Флэшмен, стр. 67

— Ах, такая скука, — со смехом отвечает она. — Он не может говорить ни о чем, кроме лошадей. Пока мы поехали кататься в Парк после полудня, он за все два часа не произнес ничего другого!

— Вот как, — говорю. — Бог мой, ты должно быть вся промокла?

Она рылась в своих платьях в шкафу, и не слышала, поэтому я встал, и без задней мысли потрогал ее темно-зеленую амазонку, перекинутую через спинку кровати. Я прикоснулся к ней, и сердце мое обратилось в камень. Ткань была совершенно сухой. Я наклонился, чтобы посмотреть на ее ботинки для верховой езды, стоявшие рядом с креслом. Они блестели, как новенькие, на них не было ни единой капли или следов брызг.

Мне стало дурно и я сел, чувствуя, как колотится мое сердце, а она продолжала болтать. С момента, когда я расстался с Веллингтоном у Конной гвардии и до моего ухода из клуба часом позже, лило как из ведра. В такой ливень она не могла кататься в парке. Так, где же в таком случае были она и Уотни? И чем они…?

Я почувствовал, как бешеная ярость вздымается внутри меня, но сдерживался, говоря себе, что могу заблуждаться. Она обмахивала лицо кроличьей лапкой перед зеркалом, не обращая на меня внимания. Как можно спокойнее я спросил, где же она каталась.

— Я же сказала, в Парке. Ничего особенного.

Вот это точно ложь, подумал я, и все-таки не мог поверить. Она выглядела такой невинной и открытой, несла такую милую чепуху, то и дело говоря о том великолепном, великолепном часе во дворце. Ведь всего десять минут назад мы совокуплялись в этой кровати, она позволяла мне… да, именно позволяла. Тут неприятное воспоминание первой ночи по приезде домой снова всплыло в моей памяти: меня удивило тогда, что она стала не такой жадной до ласк как прежде. А вдруг я был прав: вдруг это действительно объясняется отсутствием страсти? Это могло случиться, если за время моего отсутствия она подыскала себе другого наездника, более способного утолить ее плотский голод, чем я. Клянусь Богом, если это правда, то я ее…

Я сидел, не в силах пошевелиться, отвернув голову так, чтобы она не могла видеть мое лицо в зеркале. Неужели намеки этой шлюхи Джуди правда? И Уотни наставляет мне рога — и еще бог знает кто кроме него? При этой мысли я буквально вскипал от стыда и ненависти. Но это не может быть правдой! Нет, только не Элспет! Но в ушах у меня звенел смех Джуди, а эти проклятые ботинки словно издевательски подмигивали мне: они не были в парке сегодня после обеда, как пить дать!

Когда вернулась служанка, вновь принявшаяся укладывать Элспет волосы, я постарался не слушать их беспрестанную болтовню, пытаясь собраться с мыслями. Может, я ошибаюсь — Боже, как я надеялся на это! Во мне говорило не то странное влечение, какое я ощущал к Элспет, дело было в моей… да, в моей чести, если хотите. О, я и гроша ломаного не дам за то, что в свете называют понятием «честь», и все же мысль о другом мужчине, или мужчинах, кувыркающихся на сеновале с моей женой, которой немыслимо было даже допустить возможность найти себе более умелого и героического любовника чем великий Флэшмен — героя, чье имя у всех на устах! Боже, даже сама мысль об этом…

Дьявольская штука эта гордость — без нее не бывает ни ревности, ни амбиций. А я гордился личностью, которую изображал — будь то в постели или в казармах. И вот меня, героя дня — с медалью, с рукой, пожатой герцогом и ушами, слышавшими похвалы королевы — меня мешает с грязью какая-то златовласая простушка, у которой и мозгов то нет! А я должен кусать губы и молчать из страха перед последствиями, которые могут проистечь, если я обнаружу свои подозрения. Прав я или нет, это подольет масла в огонь, а допускать этого нельзя.

— Ну и как я выгляжу? — спрашивает она, красуясь передо мной в платье и капоре. — Ах, Гарри, да ты же совсем бледный! Понимаю, это волнения сегодняшнего дня! Мой бедняжка!

Она приподняла мою голову и поцеловала меня. «Нет, этого не могло быть, — убеждал я себя, глядя в эти девственно-голубые глаза. — Конечно, а как же тогда быть с этими девственно-черными ботинками?»

— Мы идем к леди Чалмерс, — щебетала она. — Та просто сойдет с ума, когда услышит эту историю. Думаю, там соберется целое общество. Я так горжусь тобой, Гарри, так горжусь! Дай-ка поправлю твой галстук. Принеси щетку, Сьюзан! Какой превосходный на тебе сюртук. Ты всегда должен одеваться у этого портного. Ну вот, Гарри! О, как же ты красив! Посмотри на себя в зеркало!

Я посмотрел, и нашел себя неотразимым, а рядом стояла она, такая прекрасная и любящая, и я отбросил прочь уныние и ярость. Нет, это не может быть правдой…

— Сьюзан, ты до сих пор не убрала мою амазонку, ленивая девка! Унеси ее сейчас же, пока она не помялась!

Клянусь Богом, я-то знаю, как она помялась. Или догадываюсь. К черту последствия, ни одной кукле в юбке не сойдет с рук такое обращение со мной!

— Элспет, — говорю я, повернувшись.

— Повесь ее аккуратно после того, как почистишь. Поняла? Да, любимый?

— Элспет…

— О, Гарри, ты выглядишь таким сильным и мужественным, клянусь! Я прямо беспокоюсь, когда все эти легкомысленные лондонские дамы пялятся на тебя.

Она скорчила очень милую гримаску и коснулась пальцами моих губ.

— Элспет, я…

— Ах, совсем забыла… Тебе нужно взять с собой денег. Сьюзан, принеси мой кошелек. Он в твоем полном распоряжении, стоит тебе только попросить, помни. Двадцать гиней, любимый!

— Очень признателен, — говорю я.

Черт побери, выше головы не прыгнешь: когда видишь, в какую сторону идет течение, ныряй в него и хватай, что успеешь. Другого шанса может не быть.

— Как думаешь, двадцати достаточно?

— Пусть лучше будет сорок.

(На этом месте первый пакет «Записок Флэшмена» неожиданно обрывается)

Словарь

Бадмаш — подлец, мерзавец.

Феринджи — европеец (возможно от искаженного «франкиш» или «инглиш»).

Гази — фанатик.

Хавилдар — сержант.

Хюбши — негр (дословно «курчавая голова»).

Хузур — господин, повелитель в значении «сэр» (пуштунский эквивалент «сагиб»).

Иддерао! — идите сюда.

Джао! — уходи, поди прочь.

Джаван — солдат.

Джезайль — афганская длинная винтовка.

Джулди — быстро.

Хабадар! — осторожно (пов.).

Майдан — поле, место для упражнений.

Мюнши — учитель, как правило, языка.

Пуджари — тюрбан.

Риссалдар — туземный офицер кавалерийских частей.

Шабаш — браво.

Сувар — солдат.