Пещера Лейхтвейса. Том третий, стр. 51

— Эта вторая версия правдоподобней! — воскликнула Лорелея со сверкающими глазами, прижав руки к волнующейся груди. — Этот конец естественнее. Кто раз испытал любовь с ее одуряющими наслаждениями, тот уже не сможет обойтись без нее и, рано или поздно, снова вернется к ней. И ты, мой Тангейзер, мой возлюбленный, также останешься при мне и будешь принадлежать мне до конца наших дней.

С этими словами красавица обняла Курта и, осыпая ласками и поцелуями, увела его в спальню.

Глава 112

НА СТЕЗЕ ГРЕХА

Курт фон Редвиц потерял окончательно всякую волю под влиянием очаровательной женщины. Она могла бы привести его к самоубийству, довести до преступления: он согласился бы на все. Он не слышал ничего, кроме ее вкрадчивого голоса, не видал ничего, кроме ее блестящих глаз, воспламеняющих его, он не чувствовал ничего, кроме прикосновения ее мягкого, но упругого тела, которое, как змея, обвивалось вокруг него. Войдя в спальню, Курт с глухим стоном упал на мягкие подушки. Но она остановилась перед ним со скрещенными на груди руками.

— Итак, ты хочешь, чтобы я совсем, всецело принадлежала тебе? — прошептала она, медленно склоняясь над ним. — Чтоб я отдалась тебе на всю жизнь?

— Хочу ли я этого? — горячо воскликнул Курт. — Вырви сердце из моей груди, растопчи его ногами — оно при последнем толчке будет взывать к тебе: я люблю, люблю тебя, Лорелея.

Она склонилась над ним и спрятала голову на его груди. Курт почувствовал, как кровь прилила к мозгу. При ее прикосновении дрожь пробежала по его телу. Он был похож на тяжело больного, вся надежда которого заключалась в возможности отведать целебного источника, он уже слышал его журчание и жадными устами страстно стремился прильнуть к нему.

— Да, я буду твоей, — продолжала Лорелея, закинув голову, чтобы лучше заглянуть ему в глаза, — но прежде я потребую от тебя подписки…

— Я должен дать тебе подписку, несчастная?.. Тебе не довольно того, что я бросил жену и будущего ребенка, оставил все, что было мне дорого? Что я прибыл сюда, чтобы отдаться тебе на радость или горе? Скажи же: чего еще требуешь ты от меня?

Она обхватила своими белыми, обнаженными руками его шею и прижала к себе его голову.

— Может прийти время, — заговорила она, — когда твоя страстная, горячая любовь охладеет. Тогда ты захочешь бросить меня; ты, может быть, станешь обвинять меня в том, что я заманила тебя на этот, решающий всю твою будущую жизнь, шаг, что я обольстила, обворожила тебя. Этим упрекам я не хочу подвергать себя. Не доказывай мне, что мои опасения ребячески глупы. Я предчувствую, я знаю, что это случится. Поэтому хочу запастись оружием, которое защитило бы меня от подобных подозрений. Этим оружием должна служить подписка, которую ты мне дашь сейчас же, тут, на месте.

— Ну, а когда я сделаю это? Если я буду настолько слаб, что дам тебе вексель на мою честь? Что будет тогда? Что тогда?

— Тогда?..

Она поглядела долгим, жгучим, страстным взглядом на брачную постель. Этот взгляд решил все.

Курт вскочил и крикнул вне себя:

— Так не испытывай же дальше моего терпения! Дай мне перо и бумагу, я дам подписку, я душу свою заложу, если ты потребуешь этого, только спеши… скорей, скорей! Боже мой!.. Как долго еще будешь ты так жестоко мучить меня?

Лорелея тоже вскочила. Она быстро подошла к маленькому столику черного дерева, открыла его крышку, вынула из ящика бумагу и золотой письменный прибор; снова закрыла крышку, придвинула к столику стул и кивнула головой Курту, молча приглашая его занять место у письменного стола. С тяжелым вздохом опустился на стул несчастный, до безумия возбужденный юноша.

— Что должен я написать?

— Я буду тебе диктовать; таким образом, я думаю, мы скорей придем к концу.

— К концу… да, скорей к концу… диктуй. Потребуй ты от меня договора хоть с самим дьяволом, я и от него не откажусь, я исполню его, чтобы только добиться тебя, чудная женщина, овладеть тобою.

— Это будет договор не с дьяволом, а с Небом, — шепнула ему на ухо соблазнительница, — когда ты его подпишешь, то перед тобой откроется неземное блаженство.

— Так начинай же, начинай.

Курт фон Редвиц обмакнул перо и положил на бумагу руку: он дрожал от ожидания и возбуждения. Внутренний голос предостерегал его в эту минуту, чтобы он не давал роковой подписки. То, что он делал до сих пор, еще можно было переделать, поправить. До сих пор еще был возврат к прежней жизни. Пока он еще мог вернуться домой, объяснив жене свое продолжительное отсутствие важным делом, вызвавшим его немедленный отъезд. Но если он даст письменное свидетельство, так сказать, вещественное доказательство преступной связи с обольстительницей, то он всецело предает себя в ее руки. Пользуясь этим оружием, она может погубить его во всякую минуту, при малейшем колебании с его стороны исполнить какое-либо ее требование. Этой подпиской он сам признает свой позор, свое падение и закроет себе всякий выход из этого положения.

Но как слаб, как бессилен этот внутренний голос, когда перед человеком стоит живой, обворожительный соблазн! Когда Лорелея заметила колебание Курта, мрачное и задумчивое выражение его лица, она пристала к нему, не давая ему опомниться.

— Пиши, Курт, — настаивала она, — пиши скорей. Меня также начинает одолевать страсть, с которой я не могу справиться.

Она стала диктовать, прислонившись к своей жертве, следя пронзительным взглядом за каждым движением, за каждой буквой, написанной Куртом, обдавая его лицо своим горячим, страстным дыханием:

— Пока сама пожелает, — повторил Курт дрожащим голосом. Он почувствовал, как унизительны были для него эти слова, но все-таки продолжал писать:

— «…пока она сама этого пожелает», — продолжала диктовать безжалостная Лорелея.

— Нет, тысячу раз нет! — крикнул Курт, в негодовании бросив на землю перо. — Этого я не могу подписать. Чего ты требуешь от меня? Как далеко зайдет твое издевательство надо мною? До сих пор я поступал, может быть, дурно, легкомысленно, но я, по крайней мере, мог оправдать себя перед своей совестью тем, что я попал под власть волшебных чар, твоих чар, Лорелея, которые опутали, околдовали меня, лишили здравого рассудка. Но если я поступлю относительно жены и ребенка так, как того требуешь ты, то я должен буду до глубины души презирать себя; тогда я сделаюсь бессовестным негодяем. Даже среди твоих ласк, зажигательных поцелуев и горячих объятий передо мной будет всегда носиться бледный, скорбный, страдальческий образ моей несчастной жены.

Лорелея прикусила своими белыми, хищными зубками нижнюю губу: она слишком натянула пружину, и та лопнула. Жестокая женщина сразу поняла, что ей никогда не удастся заставить Курта подписать возмутительное завещание. В ее глазах сверкнул зловещий огонь. Если бы молодой человек, нагнувшийся, чтобы поднять с пола брошенное им перо, мог взглянуть в ее лицо, то его привело бы в ужас выражение непримиримой вражды и смертельной ненависти, исказившее прекрасные черты женщины, только что клявшейся ему в любви.

— Так и быть, пусть это признание останется без твоей подписи, — проговорила Лорелея. — Теперь пойдем отдохнем. Ночь скоро придет к концу, скоро начнет светать; бледный свет зарождающегося утра уже брезжит в окно. Я оставлю тебя на несколько минут, мой дорогой. Ложись в постель. Я скоро приду, и тогда для тебя настанет волшебный сон неземного блаженства.