силах сдержать дрожь.

– Довольно часто. Так что, видите, не такой уж я милый.

Помолчав, Анжелика тихо сказала:

– В каждом человеке столько противоречивого. Можно быть очень злым и одновременно очень милым. Почему вы выбрали себе такое ужасное ремесло?

– Я уже говорил вам, что очень беден. Отец оставил мне в наследство только свою должность адвоката и долги. Но, судя по всему, кончу я .тем, что стану толстокожим человеконенавистником, самым злобным сычом.

– Что это значит?

– Так называют полицейских подданные его величества Великого Керза, предводителя всех воров.

– Они уже знают вас?

– Главным образом, они знакомы с моей собакой.

Они вышли на улицу Тампль, всю в рытвинах, наполненных жидкой грязью, через которые были перекинуты доски. Всего несколько лет назад в этом квартале находились огороды, так называемые «посадки Тампля», и даже сейчас еще между домами виднелись грядки с капустой, и паслись козы.

Показалась крепостная стена, над которой возвышалась зловещая старинная башня Тамплиеров.

Дегре попросил Анжелику подождать минутку и вошел в лавку галантерейщика. Вскоре он вышел в новых брыжах, правда, без кружев, завязанных лиловым шнурком. Из-под рукавов его плаща выглядывали белоснежные манжеты. Карман его как-то странно оттопыривался. Когда Дегре доставал платок, оттуда чуть не выпали длинные четки. Хотя он был все в том же поношенном плаще и коротких штанах, он вдруг приобрел какой-то весьма почтенный вид. По-видимому, это объяснялось еще и выражением его лица, во всяком случае, Анжелика уже не решалась говорить с ним прежним непринужденным тоном.

– Сейчас у вас вид набожного магистрата, – сказала она в замешательстве.

– А разве не такой вид должен быть у адвоката, который сопровождает молодую даму к ее брату-иезуиту? – спросил Дегре, с почтительным и смиренным видом приподнимая шляпу.

Глава 39

Подойдя к высоким зубчатым стенам Тампля, за которыми вздымался целый лес готических башен и самая высокая среди них – мрачная башня Тамплиеров, Анжелика даже не подозревала, что вступает на тот кусочек земли Парижа, где человек, как нигде, может жить свободно, в полной безопасности.

Эта укрепленная крепость, некогда вотчина монахов-воинов, так называемых тамплиеров, а потом – рыцарей мальтийского ордена, с древних времен обладала привилегиями, которые признавал даже сам король: здесь не платили налогов, здесь не имели никакой власти ни полиция, ни другие административные органы, и несостоятельные должники спасались за стенами Тампля от ареста. В течение многих веков он был убежищем незаконнорожденных отпрысков знатных вельмож. И нынешний хозяин Тампля, великий приор герцог Вандомский был незаконным сыном Генриха IV и самой знаменитой его любовницы Габриэль д'Эстре.

Анжелика не знала об этих привилегиях маленького городка, находившегося в самом сердце большого города, и, когда она шла по подъемному мосту, ее охватило какое-то гнетущее чувство. Но по ту сторону сводчатых ворот ее встретило удивительное спокойствие.

Тампль уже давно утратил свой воинственный дух. Теперь он являл собою мирное убежище, которое давало своим счастливым обитателям большое преимущество: они могли вести уединенную и в то Же время светскую жизнь. В аристократическом квартале Тампля Анжелика увидела перед роскошными отелями де Гиза, де Буффлера и де Буабудрана вереницу экипажей.

Под сенью массивной башни Цезаря стоял добротный дом иезуитов, где жили и куда приходили отдохнуть от мирской суеты члены ордена, в особенности те, которые являлись духовными отцами знатных особ двора.

В вестибюле мимо адвоката и Анжелики прошел священник, похожий на испанца; лицо его показалось Анжелике знакомым. Это был духовник юной королевы Марии-Терезии, привезенный ею с берегов Бидассоа вместе с двумя карликами, старшей камеристкой Молиной и молоденькой Филиппой.