Леди в наручниках, стр. 66

Я особенно гордилась окончанием письма. Однако, прочитав его, миссис Уотсон не удостоила меня похвалы. Мовита сказала, что Макиннери понадобится словарь, чтобы понять, что там написано. Точнее, она заявила следующее:

— Мы просили тебя написать этой суке по-английски. Она не знает никаких иностранных языков.

Я поблагодарила миссис Уотсон за справедливую критику, но поскольку я всю жизнь занималась обучением, я не упускаю случая расширить чей-нибудь словарный запас — это стало моей второй натурой. Поразительно, но в последнее время я приобрела уверенность, что пожизненное заключение не обязательно отнимает у человека возможность заниматься любимым делом.

Что касается миссис Уотсон, сомневаюсь, что я смогу стать для нее такой же близкой подругой, какой была мисс Макиннери. Однако, несмотря на разницу в цвете кожи, происхождении и образовании, мы приговорены — в буквальном смысле — идти по жизни вместе до самого конца. И, принимая во внимание нашу разницу в возрасте, легко понять, что именно она будет провожать меня в последний путь. Надеюсь, она поймет и простит мою эгоистическую привязанность к ней. Теперь мы подруги.

45

ДЖЕННИФЕР СПЕНСЕР

— Знаешь, что говорят о советах? — спросила Тереза у Дженнифер. — Говорят, что если человек может отличить хороший совет от плохого, то он не нуждается в советах. Вот что говорят о советах.

Тереза выпрямилась и замолчала, чтобы ее мудрые слова лучше подействовали.

— Но я не могу отличить! Если бы мне не был нужен совет, то я бы его и не спрашивала.

— Как раз это я и пытаюсь тебе объяснить, — сказала Тереза. — Ты спрашиваешь, как себя вести на комиссии по досрочному освобождению, у всех подряд. Разве тебе все советуют одно и то же?

— Нет, — вздохнула Дженнифер. — Наоборот, у всех разное представление о том, как лучше себя вести. Некоторые считают, что я должна изображать из себя несчастную жертву и стараться вызвать жалость. Другие, наоборот, советуют держаться уверенно и доказывать, что я действительно исправилась. А Флора сказала, что нужно молчать и только отвечать на вопросы.

Дженнифер очень волновалась перед заседанием комиссии. Ведь если все пройдет хорошо, то через несколько недель она окажется на свободе. Но многие женщины говорили, что комиссия не любит выпускать заключенных после первого слушания. Дженнифер совершенно запуталась.

— Знаешь, я думаю, если они все так хорошо знают, как надо себя вести, то почему их не выпустили досрочно? Словом, я даже не представляю, как просчитать эту ситуацию. Именно поэтому я и спрашиваю твое мнение. Какой совет дашь мне ты?

Дженнифер с надеждой посмотрела на Терезу, которая была совсем не глупым человеком, хотя иногда и казалась дурочкой.

— Я тебе уже дала совет, — улыбнулась Тереза. — Тебе придется самой разобраться в том, чей совет хорош, а чей — плох. И тогда тебе не потребуются никакие советы.

— Не верится, что ты смогла разработать такие блестящие операции, рассуждая подобным образом, — разозлилась Дженнифер. — Ты все время идешь по кругу!

— Вот и отлично, — не растерялась Тереза. — В жизни все повторяется.

— Но ты пока еще ничего мне не посоветовала, — настаивала Дженнифер.

— Ты так считаешь? Хорошо, давай попробуем зайти с другой стороны. Знаешь, что говорил Франциск Ассизский? «Прощается то, что мы сами простили». Где ты найдешь лучшего советчика?

Дженнифер озадаченно молчала. Как это можно было применить к ее ситуации?

— Прекрасно, Тереза, — сказала она наконец. — Но кого я должна простить?

— На кого ты злишься больше всего? Кого считаешь виноватым в том, что с тобой случилось?

Дженнифер задумалась. Действительно, кто же виноват во всем? Том? Нет. Она ненавидела его, она горько сожалела, что ее угораздило связаться с этим лощеным ничтожеством, она проклинала тот день, когда обратила на него внимание. Но нет. Виноват во всем, конечно, не Том.

Может быть, Дональд? То же самое. Этот подонок рано или поздно свое получит, и она мечтала дожить до этого дня. Но не Дональд виноват в ее беде. Да, он обвел ее вокруг пальца, воспользовался ее жадностью, глупостью и наивностью, но злилась она не на него. Дженнифер злилась на себя за то, что когда-то Дональд Майклс был для нее идеалом. За то, что она восхищалась тем, как он оставляет с носом легковерные дураков, и с энтузиазмом помогала ему в этом.

Да, не надо себе врать: она служила слепым орудием мошенника и любила ничтожество. И винить за это могла только себя.

— Я сама во всем виновата, — сказала она наконец. — Больше всего злюсь на себя.

Тереза поощрительно улыбнулась, как улыбается учительница, услышав правильное решение трудной задачи от способного ученика.

— Что ж, теперь вспомни мой совет: «Прощается то, что мы сами простили». Расскажи комиссии, о чем ты жалеешь, объясни, что ты стараешься простить себе самой, и попроси, чтобы они простили тебя. — Тереза немного помолчала и серьезно спросила: — Ты готова себе все простить?

— Да, — сказала Дженнифер. — Мне кажется, что да.

— Тогда тебя простят, — сделала вывод Тереза и осенила девушку крестом на манер католического священника. — Иди с миром и не греши больше, дочь моя, — добавила она торжественно.

— Да, теперь я верю, что ты могла бы зарабатывать миллионы, — засмеялась Дженнифер. — У тебя это здорово получается. И ты сама об этом знаешь, не так ли?

Тереза самодовольно усмехнулась:

— Ты знаешь, что говорят о скромности? Говорят, что скромность — это искусство предоставлять другим узнать, какой ты замечательный человек. Вот что говорят о скромности.

— Я запомню это, Тереза. Ты просто замечательная.

— Ты тоже, дорогая, — ответила подруга. — Ты тоже.

К тому моменту, когда ее вызвали на заседание комиссии по досрочному освобождению, Дженнифер окончательно поняла, что Тереза не ошиблась. Сначала нужно было самой себя простить.

Дженнифер шла по коридору улыбаясь. Ей трудно было поверить, что она отправляется на такое важное для нее мероприятие, не потратив несколько часов на обдумывание своего туалета, без макияжа и не посетив парикмахерскую.

В отличие от обыкновения, Дженнифер не написала речь и даже не продумала ответы на возможные вопросы. Два года назад она не простила бы себе такой небрежности, но сегодня чувствовала себя абсолютно готовой. Она простила себе глупость, жадность и легковерие, которые привели ее к беде, и пообещала себе, что никогда не повторит прошлых ошибок. Ей оставалось только надеяться, что Тереза окажется права, и комиссия тоже простит ее.

— Еще ни разу я не просила о досрочном освобождении с такой уверенностью, что человек его достоин, — сказала Гвен Хардинг.

Она ждала у дверей комнаты для совещаний, чтобы проводить Дженнифер на заседание комиссии.

— Но это нелегко для меня, Дженнифер, — добавила начальница и заставила себя улыбнуться. — Была бы моя воля, вы бы никогда отсюда не вышли. Не представляю, как я справлюсь без вас.

Но у Дженнифер не было времени для ответа: судебный пристав открыл дверь и пригласил ее предстать перед Уэстчестерской комиссией по условно-досрочному освобождению. Гвен пожала девушке руку и прошептала:

— Удачи вам!

За столом в небольшой комнате сидело пять человек: трое мужчин и две женщины. Перед каждым из них лежала высокая стопка документов. Старшая из женщин ободряюще улыбнулась Дженнифер, а другая мрачно сказала:

— Садитесь, мисс Спенсер.

Неожиданно мужчины в унисон закашляли, прочищая горло, затем один из них спросил Дженнифер:

— Вы готовы?

— Да, — просто ответила девушка.

Процедура проходила именно так, как ей рассказывали. Сначала один из мужчин кратко изложил комиссии дело Спенсер: преступление, арест, суд, приговор. Когда он закончил, Дженнифер спросили, все ли было изложено правильно. Девушка кивнула и признала, что все верно. После этого обсудили ее поведение в тюрьме, упомянув и о заключении в карцер, и о рапортах Бирда о нарушениях режима. После этого ее снова спросили, согласна ли она с вышеизложенным, Дженнифер опять кивнула. В горле у нее так пересохло, что она с трудом выговорила: