Басилевс, стр. 86

ГЛАВА 10

В Пантикапей пришла ненастная осень. Еще совсем недавно деревья стояли в золотом ореоле увядающей листвы, и спокойное море лениво плескалось о берега тихой прозрачной волной. А теперь по улицам и переулкам столицы Боспора с разбойничьим свистом гулял сырой, промозглый северный ветер, и мрачный Понт Евксинский злобно швырял на скалы огромные водяные валы, вскипающие грязно-желтой пеной.

Гавань обезлюдела, городской сброд забился в свои темные грязные логова, а достойные граждане выходили из дому только в случае крайней необходимости. Лишь в казармах царило оживление: почти каждый день все новые и новые отряды гоплитов и гиппотоксотов уходили в степь, и пронзительные звуки воинских рожков заставляли сжиматься от недоброго предчувствия сердца пантикапейцев. Скифская равнина неумолимо и неустанно пожирала детей Эллады, и грозный призрак приближающейся к стенам Пантикапея войны готов был вот-вот обрести плоть и ринуться на мирный город из-за черных клубящихся туч, низко нависших над земной твердью.

Дом Ксено стоял неподалеку от акрополя. Построен он был недавно, и в его архитектуре чувствовалось значительное влияние римского стиля, все больше входившего в моду не только в метрополии, но и в греческих апойкиах. Облицованный розовым привозным мрамором дом с некоторого отдаления казался раскрывшимся бутоном диковинного цветка, выросшего невесть каким образом среди довольно мрачных камней. В перистиле неумолчно журчал фонтан, а стены триклиния покрывала великолепная роспись – виноградные гроздья, цветы, сцены охоты.

Ксено сидела у окна опочивальни и задумчиво смотрела на свое отражение в зеркале с оправой, искусно украшенной перламутром и витой золотой проволокой. Ее густые черные волосы были распущены, и служанка Анея с видимым удовольствием расчесывала их костяным гребнем. Неподалеку, на низенькой скамейке, дремал огромный персидский кот с пепельной шерстью. Изредка он сонно потягивался, открывал глаза, и тогда в них отражались оранжевыми искрами тлеющие в вычурной керамической жаровне древесные угли. В опочивальне было тепло, попахивало дымом, благовониями и степными травами, засушенные стебли которых, собранные в букет, стояли в стеклянной вазе египетской работы.

– Ах! – невольно вскрикнула Ксено, когда Анея чересчур туго стянула узел из волос на макушке.

– Прости, я нечаянно… – побледнела служанка, закусив губу.

– Ладно, чего уж там… – Ксено хотела выругать Анею, но мигом смягчилась, заметив, как в глазах служанки блеснула слеза. – Спирарх Гаттион получил приглашение на обед?

– Да, госпожа.

– Хорошо… – задумчиво оборонила Ксено и жестом выпроводила служанку из опочивальни.

Своенравную Ксено в последнее время было не узнать. После памятных для всех пантикапейцев соревнований на гипподроме она замкнулась в себе, стала редко появляться на людях. Ее обширный дом теперь большую часть времени пустовал, и только изредка, когда наезжали знатные гости из метрополии, в основном ее старые друзья и подруги, уютные, со вкусом отделанные комнаты освещались множеством дорогих заморских светильников, а обширный стол триклиния ломился от изысканных яств.

Поклонники и почитатели неприступной гетеры, всеми правдами и неправдами стремившиеся проникнуть за вожделенные розовые стены ее дома, получая вежливый, но твердый отказ из уст обычно добродушной и мягкой Анеи, терялись в догадках о причинах столь странного поведения блистательной красавицы, до этого обожавшей шумное и веселое общество и буйные пиршества. Некоторые, особенно настырные, делали попытки подкупить Анею, чтобы выведать мотивы необычного затворничества Ксено. От подарков и подношений служанка не отказывалась, любезно благодарила, но на этом все и заканчивалось – сделав многозначительную мину, она с проворством белки исчезала за дверью, а ошарашенный ценитель несравненных достоинств ее госпожи еще долго топтался на вымощенной плотно подогнанными плитами дорожке парадного входа, бормоча проклятия в адрес лукавой Анеи и ругая себя последними словами за неоправданное мотовство: несбывшиеся чая-ния делали в его воображении цену подарка и вовсе астрономической.

Ксено влюбилась. Впервые в жизни. Неистовая, всепоглощающая страсть смутила ее ум, воспламенила сердце, а временами доводила до исступления. Но самым странным и совершенно невероятным, случись вдруг кому из приятелей Ксено подслушать потаенные мысли девушки, было то, что объектом ее воздыханий служил не достойный и богатый эллин, как следовало по логике событий, а простой гиппотоксот, варвар, не имевший за душой лишней монеты, не говоря обо всем остальном.

Сначала она возненавидела Савмака. Уязвленная гордыня искала достойного отмщения, но придуманные ею в часы одиночества остроты и злая ирония остались невостребованными: юный варвар не появлялся в домах богачей, хотя его приглашали наперебой. Сжигаемая злым нетерпением, Ксено искала встречи с ним на улицах Пантикапея, но лохаг гиппотоксотов словно задался целью довести ее до умопомрачения – он отсиживался в казармах, куда женщинам путь был заказан.

Тогда, преступив свою гордость, Ксено решилась на отчаянный шаг – она послала через Анею приглашение на обед начальнику гиппотоксотов, с условием, что он приведет с собой и Савмака. Польщенный и обрадованный вниманием к своей персоне, старый рубака явился в точно назначенный срок, но, увы, в одиночестве. Пил и ел он, как и полагается людям военным, за троих, а любезное и обходительное отношение к себе со стороны гордой и неприступной красавицы истолковал чисто по-мужски, предложив располагать им в любое время суток, когда она пожелает.

С трудом сдержавшись от дерзости, Ксено вымучила из себя вежливую улыбку и тут же предложила ему выпить за будущую дружбу. Огромная чаша крепкого заморского вина привела старого воина в состояние полнейшего благодушия, и наконец девушка узнала то, что поразило ее до глубины души. Савмак исчез. Это событие держалось по приказанию спирарха Гаттиона в тайне, но начальник гиппотоксотов, разомлевший от столь прекрасного и редкого в его аскетической воинской жизни времяпровождения, поведал сей секрет юной красавице, как нечто весьма пикантное, что должно было еще больше возвысить его особу в глазах очаровательной прелестницы.

Разом утратив интерес к пиршеству, Ксено едва дождалась ухода болтливого стратега. Закрывшись в опочивальне, она разрыдалась, как никогда прежде, и проплакала почти всю ночь, пока сжалившийся над бедной девушкой Гипнос [288] не распростер над ее ложем свои бесшумные убаюкивающие крылья.

Проснувшись, девушка долго лежала в постели, пытаясь привести мысли и чувства в порядок. И когда испуганная необычным поведением госпожи Анея осмелилась предложить ей завтрак, Ксено наконец приняла решение: этот грубый, неотесанный варвар ей милее всего на свете, и она приложит все свои силы и связи, чтобы разыскать его. Женская интуиция подсказывала девушке, что в исчезновении Савмака кроется нечто большее, чем побег, как пытался истолковать это событие по наущению спирарха Гаттиона стратег гиппотоксотов…

Спирарх Гаттион пребывал в некотором недоумении: несмотря на высокое положение в Боспорском царстве, он никогда не считал свою особу столь значимой, чтобы удостоиться приглашения на обед у Ксено, отвергшей притязания самого Перисада. Еще больше удивился от природы подозрительный начальник царского следствия, когда увидел, что стол был накрыт не в триклинии, а в пиршественном зале, ойкосе. Потому поначалу он держался несколько скованно, и на вопросы сотрапезников отвечал нехотя и односложно.

Гостей было немного, в основном отпрыски богатых и знатных пантикапейских фамилий. Среди них затесался и неизменный участник всевозможных пантикапей-ских пиршеств борец Калус. Несмотря на грубоватую внешность, с Ксено он был любезен и обходителен. Сегодня Калус выполнял особое задание Анеи, к которой был неравнодушен – накачивал вином под завязку весьма необщительного спирарха. Гаттион долго крепился такому натиску, отнекивался, но борец уцепился в него мертвой хваткой, присосавшись, как рыба-прилипала, и начальник царского следствия, негодуя в душе, но не решаясь нарушить неписанные правила подобных застолий, скрепя сердце вливал в себя одну чашу за другой под тосты Калуса. Постепенно спирарх разомлел, расслабился, и борец с довольным видом подмигнул Анее – дело сделано.