Семейный стриптиз, стр. 7

– Где твой брат? – спросила Джада у старшей.

– Откуда мне знать? – буркнула та, не отрывая взгляда от экрана. – Есть скоро будем?

– Как?! Вы еще не ужинали?

Бросив на мужа убийственный взгляд, Джада метну­лась к холодильнику. Вынула молоко, схватила пачку ма­карон с сыром «Пять минут – и готово», последнюю банку тунца и, подумав, решила добавить остатки стручковой фа­соли. Этого сушеного добра у них навалом – к чему, спра­шивается, тратить время и деньги на покупку свежих ово­щей?

Через четверть часа стол был убран, приборы расстав­лены, телевизор выключен, Шавонна отправлена в ванну, Кевон обнаружен в детской и, наконец, макаронная запе­канка на четверых подана. Жизнь вошла в нормальное русло, что оценил, судя по его относительно довольному взгляду, даже Клинтон. Любовь к уюту да дети – вот и все, что еще держит отца семейства у этого очага. Однако у хра­нительницы очага заканчивается терпение. Поговорить все-таки придется, и серьезно.

Джада подняла глаза на мужа. Тот поспешно отвел взгляд. Прекрасно выглядит, нужно признать. Выбрит до синевы, шевелюра с приятной проседью уложена по-ново­му… «Строит из себя жертву, – думала Джада. – А жер­тва-то здесь я!» Она прекрасно понимала, что, несмотря на зверскую усталость, все вечерние дела ей придется де­лать самой: и Кевона с Шавонной уложить, и Шерили, ко­торая наверняка скоро проснется, снова убаюкать. Но главное – ей предстоит самой начать неприятный разго­вор с мужем и добиться решения, которое он не желает принимать.

ГЛАВА 5

Фрэнк Руссо появился в спальне незадолго до один­надцати. Мишель, в белоснежной шелковой рубашке, из низкого выреза которой соблазнительно выглядывали мо­лочно-белые полушария, распустив волосы, устроилась с книгой поперек супружеской кровати. Она перевела взгляд со страницы на мужа. Ухмыльнувшись, тот немед­ленно напустил на себя бесстрастный вид. Как же, знаем мы вас! Мишель сморщила губы в улыбке. Аромат ее духов – тех самых, что каждое Рождество дарил ей Фрэнк, а она приберегала для таких вечеров, – струился от нее к мужу. Не произнося ни слова, Мишель просто улыбалась и ждала. Ждала, поглядывая на брюки Фрэнка чуть пониже пряжки ремня. У ее мужа выработался определенный реф­лекс на запах этих духов. Интересно, сегодня тоже получится?

Фрэнк опустился рядышком на кровать, взглядом обвел жену.

– И чем же мы вечером занимались? – шепотом поинте­ресовался он. – Гараж красили?

Ах ты!.. С наигранным безразличием Мишель качнула головой – по плечам и спине заструился каскад золотых волос – и вновь уткнулась взглядом в книжку.

– До гаража руки не дошли, – протянула она. – Но масло в «Лексусе» сменила.

– Умница. – Фрэнк начал расстегивать ремень на брю­ках. – Раз уж речь о технике зашла… моему мотору тоже женские ручки не помешали бы.

Мишель наконец не выдержала. Расхохотавшись, она отбросила книгу, взяла руку Фрэнка, медленно поднесла к губам и прошлась самым кончиком язычка по ладони.

Притворное безразличие покинуло и Фрэнка. Он за­стонал, откинув голову назад, и вмиг избавился от рубаш­ки. Брюки и трусы полетели на пол. В голубых озерах глаз Мишель плескалось обещание, но Фрэнк, нырнув в по­стель, быстренько натянул на себя одеяло, повернулся к жене спиной и издал тяжкий вздох:

– Ну и вымотался же я!

Он затих и засопел глубоко, равномерно.

– Ну Фрэнк! – жалобно простонала Мишель. Фрэнк рассмеялся, резко повернулся к ней и раскрыл объятия.

Годы брака не обесцветили для Мишель секс с мужем. Скорее, наоборот, добавили красок, глубины, напряже­ния. Любовь их временами была сладкой, нежной, медлен­ной, а могла превращаться в акробатический постельный этюд. Но – всегда-всегда! – Мишель чувствовала себя обожаемой и защищенной.

Сегодня Фрэнк был настроен на нежный лад. Накрыв собой Мишель, он приподнялся на локтях и заглянул ей в глаза.

– Знаешь, как ты прекрасна? – шепнул он. Мишель качнула головой:

– Расскажи.

– Рассказать о тебе? Ладно. Только когда буду в тебе.

– Шантажист! – отозвалась она, призывно приподни­мая бедра. – Ты не оставил мне выбора.

Одна ладонь Фрэнка удерживала руки Мишель над го­ловой, а вторая скользнула под подол ночной рубашки. Мгновение спустя ее влажное, жаждущее лоно приняло в себя его жаркую плоть.

– Ты вся как шелк, – выдохнул он. – Везде… везде! Смотрю на тебя и изумляюсь твоей красоте. – Один мяг­кий толчок – и Фрэнк замер. – Может быть, хватит?

– М-м-м-м… – Мишель снова замотала головой. Его дыхание обжигало.

– Хочешь еще? Еще? Она кивнула.

– Какая ненасытная девочка! – Он оторвал взгляд от глаз Мишель. – А твои губы. Любой мужчина жизнь от­даст, лишь бы прикоснуться к ним хотя бы кончиком ми­зинца.

Мишель улыбнулась. Волна предвкушения прокати­лась по ее телу.

– А ты? Чем бы ты хотел к ним прикоснуться?

– Ладонью, малышка. – Фрэнк накрыл ее рот ладо­нью и тут же отнял. – Языком, любимая. – Кончик языка прикоснулся к уголкам ее губ. – Зубами, радость моя…

Взяв в плен ее пухлую нижнюю губу, он на мгновение сжал зубы и вобрал в себя вырвавшийся стон Мишель. Со следующим толчком, на этот раз глубоким, властным, Фрэнк отпустил руки Мишель, чтобы она могла обнять его покрепче. Мишель не заставила себя ждать.

Утром за окном было белым-бело. Зябко ежась, Ми­шель немножко потешилась мыслью о том, чтобы нырнуть обратно в теплую постель, под бок к Фрэнку. Увы, не вый­дет. На крыльце вот-вот появится Джада и силком выта­щит из дому.

Мишель натянула два свитера вместо одного, сменила шлепанцы на кроссовки, завязала «конский хвост» и через несколько минут уже сбежала вниз по ступенькам. Терпеливо дожидавшийся у двери Поуки встретил ее умоляю­щим карим взглядом.

– Ладно-ладно, – согласилась Мишель не слишком охотно, зная, что Поуки будет их тормозить, а Джада всю дорогу ворчать.

Мишель любила Джаду, хотя сама не сразу привыкла к тому, что подружилась с негритянкой. Чернокожих семей в округе было немного. Мишель втайне гордилась собственной расовой терпимостью, но у Фрэнка и его родни в разговорах об афроамериканцах нередко проскальзывали презрительные словечки. Единственное, чего добилась Мишель, – категоричного запрета употреблять подобные выражения при детях.

Теплая, тесная дружба – разве это не роскошь в наше время? Мишель эту роскошь ценила, однако между ней и Джадой случались и напряженные моменты. Джада, к при­меру, одновременно и обвиняла, и оправдывала своего мужа, что Мишель казалось по меньшей мере нелогичным. Джада травила семью полуфабрикатами, что Мишель уж и вовсе не могла понять. Программы по телевизору они смотрели разные, по-разному оценивали кинофильмы. Словом, различий хватало, но подруги научились уходить от скользких тем.

Защелкнув замок поводка на шее Поуки, Мишель шаг­нула за порог. Девственный снежок заскрипел у нее под ногами, и по спине сразу побежали мурашки. Не сказать, чтобы очень холодно, однако мороз явно грядет. Поклон­ница чистоты, Мишель обожала свежесть утреннего зим­него воздуха и нетронутость первого снега. Могла бы – полетела б над улицей, чтобы не нарушать совершенство серебристо-белого покрова отпечатками своих ботинок и крохотных лап Поуки. Других следов на нежном, будто са­харная пудра, снеге не было.

Подняв взгляд от белой ленты тротуара, Мишель уви­дела выходящую из дома Джаду. Наверняка будет в дурном настроении – здешние зимы Джада ненавидит. Не страш­но. Мишель была готова выслушать жалобы на погоду, а заодно и новости о семейной жизни Джексонов.

Джада натянула капюшон куртки до самых бровей. «Ну не создана моя кожа для этого климата! – думала она, по­туже затягивая узел шнурка под подбородком. – Всю жизнь здесь живу, но так и не привыкла». Вот у родителей на Барбадосе – совсем другое дело; там кожа ее никогда не подводит, и волосы становятся послушными, упругими, «правильными», как говорит бабушка. «Правильные» – значит волнистые, а не скрученные в безнадежно тугие спирали и не требующие услуг парикмахера, чтобы их вы­прямить. Джада отлично понимала, что все это только слова, а на деле «правильные» в бабушкином понима­нии – больше похожие на волосы белых, чем на кучерявые шапки соплеменников. Сама Джада подобного рода уверт­ки ненавидела, но тем не менее была довольна, что Шавонна унаследовала ее волосы. И презирала себя за это. Шевелюра Кевона, который пошел в отца, такого значе­ния для нее не имела – мальчик все-таки. Что добавляло к угнездившемуся в ней расизму еще и склонность к поло­вой дискриминации. О волосах младшей дочери Джада старалась не думать. В конце концов, все в руках господа.