Басилевс, стр. 48

– В ущелье. Готовят нам мышеловку.

– Невелика беда, – беззаботно улыбнулся Гай и порывисто схватил лук. – Нам это не впервой. Мы их всех перестреляем, как тех, что приходили в прошлый раз. Славная будет охота! Зайдем сзади и…

– Замолчи! – резко оборвал его Митридат, заметив осуждающий взгляд немногословного Гордия. – Сколько их?

– Много. Похоже, это кардаки, – сказал Гордий.

– Кардаки? – побледнел Паппий. – Они опытные, бывалые воины. Нам с ними не сладить.

– Да, – угрюмо подтвердил Гордий. – Кроме того, на них кольчуги и панцири.

– Бежать, нужно бежать! – подхватился Паппий.

– Куда? – хмуро спросил царевич.

– Куда глаза глядят! – Паппий с лихорадочной поспешностью стал набивать свою вместительную сумку пучками целебных трав – он собирал их в любое свободное от охоты время и теперь нес на длинной палке для более быстрой просушки. – Уйдем в глубь гор, там им нас не сыскать.

– Да, горы большие, места, чтобы спрятаться, там достаточно, – задумчиво сказал Митридат. – Но, видят боги, мне надоело изображать зайца на псовой охоте. Кроме того, кардаки – великолепные следопыты, они нас рано или поздно из-под земли достанут. Нужно драться!

– Господин, – с неожиданным смирением в голосе обратился к царевичу Гордий. – Позволь мне высказать свои соображения.

– Говори, – отрывисто бросил Митридат, с мрачной решимостью пробуя остроту меча.

Царевич слушал Гордия не очень внимательно, но когда тот закончил свой несколько нескладный монолог, глаза Митридата вдруг вспыхнули, и мрачное лицо озарила улыбка.

– Лучше не придумаешь! – воскликнул он и дружелюбно похлопал слугу по плечу. – Гордий, у тебя ум великого стратега. Клянусь Дионисом, придет время, и палудамент полководца я лично возложу на твои плечи.

Он какое-то время молчал, глядя расширившимися глазами куда-то вдаль; затем решительно тряхнул медными волосами и сказал:

– Пошли! И да хранит нас Дионис…

В рощице на взгорье, под сенью вековых кленов, паслись, привязанные длинными чембурами к стволам, лошади кардаков. Их охраняли двое: узколицый перс и низкорослый кривоногий армениец, смахивающий на обезьяну, настолько была густа растительность, покрывающая его с ног до головы. Перс, пребывавший в блаженном состоянии из-за того, что именно на него пал выбор Исавра сторожить коней, дремал в самой густой тени, а туповатый, но подозрительный армениец, не выпуская из рук оружия, ходил кругами, как сторожевой пес, буравя маленькими глубоко посаженными глазками окружающие их заросли.

Гордий пробирался между деревьями с бесшумностью вышедшего на охоту барса. Его целью был перс. Задача оруженосца только с виду казалась легкой: бывалый воин, перс-кардак и во сне был настороже. Он пробуждался от малейшего шороха, и тогда его черные выпуклые глаза загорались злобной настороженностью и обстоятельно осматривали окрестности, а сухая мозолистая правица оглаживала рукоять меча.

Наконец оруженосец подобрался к персу настолько близко, что ему стали видны даже диковинные крылатые чудовища, вычеканенные на пластинах панциря кардака. Гордий снял с плеча аркан, обстоятельно расправил волосяные кольца и застыл, готовый к броску: он ждал сигнала от Митридата, скрадывавшего, как зверя, кривоногого арменийца. Остальные зашли с другой стороны, чтобы прикрыть царевича и его слугу от возможного нападения засевших в засаде наемников.

Свист выпущенной стрелы и короткий всхлип сраженного наповал арменийца были едва слышны, но дремавший перс вскочил на ноги, будто его ткнули шилом. И в этот миг тугая петля опустилась ему на шею и сильный рывок опрокинул кардака на траву. Он попытался закричать, но смазанная медвежьим жиром веревка сдавила горло, и из широко открытого рта наемника вырвался только сдавленный хрип…

Раздосадованные кардаки, так и не дождавшись тех, на кого они устроили засаду, спустились в рощицу поздним вечером. Их встретил лишь связанный перс; он катался по земле, пытаясь освободиться от тугих узлов, и что-то горестно мычал сквозь кляп из пучка травы. Лошади и все припасы наемников бесследно исчезли. Озверевший Исавр рычал, как затравленный зверь, слушая сбивчивые объяснения освобожденного от пут перса. Обозленные и испуганные кардаки, сбившись в кучу, словно свора голодных псов после неудачной охоты, ругались последними словами и с тоской посматривали на мрачные громады окружавших их гор: они достаточно хорошо понимали, что обратный путь в родные места без лошадей и еды едва ли будет напоминать увеселительную прогулку.

Только перекрашенный перс казался внешне спокойным. Выслушав незадачливого сторожа, он покривил губы в презрительной жестокой ухмылке, неторопливо подошел к нему и, неожиданно выхватив нож, молниеносно полоснул кардака по горлу. Опешившие наемники было заворчали, но, натолкнувшись на тяжелый недобрый взгляд перса, стушевались и молча разбрелись кто куда в бесцельных поисках хоть чего-нибудь съестного.

Ночью над горами Париадра разразилась гроза. Порывы ураганного ветра ломали деревья, невидимые в кромешной мгле селевые потоки с грохотом несли в ущелье громадные камни, кромсающие низко нависшее небо молнии вгрызались в скальную твердь, с тяжкими стонами отражавшую эхо громовых раскатов.

Казалось, что наступил конец света…

ГЛАВА 2

Престольный город Малой Армении [239], семибашенный Ани-Камах [240], встречал высоких гостей. На мощенных тесаным камнем площадях пылали костры; над ними пеклись на огромных вертелах целые бычьи туши; там же стояли бочки из царских винных подвалов – оттуда светлое пенистое вино горожане черпали кто чем мог и сколько душе угодно. Веселые звуки флейт, зурн и тимпанов взмывали ввысь к ясному безоблачному небу и улетали к заснеженным вершинам дальних гор. В столицу Малой Армении прибыл наследник царского престола Арташесидов, старший сын царя Великой Армении [241], семнадцатилетний Тигран.

Знать и придворные веселились в царском дворце, больше похожем на мрачную крепость. Его окружали массивные стены из дикого камня, а над подъемным мостом, по которому можно было попасть во внутренний двор, высились две башни с узкими бойницами. Вход в царский дворец-крепость охраняли угрюмые великаны, закованные в броню, – личная стража царя Малой Армении, престарелого Антипатра.

Тигран сидел по правую руку от царя и скучал. Дальняя дорога от стен древней столицы Великой Армении Арташата до Ани-Камаха утомила его. К обильной и разнообразной снеди он почти не прикоснулся, а многословные велеречивые тосты приближенных царя нагоняли на живого, непоседливого юношу тоску. Но Тигран был достаточно хорошо воспитан, чтобы даже намеком показать свое настроение гостеприимным хозяевам, и на его лице блуждала немного томная снисходительная улыбка.

Царь Антипатр, несмотря на преклонные годы, все еще крепкий седобородый старик, мало чем уступал в застолье своим более молодым подданным. Он ел с аппетитом почти все, что ему подавали, запивая весьма приличными порциями дорогого эллинского вина. Царь был словоохотлив, общителен и весел. Только иногда, когда его взор останавливался на юном красивом профи-ле Тиграна, скорбная тень падала на смуглое морщинистое лицо, и едва слышимый печальный вздох прорывался сквозь стиснутые уста.

У Антипатра не было наследника. Два сына царя погибли в юном возрасте – один на охоте, другой в бою. Третий сын, самый долгожданный и желанный, так и не увидел свет – он остался в утробе матери-царицы, ушедшей из жизни от какой-то неведомой и неизлечимой болезни. Поэтому царь глубоко страдал, особенно когда в длинные зимние вечера начинало ломить от сырости кости, и мысли о скорой кончине напрочь прогоняли короткий стариковский сон.

– О чем задумался, мой юный гость? – Антипатр склонился к Тиграну с благосклонной улыбкой. – А впрочем, мне все понятно. Эти каменные стены и праздное застолье могут привлекать только таких старцев, как я. Молодости нужен простор, свежий воздух и пламя охотничьего костра. Не так ли?