Страшный Крокозавр и его дети, стр. 14
Миша двинулся по коридору, не оглядываясь.
Петр Владимирович вызвал теперь Вову Драчева и сел с ним заниматься. С трудом преодолели они одну теорему, принялись за другую. Вдруг Вова поднял свою белую кудлатую голову и буркнул:
– Знаете, как все ребята на вас злы!
– Почему злы?
– А потому, что вы захотели рассадить Игоря и Аллу.
– Ну и что ж тут такого?
– Да ведь Игорь и Алла все равно как Ромео и Джульетта.
– Ты читал Шекспира?
– Нет. Наши девчонки читали.
Петр Владимирович не знал, что говорить.
– Вот что: хватит отвлекаться. Какая там следующая теорема?
Пока Вова бормотал, мысли педагога беспорядочно метались.
«В шестом классе – и такие отношения! Тем более их надо рассадить!.. Однако как просто и как серьезно объявил об этом Вова…»
После диктанта, перед самым отбоем, Петр Владимирович на минуту заглянул к девочкам в спальню. Там уже легли. Он сказал:
– Спокойной ночи.
Только с двух или трех кроватей отозвалось невнятное «спасибо».
Петр Владимирович закрыл дверь и поднялся к мальчикам. И в их спальне было темно. На его «спокойной ночи» никто не ответил.
Он спустился в нижний этаж и доложил Валерии Михайловне, что все в порядке.
– Мне приходится вторично вам заметить, – холодно сказала она, – вы с ними чересчур мягки, и вот результат – ваш класс опять на последнем месте.
Петр Владимирович стоял и молчал. О, он многое мог бы возразить Валерии Михайловне! Ведь ничего же не случилось за вечер. Чем занимались ребята? Разошлись по кружкам, читали, играли в домино, дежурные мыли полы, убирали спальни. Возможно, громко разговаривали. Возможно, бегали. А эти, с голубыми повязками, их записали. Ну и что ж тут такого? О, он мог бы много рассказать Валерии Михайловне о сегодняшнем дне – и хорошего, и плохого! Но предпочел промолчать.
Когда все в интернате стихло, воспитатели вышли все имеете на улицу. Девушки пробовали заговорить с Петром Владимировичем. Он рассеянно отшучивался.
На платформе станции метро Светлана и Петр Владимирович сели вдвоем на мраморной скамейке. Светлана негромким голосом начала рассказывать историю Игоря Ершова и Аллы Анохиной.
Они поразительно похожи друг на друга. С первого класса сидят рядышком на одной парте. Вот уже шесть лет подряд с утра и до вечера, на уроках и после уроков, на прогулке и в столовой, всегда и везде вместе. Они вместе решают задачи, пишут сочинения, готовят уроки, одновременно читают одну и ту же книгу. Вызовут к доске одного, другой весь вытягивается вперед, волнуется – какая будет отметка. В очереди перед столовой они стоят один за другим. Алла первой садится за обеденный стол, и никто, кроме Игоря, не смеет сесть рядом с нею.
Они всегда и всем делятся. Алла дарит Игорю фрукты, почтовые марки; он ей дарит открытки, фотографии киноартистов, фантики, конфеты. Даже черный хлеб они разламывают на две части, потому что Алла любит мякиш, а Игорь корочку. Она подшивает ему подворотнички, гладит его пионерский галстук, он ей точит карандаши…
Когда они остаются вдвоем, то больше всего любят молча стоять рядом у окна, облокотившись на подоконник, и смотреть на Москву. Никогда они не ссорятся и понимают друг друга без слов, или, точнее, выработали свой, им одним известный язык односложных восклицаний на разных интонациях, отдельных отрывистых слов и сокращений. Друг друга они называют очень тихо и по-особому – просто «А» и просто «И».
Но самое удивительное – это их встречи на лестнице.
Каждый вечер незадолго до отбоя из двери коридора четвертого этажа появляется Игорь с лейкой в руках, а из двери третьего – Алла, также с лейкой; появляются они в одно и то же мгновение. Алла поднимается по ступенькам. Игорь спускается, и оба они встречаются посредине на повороте лестницы; там, на площадке, стоят горшки с цветами. Игорь и Алла протирают листья, поливают растения. Потом, одновременно поднимают глаза…
Игорь тихо говорит:
– А, покойной ночи…
– И, покойной ночи… – так же тихо отвечает Алла, и они расходятся по своим спальням до утра.
– И как вы думаете – откуда такая потрясающая точность?
Светлана рассказала, что долгое время в интернате никак не могли догадаться – в чем тут дело. Ночная нянечка, тетя Фрося, даже подозревала, нет ли тут настоящего колдовства. И только недавно Светлана дозналась до истины.
После ужина мальчики обычно идут в свою спальню на четвертом этаже, девочки – в свою, на третьем. Игорь читает, играет с товарищами в шахматы, в домино, но незадолго до девяти часов он становится каким-то рассеянным, беспокойным… И вдруг в самый разгар шахматной атаки бросает игру и ровно в девять часов шесть минут становится у двери своей спальни, не спуская глаз с часов. Когда стрелка подскакивает к седьмой минуте, он начинает считать: раз, два, три, четыре… и так до восемнадцати, потом берет лейку, наполняет ее водой, выходит в коридор, спускается по лестнице и тут встречается с Аллой.
Примерно то же самое проделывает и Алла на третьем этаже. Но спальня девочек отстоит на одну дверь дальше от выхода, поэтому считает она не до восемнадцати, а до четырнадцати, после чего начинает свой точно размеренный путь.
Петр Владимирович изумленно смотрел на Светлану.
– Как все это интересно! А как другие ребята в классе к ним относятся?
– Берегут их, – тут же подхватила Светлана, – знаете, как берегут! Но вслух о них не говорят. Вот почему все они сегодня так дружно ощетинились и, как один, встали на их защиту. Словом, показали себя настоящими изыскателями.
– А я соломенный тюфяк! – с горечью воскликнул Петр Владимирович. – Так что же, у них большая дружба или?..
– Не знаю… – пожала плечами Светлана. – Осенью на педсовете Валерия Михайловна подняла было вопрос, что надо «прекратить этот романчик», как она в тот раз выразилась. Вера Александровна ей ответила: «Оставьте их в покое. Когда они мне попадаются на глаза, я всегда ими любуюсь».
На этом они расстались.
ИЗ ДНЕВНИКА ГАЛИ КРЫШЕЧКИНОЙ
Вчера вечером мы уже собирались спать ложиться, как вернулась Алла. Она ходила цветы поливать. У нее был такой расстроенный вид, просто ужас!
– Девочки, помогите! Девочки, спасите! Игорь мне ничего не сказал, но по его лицу я вижу, как он переживает.
Мы все стали думать, что делать. А вообще очень нехорошо получается. Вера Александровна, конечно, защитила бы их, но она заболела, и теперь у нас в интернате самая главная Валерия Михайловна, по-нашему – Кошечка. Мы ее так прозвали, потому что она не ходит, а подкрадывается. Кошечка давно Игоря ненавидит. Она ему один раз сказала: «Тебя за твои безобразия надо в шестой «А» перевести».
Кошечка с нашим Крокозавром сразу подружилась – как встретятся, так разговаривают, улыбаются. На той неделе рассадит он Игоря и Аллу, непременно рассадит.
Наташа Ситова тут мне вдруг говорит:
– Ты, Галя, известная подлиза, уговори Крокозавра их не рассаживать.
С чего это она взяла, что я подлиза? Даже очень глупо так меня называть.
В тот вечер я никак не могла уснуть и придумала один план.
Крокозавр еще до сбора отряда говорил, что хорошо бы нам всем вместе пойти в воскресенье в Третьяковскую галерею. Мы с мамой прошлой весной там были. И мама тогда говорила: «Не люблю я в Третьяковку ходить одна, потому что многое не понимаю и не знаю. И с экскурсоводами мне тоже не хочется, будто на веревочке тебя водят; они показывают только те картины, которые им самим нравятся. А хорошо бы познакомиться с очень умным и знающим человеком; он бы повел меня в галерею, про мои любимые картины все объяснил и на все мои вопросы ответил».
А что, если пойти с мамой и с Крокозавром в Третьяковку? Она будет ему задавать разные вопросы. И я тоже сперва о какой-нибудь картине спрошу, а потом отведу Крокозавра в уголок и уговорю его насчет Аллы и Игоря.
Сегодня Крокозавр явился к самому обеду, серьезным такой, задумчивый, ничего нам не сказал; мы с ним издали из вежливости поздоровались, а он сразу прошел и столовую.