Призрак в кривом зеркале, стр. 55

Глава 12

Эля вышла из своей комнаты и остановилась, прислушиваясь. Мать, Леня с Ларисой и Эдуард остались в столовой, и она не испытывала никакого желания заходить к ним. Ее фактически прогнали после ужасного скандала, вызванного словами Макара Андреевича, – так, словно не хотели, чтобы их глупая, ничего не понимающая Эля слушала, как они выливают друг на друга ушаты помоев. «Тебя это не должно касаться, – сказала мать. – Иди, я с ними сама разберусь».

Эля озабоченно провела ладонью по блузке, думая не о предстоящей встрече, а о том, что все идет неправильно, несмотря на ее усилия. Размышляя о том, стоит ли пытаться что-нибудь изменить или пусть уж идет как идет, она дошла до лестницы и остановилась: внизу стоял Макар Андреевич, засунув руки в карманы джинсов.

Илюшин наблюдал, как девушка замерла в нерешительности, а потом спустилась на несколько ступенек и снова встала, топчась на потертом ковре. Голубая блузка, длинная серая юбка, в руках – самодельная вязаная сумочка, ручку которой Эля теребила короткими пальчиками… Она как будто вовсе и не удивилась, увидев его в доме, но явно не была уверена в том, что ей надо делать и говорить теперь.

– Вы все-таки вернулись… Что-то забыли, Макар Андреевич?

Она спустилась вниз, прижимая к себе сумочку, будто боялась, что ее отберут.

– Скорее вспомнил, – мягко сказал Илюшин. – Я хочу еще раз поговорить с вашими родными, Эля. Возможно, вам это тоже будет интересно.

Он направился к столовой, и Эля послушно двинулась за ним. Не постучав, Макар толкнул тяжелую дверь столовой, и взгляду его предстало семейство Шестаковых, почти в полном составе сидящее вокруг стола на тех же местах, что и три часа назад.

– Что, объяснение затянулось? – почти весело спросил Илюшин. – Или лучше было бы назвать происходящее военным советом?

Близнецы переглянулись, на лице Эдуарда изумление сменилось злостью. Эльвира Леоновна, в первую секунду после появления Макара не сдержавшая недоуменного возгласа, тут же взяла себя в руки.

– Прошу, оставьте нас, – попросила она. – Наши семейные сложности не имеют к вам никакого отношения.

– А вот тут вы ошибаетесь, – возразил Макар. – Имеют.

Не спрашивая разрешения, он прошел к своему креслу, которое отодвинули к окну. На миг ему показалось, что Леонид бросится на него, но тот лишь набычился, не спуская с Илюшина ледяного взгляда. «Все-таки я застал их врасплох. – Макар испытал слабое удовлетворение от этой мысли. – Они не думали, что я вернусь».

Эля, поколебавшись, тихонько присела на краешек стула. На нее никто не обратил внимания – все взгляды были прикованы к светловолосому парню, непринужденно опустившемуся в кресло и закинувшему ногу на ногу. «Зачем он их злит? – подумала девушка. – Они же его выставят! Даже мое присутствие их не остановит».

– Может быть, вы все же… – начала Эльвира Леоновна, но Илюшин перебил ее:

– Я должен отдать вам должное, господа. Вы меня провели, и сделали это красиво. Если бы не случай, я сегодня же уехал бы из вашей гостиницы в полной уверенности, что на моих глазах случилась попытка обмана: бессовестные дети хотели заставить свою мать продать дом, чтобы на вырученные от продажи деньги каждому приобрести по маленькой квартирке. Для чего придумали пугать постояльцев поддельными призраками, рассказывать зловещие истории, а заодно доводить до нервного срыва свою маму, которая и так страдала после смерти сестры. Кстати, о сестре…

Илюшин встал, выдвинул ящик стола, в котором незадолго до этого обнаружил фотографию молодых Эльвиры и Розы Шестаковых. Но сейчас ее там не было. Он вернулся обратно.

– Одну из ошибок я совершил сам, никто меня к ней не подталкивал, – признался он. – Я был уверен, что одна из разгадок этого дела должна заключаться в сходстве близнецов. Я наивно полагал, что раз никто не сказал мне об этом сходстве, оно обязательно должно что-то значить. Мне не пришло в голову, что все молчали не потому, что скрывали какую-то тайну, а потому, что нечего было скрывать. Ни для кого сходство сестер не было ничем из ряда вон выходящим или даже просто особенным.

– Макар Андреевич, нельзя ли попросить вас остановиться? – очень сухо проговорила Шестакова. – Боюсь, я буду вынуждена предложить моим детям вывести вас, потому что я уже устала…

– А как же моя история, случившаяся восемнадцать лет назад? – очень натурально удивился Илюшин. – Эльвира Леоновна, я даже еще не начал ее рассказывать, а ведь это и ваша история тоже! Кстати, она хорошо начинается: жили-были мужчина и женщина, которые очень любили друг друга…

– Все, мне это надоело. Пошел вон отсюда! – приказал Эдуард, делая попытку встать, но Илюшин его опередил – с неуловимой быстротой оказался возле Шестакова и наклонился к нему, прижав парня к спинке кресла. Эдуард попробовал подняться, но сила, с которой его держали, не давала ему даже дернуться. Разъяренное лицо Илюшина оказалось очень близко от него, и он проговорил, тихо, но отчетливо выговаривая слова:

– Сиди, не двигаясь. Попробуешь уйти – пристрелю.

Эльвира Леоновна вскрикнула. Леонид вскочил и бросился к брату, но Илюшин уже стоял позади кресла Эдика, и рука его нырнула в задний карман джинсов.

– Леня, у него пистолет! – завизжала Лариса, и парень остановился.

– Своевременное замечание. – Макар по-прежнему не вынимал руку из кармана. – Леонид Сергеевич, вернитесь на место.

Шестаков попятился.

– Я милицию вызову, – побелевшими губами прошептала Эльвира Леоновна. – Уходите!

– Милиция здесь будет, само собой, – согласился Илюшин. – Но сначала я все-таки расскажу вам эту историю. Не люблю, знаете ли, чувствовать себя дураком. Так вот… – Он пересек комнату, но не сел, а остался стоять за креслом, опершись ладонями на зеленую спинку. – Жили-были красивый хирург и красивая женщина. Правда, красивой ее считали не все, но я склонен полагать, что она была очень привлекательной. Правда, Эльвира Леоновна?

Шестакова не ответила.

– Привлекательной… – повторил Илюшин. – И очень несчастной, кстати. Но я забежал вперед. Итак, жили-были два человека, которые полюбили друг друга, и звали их Антоша Соколов и Татьяна Любашина.

Эля вздрогнула и подалась вперед всем телом.

– Как? Танюша! Я ее помню! Она была замечательная! И красивая, правда…

Эльвира Леоновна даже не взглянула в сторону старшей дочери. Лицо ее было бесстрастным, как у статуи.

– Как-то раз она затащила к себе в постель доктора Соколова, – продолжал Илюшин, пристально наблюдая за Шестаковой, – а тот возьми да и влюбись в беспутную двадцатидевятилетнюю Таньку. Нелепо, правда, Эльвира Леоновна? Он должен был выбрать вас – вы ведь тоже любили его. Обхаживали целый год, боялись вспугнуть, наверное… Может быть, ссорились из-за него с сестрой. Хотя крайне глупым с моей стороны было предполагать, будто вы убили Розу – нет, она действительно уехала, потому что не выдержала…

– Чего не выдержала? – громко спросила Эля.

– Она не выдержала того, что они сделали вместе с вашей мамой, – помолчав, объяснил Макар. – Они убили Татьяну Любашину.

Эльвира Леоновна даже не вздрогнула. В обращенных на Илюшина голубых глазах ничего не отразилось – как будто сами имена Антона Соколова и Татьяны Любашиной она слышала первый раз в жизни.

Боже, боже, как она его любила… Как хотелось обхватить темноволосую голову, прижать к своим коленям – или прижаться к нему самой, вдыхая его запах, слушая заразительный смех, проваливаясь в счастливый невозможный сон, где он не сводил бы с нее восхищенных глаз, баюкал на руках, как ребенка, пересчитывал родинки на ее плече, прикасаясь губами к каждой.

Боже, какой осторожной она была. Как опасалась вспугнуть, как приучала понемногу к их дому, как постепенно убеждала его в мысли, что не может стать очередной его интрижкой, одной из десятков дамочек, прыгавших как блохи к нему в постель и так же быстро исчезающих оттуда, что она может быть только единственной. Антоша, Антоша… Слабый, доверчивый, ласковый, добрый… Любимый.