Роковые цветы, стр. 20
Августа покачала головой:
– Ты – не поэт, – грустно повторила она. Вдруг глаза ее блеснули: – А как же мраморный Эрот? Уж не для твоего ли сердца он натачивает стрелы? Хотела бы я знать это… О, если бы ты снял свои доспехи, золотой шлем и увенчал себя розовым венком, что увядает без смысла на этой холодной мраморной голове!.. Да будет к тебе благосклонен сын Афродиты!
Флавий не отвечал. Августа в волнении прошла по зале, старательно не делая попыток приблизиться к воину.
– Много раз видела тебя во дворце, – проговорила она и приложила холодную ладонь к низкому, увенчанному диадемой лбу. – Нет, я ошиблась. Раньше я видела командующего армией моего супруга, претора, холодного, как змеиные ночи. Тебя же настоящего я вижу только теперь. Но ты так далек… Как тебе жилось в тех сумрачных краях? Там, наверное, вечный холод, потому ты так и рвешься обратно… Такой же ледяной… Мне холодно рядом с тобой, но и без тебя не лучше. В полдень здесь жарко, а в сумраки я всегда мерзну… Несносный город, и все-таки это единственное место, где стоит жить!..
Легким прикосновением пальцев Августа поправила прическу и обогнула Аписа с тлеющим нутром.
– Уйди, Сэма! – приказала она, и старая эфиопка заковыляла к выходу.
– Ты был у моего супруга? – спросила Августа приглушенно, обращаясь к Флавию.
– Да, царица, – отвечал он. – Император тревожен, и, думаю, тебе известна причина его беспокойства.
Августа залилась злым смехом.
– Сны! Молнии! Всякие гадатели и кровопийцы, которыми он окружил себя. Они наперебой завывают и предсказывают, лишь бы угодить его страху. Это старая баба, а не император!
Флавий стиснул зубы и отвел глаза. Он молча слушал гневную тираду царицы. Теперь он не сомневался, что заговор против Домициана существует.
– Империи нужен сильный властитель, – продолжала Августа. – Домициан же купается в римской крови, играет в кости и путается с девками. Он заслужил ненависть даже близких друзей… Открою тебе тайну, претор. Дни правителя сочтены. Ничего нельзя изменить…
Внезапно на что-то решившись, Августа бросилась на шею Флавию:
– О, Юлий, Юлий, – горячо и прерывисто зашептала она. – Хочешь, я принесу к твоим ногам Империю, полмира?.. Свою любовь, Юлий! Возвышу тебя. Что ты еще хочешь? Скажи… Ты станешь императором, подобным Цезарю, а я буду твоей рабой, твоей тенью… У Домициана нет достойного преемника. Ты, ты один сумеешь умерить спесь сенаторов и обуздать чернь!.. Помнишь ли ты Кремону? О, уже тогда я любила тебя, Юлий!
Он горько качал головой, осторожно пытаясь разжать ее руки:
– Нет, царица. К чему это? Ты прекрасна, я не достоин тебя… Нет! Нет! Я воин и обязан выполнить свой долг. Ты же требуешь от меня забыть о чести… Опомнись, царица!
– Как! Ты отказываешься от империи! – она в гневе оттолкнула его, глаза ее сверкали, как агаты. – Ты, ты смеешь… Нет, не от Империи ты отказываешься, от меня!.. О, боги!.. Уйди, уйди, Юлий. Понимаешь ли ты, что натворил?.. Будь проклят день, когда я узнала тебя!.. Иди к своей Юлии, которая увлечена вовсе не тобой, а сопливым вольноотпущенником!
Августа хотела уколоть Юлия, но при упоминании имени своей счастливой соперницы испытала разящую боль!.. Ревность и отчаяние вновь овладели ею и отражались от нее, как тени… Она залилась слезами и вновь припала к груди претора:
– Ты не человек, ты – камень… За что боги карают так жестоко?.. Юлия в моей власти, ты знаешь. Но я не трону ее, клянусь своей любовью!.. Неужели ты счастлив с ней?.. Пусть! Пусть! Одно твое слово может все изменить. Подумай, Юлий, одно слово… Это не будет предательством, ибо я знаю, тебе ненавистен Домициан. Ты лучше меня. Ты лучше всех… Нет?.. Пропадай, Империя! Пропадай все!
Прерывисто всхлипывая, Августа подняла лицо, искаженное страданием, и утонула в холодных зеленых с золотистым ободком глазах – глазах дракона. Громко вскрикнув, она выбежала прочь из залы.
Ожесточенный, с бьющимся сердцем Флавий стремился покинуть дворец Цезарей. Он решил ввести в город легионы, значительно усилить дворцовые караулы и личную охрану императора. «Он заслужил ненависть даже близких друзей». Этим царица сказала все. И назад они не повернут, это ясно.
– Юлий! Как я рад видеть тебя. Я часто думал о тебе во мраке душных ночей. Величественный человек!
Флавий остановился, как вкопанный, и мрачнее тучи повернулся к подбежавшему человеку. Перед ним стоял юноша, показавшийся Юлию смутно знакомым. Бешеный взгляд претора погасил улыбку на его красивом лице. В глазах юноши отразился испуг.
– Кто ты? – хмуро спросил претор.
– Меня зовут Эдер. Ты не узнал меня? – проговорил юноша, глядя на Юлия большими влажными глазами.
Он растерялся и дрожащей ладонью прикрыл амулет на груди. Этот жест мгновенно воскресил в памяти сверкающее море, корабль с провисшими парусами, скрип весел, шумную Остию… Он узнал этого юношу, его стройную девичью фигурку и лицо с изящными чертами, душу хрупкого цветка.
– Мы вместе плыли на корабле и расстались в Остии… Мы беседовали с тобой, когда корабль подходил к докам… Я путешествовал с Саллюстием Прииском. Сейчас мой друг здесь, во дворце, но он занят, и я решился подойти к тебе.
Флавий жестом остановил юношу:
– Я помню тебя, – сказал он, и черты его лица смягчились. – Ты часто посещаешь дворец?
– О нет, не так часто. Но я видел тебя в этих великолепных залах и однажды на Форуме. Ты был так величествен! Я кричал тебе, но ты меня не слышал, столько народу было вокруг.
– Тебе нравится Рим, Эдер?
– Не знаю, – он пожал плечом. – Рим мне кажется шумным, но его стоит увидеть. Саллюстий теперь частное лицо, и мы живем на Велабре.
– Ты, кажется, любишь Александрию?
– Александрия, – ахнул эфеб. – Вечно юный город, дворец Птолемеев на Локлиде, глядящей на синее, глубокое, вечно изменяющееся море… Широкие набережные, мощеные каменными плитами, пристани, у которых стоят галеры, триеры, грузовые суда… Храм Посейдона, дворцы Музея, театр Диониса, окруженный статуями… Кварталы греков, евреев, Ракотида, населенная египтянами… Нильская долина… Этот город невозможно не любить, Юлий, и я скучаю о нем.
Юлий вдруг тепло улыбнулся:
– Знаешь что, я, возможно, разыщу тебя на Велабре.
«Если будет на то воля богов», – добавил он про себя. Юноша залился краской и молча ему улыбался.
– Будь счастлив, Эдер!
– Да хранят тебя боги!
Юлий повернулся и быстро пошел прочь.
ГЛАВА 8
Раскаты грома и порывы ветра глухо доносились до атрия, где нежно пел псалтериум и благоухали охапки цветов. Шумел сад: розмарины и розовые лавры метались, теряя свои правильные геометрические формы, и сорванные листья подобно стаям, в неистовой пиррической пляске вихрем закручивались под страшным обнаженным небом и, трепеща, сыпались в бассейны и к подножию статуй… Недвижимы были только мраморные тела среди сада, подобного в эти часы бурлящему океану, и полногрудые Венеры в белых портиках, повернув голову, равнодушно глядели в сумрак и короткие перебежки ливня…
– Какая страшная непогода! – воскликнула Масселина, не прекращая игру, и инструмент ей вторил: да, да, страшная непогода, о, да! – Столько молний за последние месяцы. Я никогда не видала столько молний! Будто Юпитер гневается на нас.
– Ну, так что же! – сказала одна из девушек. Она стояла на коленях у края бассейна и, обрывая лепестки гвоздик, бросала их в воду. – Жрецы усмирят его гнев жертвоприношениями. Нет такого человеческого проступка, который не был бы прощен богами.
При этих словах две эфиопки в белых платьях (которые скорее обнажали, чем прятали их гибкие тела), скрепленных на голых плечах крупными аметистами, выпрямились и поглядели друг на друга блестящими глазами. Крупные белые лилии в их коротких курчавых волосах были подобны диадемам.
– О! Соль знает это лучше других. Ведь именно ее Сола боги за гордыню отправили на небо, где он теперь правит двумя дикими конями, впряженными в его колесницу, – негромко сказала девушка, обнимавшая мраморную Афину.