Атлантический рейс, стр. 31

Ну, а тем, кому все же посчастливится увидеть оригинальную часть туалета богини, пусть попробует извлечь пояс из воды.

Здесь же, в южном полушарии, на один из крюков нашего яруса «клюнула» большая морская черепаха каретта. У экватора мы видели, как работают японские тунцеловы. Мы взаимно интересовали друг друга. Когда мы выбирали ярусы, японцы подходили к нашему судну почти вплотную и внимательно наблюдали за всем процессом лова тунцов. Они не только наблюдали, но и снимали ход лова на кинопленку. В отличие от наших теплоходов японские тунцеловы более крупны, скорость у них достигает 17-20 узлов в час, на палубе установлены маленькие «ручные» лебедочки, при помощи которых поднимают на борт тяжелых рыб. Матросов на японском тунцелове в три раза больше, чем у нас, и работа на их судне ведется круглые сутки.

Несколько позднее, во время стоянки в порту, по просьбе японцев мы посетили их тунцелов, а японцы побывали на нашем судне. Что сразу бросается в глаза на японском корабле, так это тяжелые условия жизни рыбаков. Жилые помещения находятся в носу, койки в три яруса, и между ними узенький проход. Все вещи – на койках. Когда люди ложатся спать, они складывают свои пожитки на полу. И в таких условиях они работают целый год, лишь раз в три-четыре месяца заходя на день-два в какой-нибудь порт за водой и продуктами. Японцы восторгались нашим судном, каютами, салоном – ведь они едят прямо на палубе, но они же и критиковали наш ярус, подметив в нем кое-какие технические несовершенства. Ну что же, учтем! Мы ведь только начинаем применять этот новый для советской рыбной промышленности метод лова рыбы. И в наших силах оснастить тунцеловный промысел современным оборудованием и снаряжением.

ГЛАВА X

Парни, с «Оленьего». – Семеро в лодке, не считая обезьяны. – Капские котики в судовой лаборатории. – Гостья из глубины.

Немного пригнув скошенные назад мачты, мчится нам навстречу белый красавец «СРТ-Р» «Олений». В кабельтове от «Обдорска» он ложится в дрейф. Мы спускаем лодку и через десяток минут, как пираты, берем «Олений» на абордаж. Но нас не сталкивают в воду и не протыкают наши тела шпагами – с судна тянутся сильные руки наших друзей.

В нашем распоряжении всего полтора часа. Так сказал капитан, отпуская нас на «Олений», – полтора часа, и ни минуты больше! А столько нужно рассказать друг другу: ведь в открытом океане собралась почти вся Южная лаборатория нашего института! Четверо сослуживцев, четверо наших друзей идут на юг. И если мы спускаемся в южное полушарие до 10-20-го градуса, то их путь почти на 30 градусов южнее. Посетив Кейптаун, «Олений» обогнет мыс Игольный и выйдет в Индийский океан. Мы искренне завидуем им, они – нам. Нам тоже хочется половить рыбешку в Индийском океане, где совершенно иная, отличная от Атлантического фауна, а им было бы небезынтересно «пошарить» тралом в прибрежных водах Бразилии.

Помощник капитана по научной части «Оленьего» Михаил Разумовский коротко рассказывает нам о работах, проведенных в районе Дакар – Конакри; химик Игорь Филатов пытается обратить наше внимание на удивительно ничтожное содержание фосфора в пробах воды одной из последних станций, где-то в сотне миль от Такоради, а Валентин Суховершин, перебивая Игоря, рассказывает с горящими глазами, как он подстрелил из ружья двух дельфинов. Шкуры их уже засолены в бочках, а это значит, что в нашем музее появятся чучела этих забавных морских зверей. Потом вниманием всех овладевает Сергей Оверко.

– Солнце палит так, что палуба потрескивает и смола между досок закипает. Штиль; ни облачка, ни дуновения. Вдруг голос из динамика: «Пустой баркас в море!» Что еще за баркас? Выскакиваем на палубу, вертим во все стороны головами и видим: качается на зыби небольшой баркас, на палубе лежат люди. Один поднялся на колени и рукой машет, кричит что-то. Подошли мы к баркасу, видим: семеро негров, истощенных, худых, не люди – скелеты. Оказывается, они рыбачили около родного берега. Неожиданно на баркасе отказал мотор, и их понесло в открытый океан. На судне – ни грамма воды. Восемь дней носило их по океану, и, не заметь мы их, неизвестно, чем бы все это кончилось...

Он замолкает, а я представляю себе, чем это могло бы кончиться. В прошлом рейсе милях в двухстах от берега мы увидели в океане хрупкую пирогу из красного дерева. Она была пуста. Лишь на дне лодки валялись рыболовные снасти, обглоданные рыбьи кости, старая одежда и поломанное весло, да блистала прибитая к корме на счастье серебряная монета. А где же рыбак? Что с ним? Упал ли, обессиленный, за борт или сам в океан бросился, потеряв всякую надежду на спасение? Но на этот вопрос никто не ответит: океан крепко хранит свои тайны.

– А на том баркасе было одно живое существо, – замечает Игорь, – маленькая мартышка.

– И они подарили ее нам на память, – заканчивает Валентин.

Мартышку мы видели, когда поднимались на «Олений». Она сидела на мачте и скалила на нас мелкие острые зубы. Игорь нам рассказал, что первые дни зверек скучал, ничего не ел. Потом, пообвыкнув, мартышка стала слезать с мачты и брать оставленные ей бананы. Мартышке было скучно. Ее тянуло к людям, среди которых зверек привык жить, но люди были какие-то не такие... белые. Они кидали мартышке конфеты, сахар, приглашали к себе. Нужно было сделать выбор, и он пал на Игоря. Однажды обезьянка решилась и спрыгнула к нему на колени. С тех пор они большие друзья. Мартышку назвали Яшкой, хотя по всем признакам ей лучше бы подошло имя Машка. Игорь сшил Яшке трусы и тельняшку, в которых обезьяна щеголяла почти в течение всего рейса.

Потом разговор перескакивает на другую тему. Меня волнует вопрос: будут ли они тралить в тех местах, где обитают капские морские котики?

– Да, конечно, – подтверждает Оверко. – С ними нам еще придется повозиться: лезут в трал за рыбой. В общем привезем одного. Опыт у нас уже есть.

Все смеются, вспоминая предыдущее возвращение «Оленьего» в Калининградский порт. Ко всеобщему изумлению встречающих, одним из первых, кто сошел на берег, был... громадный, центнера в три весом, злющий капский кот. Он скалил на всех свои желтые клыки и оглушительно, с обидой в голосе ревел. И хотя матросы крепко держали его за канат, которым была обвязана толстая, жирная шея животного, все, кто присутствовал на пирсе, вдруг шарахнулись подальше от этого неласкового «котика». Их тогда привезли двух – большого кота, прозванного Громом и котенка Малышку. Пойманы были животные у Юго-Западной Африки: оба кота заплыли в трал. Они шмыгнули в него в погоне за стайкой ставриды – и оказались в ловушке. Через несколько минут, почувствовав, что воздуха в легких уже нет, Гром рванулся вверх и потащил к поверхности трал с рыбой. У животного хватило сил вытянуть такой груз до поверхности океана, оба кота успели вдохнуть воздух и вновь погрузились в океан. И еще два раза выволакивал Гром трал к поверхности, пока снасть не подтянули к борту судна. Подтащили и замешкались: из зева трала на матросов скалил зубы разъяренный зверь, а около него ворочался другой, поменьше.

– Всю рыбу, подлец, передавит! – сказал кто-то. – Нужно сначала этого здоровяка выудить.

Вытащить его нужно, но как? Присмотрелись к Грому матросы повнимательнее, оглядели его и ловко накинули на толстенную шею канатную петлю. Потом продели канат через ролик стрелы, включили шпиль и выдернули кота из трала. Оказавшись на палубе, кот с минуту оторопело осматривался, а потом издал воинственный клич и, неуклюже переваливаясь на ластах, направился к матросам. Может, он ничего плохого и не замышлял, но матросы отказались с ним знакомиться – в мгновение ока палуба опустела. На ночь котов загнали в судовую лабораторию, где они учинили настоящий погром: сломали стол и изгрызли в труху два экспедиционных ящика. Утром их пересадили в специальную загородку, в которой и довезли до порта.