Ищите Солнце в глухую полночь, стр. 16
18
– Какой интенсивности? – спросила Маша.
Я рассказывал ей о работе ускорителя на встречных пучках и тут оборвал на полуслове и посмотрел на нее.
– Какой интенсивности? – повторила она.
– К черту физику! – сказал я. Наверно, это вышло грубо. Она как-то странно взглянула на меня, но не обиделась.
– Я не затем сюда ехал, чтобы читать популярные лекции об ускорителях на встречных пучках.
Она улыбнулась.
– А зачем же ты сюда ехал?
– Может быть, затем, чтобы увидеть тебя.
Она опустила глаза и ничего не сказала. Вытянув руку, она смотрела, как падают редкие снежинки и медленно тают у нее на ладони.
– Так о чем же мы будем тогда говорить? – тихо спросила она, не поднимая глаз.
– О тебе. И обо мне, если это будет интересно тебе. Кстати, почему мы здесь стоим? Так и замерзнуть недолго. Пойдем куда-нибудь?
– А Олег?
– Олег? – не сразу сказал я. – Вряд ли он скоро придет.
– Вот как...
Она по-прежнему не смотрела на меня, и я не мог понять, о чем она думает.
– Маша...
– Да?
– Я уезжаю через неделю. – Я почувствовал, как во рту стало противно и сухо. – И хочу, чтобы мы виделись каждый день.
– Хорошо, – спокойно согласилась она. – Мы будем встречаться каждый день.
И, улыбнувшись, предложила:
– Ну идем? А то и в самом деле можно замерзнуть.
И потом сказала:
– Почему-то совсем не удивило то, что ты так прямо сказал. Ты всегда говоришь так... решительно?
Я покачал головой и ничего не ответил.
19
И когда Олег увидел, что они уходят – медленно, не оглядываясь, занятые только друг другом, – он вдруг понял, что в его жизни случилось что-то тяжелое и непоправимое. Случилось не сейчас, давно – но когда? И сразу беспорядочно замелькали в памяти лица, события, мысли ушедших лет.
«Только спокойно, – подумал он, и зажег спичку, и глядел на яркий язычок пламени, осветивший грязную лестницу и его пальцы. – Спокойно», – повторил он, затягиваясь дымом сигареты. И, взглянув в окно, он увидел, что они ушли.
Итак, детство, школа. Счастливая семья, где все любили друг друга, беззаботная жизнь и только иногда легкие неприятности, которые скоро забывались. И рядом всегда был Андрей – верный друг, от которого Олег ничего не хотел и не мог скрывать. Олег считал, что Андрей так же откровенен с ним и если мало рассказывает о том, что делается у него дома, то лишь потому, что не хочет огорчать его, да и не очень приятно, наверно, было говорить об этом. Олег все-таки знал, что Андрею живется трудно, но очень плохо представлял себе, в чем именно были эти трудности. И вдруг он обнаружил, что знает Андрея совсем не так хорошо, как это казалось ему.
Было это в девятом классе. Он, Андрей и его брат Алексей купались на Уфимке. Олег заметил на боку Алексея небольшой шрам и спросил его, откуда этот шрам. Алексей неприятно засмеялся, кивнул на Андрея:
– А это ты у своего дружка спроси.
Олег с недоумением посмотрел на Андрея и, когда Алексей ушел купаться, спросил Андрея, при чем тут он? Тот неохотно объяснил:
– Это я ему отметину сделал. Давно, мне девять лет было. Поссорились из-за чего-то, я вспылил, а в руках ножницы были. Ну и кинул в него, а они возьми да и воткнись ему в бок...
Олег от изумления ничего не мог сказать. Он не сразу поверил, что Андрей, спокойный, всегда выдержанный, мог сделать такое. А через два месяца он сам увидел, каким может быть Андрей.
Они давно враждовали со Славкой Александровым – прилизанным и наглым парнем, их одноклассником. Однажды во время очередной ссоры Александров бросил тряпку в лицо Андрею. Олег еще ничего не успел сообразить, как увидел: Андрей отступил назад, лицо у него было очень спокойное и неподвижное, и тут он наткнулся на большие счеты, стоявшие в углу, – на этих счетах учились считать малыши... Андрей одной рукой поднял счеты. Кто-то из девочек взвизгнул. Олег услышал, как с дробным стуком посыпались на пол костяшки. Александров охнул, схватился руками за голову и сел прямо на пол, а Андрей стоял около него. Лицо у него было все такое же спокойное и неподвижное, грязно-белое от мела...
Весной, в мае, произошло еще одно событие. Андрей обещал прийти к нему вечером, но почему-то не пришел, а на следующее утро, когда они все еще спали, в их квартиру ворвался отец Андрея, Георгий Матвеевич, и закричал:
– Где Андрей?!
Ему не успели ответить. Георгий Матвеевич ринулся в комнаты, стал открывать шкафы, заглядывать под кровати и едва не сорвал с петель дверь маленького чуланчика. Лицо у него было страшное, и Олег тогда подумал, что этот человек – сумасшедший. А потом увидел, как по лицу, заросшему седой щетиной, покатились крупные слезы. Георгий Матвеевич сразу сник и ушел, не сказав ни слова. В окно Олег видел, как он шел по двору: сгорбленный, пришибленный, неловко двигал руками, пытаясь застегнуть пиджак.
В тот день Андрей ушел из дому. Ушел в летних сандалиях на босу ногу, с двадцатью рублями в кармане. В Златоусте его ссадили с товарного поезда и вернули в Уфу.
И тогда-то Олег увидел, что все эти годы у его друга была вторая жизнь, о которой он ничего не знал, и верно, уж очень тяжела и страшна была она, если Андрей решился уйти из дому, и жизнь эта сделала Андрея совсем другим человеком, чем он, Олег.
После этого Андрей стал дороже ему, но был все так же непонятен.
А потом у Олега началось невеселое житье. Провал в институте, скучная, нелюбимая работа и – девушки. Сначала Аня, потом Вера, перед самым отъездом в армию – Инна. Олег легко сходился с ними и расставался без лишних драм. Он совсем не считал, что так должно быть, но так всегда получалось. Он говорил себе:
«Когда-нибудь все будет иначе. Будет и большая любовь. Потом, когда начнется настоящая жизнь». А пока настоящей жизни не было. Почему? Этого он не знал. Он ждал.
А дальше? Армия. Дальний Восток. Саперный взвод. И работа, работа. Мосты, дороги, вышки, снежные завалы и опять мосты и дороги. Танцы в субботу, провожания по темным заснеженным улицам, быстро забывающиеся поцелуи и чужой запах чужих волос. И где-то там, далеко-далеко, Андрей. Олег по-прежнему ничего не скрывал от него.
А настоящей жизни все не было. Олег говорил себе: это начнется там, когда он снимет солдатскую форму.
И он опять ждал.
А дальше? Отпуск. И Таня. Это было уже гораздо серьезнее. Тогда он подумал: «Наконец-то!» Долго помнились слезы на Таниных глазах, когда она провожала его, ноющая боль где-то под сердцем, неотступная тоска по ее ласковым ладоням. Письма – сначала каждую неделю, потом – все реже и реже. И забвение. Когда он случайно встретил ее на улице, прошел мимо, не замедлив ровного четкого армейского шага. Равнодушный кивок, безмятежное лицо и неизменные шестьдесят восемь ударов в минуту. У него было здоровое сердце – отличный механизм, который никогда не подводил. Никаких эмоций. Все очень просто. Было – не стало. Вот так... Шел по улицам родного города молодой красивый парень с выправкой солдата, полный сил, и здоровья, и надежд на будущее. У этого парня было, кажется, все, кроме любви. И еще не было у него настоящей жизни.
И это было всего полгода тому назад...
А Маша? Внезапная вспышка в полумраке его небогатого существования. Красота, неудержимо влекущая к себе. Красивое тело, от прикосновения к которому начинают дрожать руки и возникает ясное и резкое ощущение безнадежности. И спокойные слова:
– Наверно, я полюблю только такого человека, которому нужна будет не моя красота, а я сама...
Потом – Москва, Андрей.
Они встретились на вокзале и радостно обнялись, чувствуя, что еще никогда так сильно не любили друг друга. Вечером сидели в шашлычной «Восход», пили легкое грузинское вино и много говорили. Олег пристально вглядывался в этого человека и не узнавал его. Андрей возмужал, раздался в плечах и выглядел значительно старше своих лет – года на три, на четыре. Другими стали глаза. В них, казалось, не было ничего говорящего о слабости. Олег подумал тогда: если существуют люди, не испытывающие страха, то они должны выглядеть так, как Андрей. Он сказал ему это. Андрей усмехнулся и покачал головой.