Ищите Солнце в глухую полночь, стр. 18
Впрочем, заниматься все равно было нечем. Еще из Москвы я вез несколько книг – на месяц в Ялте мне их вполне хватило бы, – но перед отъездом Олег и Таня произвели ревизию моего чемодана, выкинули эти книги и вместо них подбросили фотоаппарат и два томика стихов – Гейне и Леконта де Лиля. Первые дни я ходил по берегу и фотографировал все, что попадалось на глаза – чаек, рыбацкие сейнеры, горы и море... Потом кончилась пленка, да мне и надоело снимать.
А потом я набрел на этот утес...
И вот я каждый день прихожу сюда, сажусь на холодные камни, гляжу в свинцово-тяжелую даль моря, слушаю, как шумят подо мной волны и поет ветер, цепляясь за острые края утеса, и думаю. Думаю о Маше...
Я помню все наши встречи, каждое ее слово, каждое движение, каждый взгляд ее глаз. Когда я думаю о ней, все становится другим... Я счастлив, счастлив только оттого, что где-то далеко, за метелями и вьюгами, среди сугробов стоит дом, в котором живет девушка, и я могу думать о ней, вспоминать ее глаза, ее улыбку – чуть смущенную, еле заметный аромат волос, когда она, поскользнувшись, склоняется ко мне и опирается на меня; я счастлив, вспоминая это прикосновение, и то, как тихо падал снег на ее плечи и волосы и как она пристально рассматривала крупные снежинки, медленно таявшие у нее на ладони. Я счастлив, вспоминая ее голос – чуть глуховатый, казавшийся спокойным и в то же время трепетный и взволнованный. И появляется лишь одно желание – оно захватывает меня, властно подавляет все остальное, и становится трудно дышать, и никак не уймешь сердце – оно сильно бьется, наполненное радостью и тревогой. Заглянуть в глубину ее глаз, услышать ее голос, от звуков которого в душе подымутся бесконечные волны любви и нежности. Увидеть ее, иначе жизнь станет бессмысленной и невозможной. Ведь это так просто – надо собраться и уехать.
Но дни идут, а я не уезжаю. Что-то мешает мне. Прошлое? Да, наверно. Я стараюсь не вспоминать о нем, и это удается, но все-таки прошлое не уходит, оно притаилось где-то рядом и в любую минуту готово раскинуть передо мной свои отчетливые картины, совсем не сглаженные временем.
У прошлого есть имя – Галя...
Утро выдалось холодным. Падал мокрый снег. Он медленно таял, и гравий на дорожках отсвечивал тускло и серо. Остроголовые кипарисы, растущие под окнами санатория, зябко съежились и стали как будто меньше.
Я стоял на веранде, вглядывался в темную полоску моря на горизонте, но видно его было плохо, и только шум волн, глухой и ровный, отчетливо доносился до меня.
Я вернулся в палату, собрал чемодан, оставил записку на столе и ушел. Соседи мои спали. Я не знал, когда отправляется автобус на Симферополь и успею ли на самолет в Москву.
Мне не повезло – автобус ушел. Я взял такси и, когда, наконец, машина вырвалась на простор Симферопольского шоссе, вздохнул с облегчением. Невероятно, но уже сегодня я увижу ее! В час дня буду во Внукове и в половине восьмого в Уфе. Впрочем, там будет уже половина десятого. А в одиннадцать увижу Машу...
Шофер что-то говорил, я отвечал рассеянно и невпопад. Он с удивлением взглянул на меня и пожал плечами. Громко и размеренно стучал счетчик. И вдруг я увидел, что он показывает «2 руб. 78 коп.». «Ну вот!» – подумал я и спросил у шофера:
– А сколько он до Симферополя настукает?
– Рублей одиннадцать, – ответил он и подозрительно взглянул на меня.
Я вспомнил, сколько у меня денег. Двадцать пять рублей и немного мелочи. Расплачусь за такси, и оставшихся едва хватит, чтобы добраться до Москвы. Там я деньги достану, но ведь придется ехать в университет и терять целый день...
В зале ожидания – огромной коробке из стекла и стали – я беспомощно огляделся. Пассажиры сидели в мягких креслах и скучающе читали газеты. Объявили посадку на самолет Симферополь – Москва. Несколько человек поспешно шли к выходу.
Я пристально посмотрел на полного мужчину лет тридцати. Наверно, он подумает, что я сумасшедший...
Подойдя к нему, я быстро проговорил:
– Товарищ, выслушайте меня. Мне нужно сорок рублей. – Он взглянул на меня, и я повторил: – Очень нужно сорок рублей. Если можете, дайте мне деньги и ваш адрес. Через неделю я вышлю вам долг.
Он смотрел на меня строго и внимательно. И усмехнулся:
– Вот так просто дать сорок рублей?
– Да.
Он молчал, явно не зная, что сказать. Я стоял перед ним и смотрел на него сверху вниз. Потом сел на чемодан.
– Послушайте, – сказал я. – У вас нет денег или вы не верите, что я их верну вам?
– Деньги у меня есть. Но почему я должен верить вам?
– А почему нет? Только потому, что вы не знаете меня?
– Причина вполне достаточная.
– Да, – согласился я. – Достаточная. И все-таки попробуйте поверить. Ведь мы же люди.
Он пристально смотрел на меня. Потом достал бумажник, отсчитал сорок рублей, протянул мне и все так же внимательно смотрел на меня, не говоря ни слова.
– Адрес, – напомнил я.
– Да, – сказал он и, улыбнувшись, написал адрес на листке из записной книжки.
– Спасибо, – сказал я.
Он кивнул и ничего не ответил, а когда я поднялся и взялся за чемодан, остановил меня:
– Подождите... Можете не отвечать, конечно, – но для чего вам понадобились деньги?
– Чтобы увидеть девушку, которую я люблю. Это удивляет вас?
– Пожалуй, нет... Но мне никогда в голову не приходило сделать вот так, – сожалея о чем-то, сказал он.
Я взял ее за руку и сдавленно проговорил:
– Маша...
Она глядела на меня. Говорить было трудно.
– Маша, выслушай... Я люблю тебя. Скажешь, что это невозможно – ведь мы почти не знаем друг друга... Месяц назад я и сам так думал. А теперь мне страшно представить, что этого могло не быть. Машенька, милая, родная моя... Я люблю тебя, слышишь? Ты можешь смеяться, можешь ничего не говорить, но только верь мне. Я люблю тебя. Я не могу думать ни о чем другом. Мне нужно каждую минуту видеть тебя, слышать тебя, говорить с тобой...
Она стояла очень близко, так что я ощущал ее дыхание на своем лице, и глядела на меня. И вдруг закрыла глаза. Я только сейчас заметил, как дрожат ее пальцы, сжатые в моих руках.
– Маша...
Она прислонилась ко мне, положила руки на плечи и, чуть приподнявшись, прижалась губами к моим губам. Я обнял ее, и случилось то, чего еще никогда не было в моей жизни и о чем я мог только мечтать все годы.
21
Потом ей казалось странным, что она так плохо помнит все дни, проведенные с Андреем. Не помнит, где они ходили вдвоем, с кем встречались. Видела улыбку Андрея, его глаза, его губы. А когда вспоминала сильные и ласковые руки, обнимавшие ее, снова волненье и счастье тех дней охватывало ее...
... Вечер – тихий, морозный. И снег. Он медленно кружится в воздухе, падает на деревья, кусты акаций, крыши далеких домов. Кажется, что снег идет уже целую вечность. Или одно мгновение? Она не знает. Не знает, долго ли они так сидят, обнявшись, и сколько уже вечеров было так – один, два, десять? Андрей целует ее. Какой-то парень так увлекся, глядя на них, что поскользнулся и упал.
Она засмеялась.
– Маша...
– Да, милый?
– Поедем на Северный полюс?
– Поедем... А зачем?
– Так просто. Во-первых, интересно, а во-вторых, чтобы никто не мешал. А то и поцеловаться толком нельзя.
Она опять смеется.
– Да ну их, пусть смотрят.
Андрей наклоняется к ней, и она очень близко видит его глаза. Скорее угадывает, чем слышит:
– Любишь?
Она закрывает глаза и тихо шепчет:
– Да, милый... Да, мой любимый... Больше всего на свете... Больше всего на свете...
... Потом они куда-то идут. Куда? Не все ли равно. Идут, лишь бы идти. Идут, не замечая никого вокруг. Что им люди? Они вдвоем, а это так много, что ни для кого другого уже не остается места.
... Еще один день – яркий и солнечный. Они катаются в лесу на лыжах. Андрей ходит на лыжах плохо, и она смеется над ним, поддразнивает, бьет палками по веткам деревьев. Снег осыпается, сверкает на солнце миллиардами тончайших осколков, оседает на плечах Андрея, и он, седой, словно новогодний дед-мороз, пытается догнать ее. Но она легко убегает вперед, потом возвращается, на ходу обдает его снежной пылью и отъезжает назад. Оттуда она зовет Андрея, и ее голос далеко разносится в звонкой тишине зимнего дня. Андрей не отзывается, и она едет к нему. И вдруг недоброе предчувствие сжимает ей сердце. Она видит Андрея – он стоит, тяжело опираясь на палки, наклонив голову, и словно что-то надломилось в нем и какая-то тяжесть давит на плечи, не дает разогнуться. Она быстро подъехала к нему. Андрей выпрямился, и она встретила его взгляд – спокойный и ласковый. Но она увидела и другое – что лицо его бледно и на нем еще остались следы боли. Она сделала вид, что ничего не заметила, и уже не обгоняла его, а все время шла рядом. Потом, осторожно стряхивая снег с его плеч, сказала негромко: